– Как, по-вашему, может повернуться экономическая политика российского правительства? Будет ли возврат к старым методам?
– Какое это имеет значение? Как ни верти, все равно это обанкротившаяся страна.
– И вы полагаете, что никакие методы хозяйствования Россию не спасут?
– Я думаю, что бесполезно.
– Могут ли быть реформы в обычном понимании этого слова приемлемы для России?
– Если только Россия откажется от бесконечных разговоров об особой духовности русского народа и особой роли его, то тогда реформы могут появиться. Если же они будут замыкаться на национальном самолюбовании, и искать какого-то особого подхода к себе, и думать, что булки растут на деревьях… Они так собой любуются, они до сих пор восхищаются своим балетом и своей классической литературой XIX века, что они уже не в состоянии ничего нового сделать[141].
– Но, может быть, у России свой путь?
– В экономике не бывает своего пути. Есть законы.
– Если исходить из вашего взгляда на завтрашнее России, то весьма безрадостная картина создается…
– Да, безрадостная. А почему она должна быть радостной? (Смех.)
– Ну просто хотелось, чтобы многострадальный народ…
– Многострадальный народ страдает по собственной вине. Их никто не оккупировал, их никто не покорял, их никто не загонял в тюрьмы. Они сами на себя стучали, сами сажали в тюрьму и сами себя расстреливали. Поэтому этот народ по заслугам пожинает то, что он плодил.
– Вы считаете, что ельцинские реформы полностью потерпели крах или они все-таки скажутся на будущем России? Ведь многое изменилось в России за последние десять лет.
– Да, мы старались изменить. Я думаю, что это лет через двести-триста скажется.
– А что Россию ожидает в политическом смысле, будет ли возврат к старым методам?
– Я считаю, что политически Россия занимает совершенно идиотскую позицию относительно Югославии. Россия – страна полиэтническая, в которой есть и мусульмане, и православные, и иудеи, и черт в ступе, а они почему-то такую православную позицию заняли, защищают сербов, которые, на мой взгляд, не правы. Я не понимаю, что такое внешняя политика России, для меня это некий набор совершенно не связанных друг с другом заявлений, лишь бы заявить себя как великая держава.
– А что может произойти внутри России, могут ли прийти к власти люди, которые исповедуют коммунистические идеи?
– Они уже пришли. По полной программе. Хрестоматийные коммунисты: и Маслюков, и Примаков, и прочие.
– А вы думаете, что Зюганов тот самый коммунист…
– Не надо думать, что Зюганов социал-демократ. Он пытается таким показаться перед Западом. Обычный коммуняка, ничего больше.
– Внутриполитическая ситуация в России – как она, на ваш взгляд, будет развиваться?
– Для того чтобы пришли коммунисты к власти, не надо никакого взрыва-мятежа. Они абсолютно легально придут, как фашисты в тридцать третьем в Германии.
– Если коммунисты придут к власти, чего можно от них ожидать?
– Может быть, будет коммунизм.
– Нет, ну какого коммунизма от них можно ожидать? Коммунистами были и Сталин, и Горбачев…
– Меня любой не устраивает, хоть сталинский, хоть горбачевский.
– Но что может быть в России реально? Могут ли быть тюрьмы, репрессии, что-то похожее на 1937 год?
– Может. Очень много желающих.
– Все же многие считают и приводят массу доказательств, что – какой же Зюганов коммунист?
– Он коммунист хотя бы потому, что называет себя коммунистом. Допустим, есть такой лейбл, на котором написано «говно». Вот я бы на себя такой лейбл никогда не повесил. А человек берет лейбл «коммунист» и на себя вешает. Вот для меня это равновеликие понятия.
– Минкин сказал, что после того, как начался весь этот сыр-бор насчет гонораров, которые, как он считал, были скрытой формой взятки, Чубайс заявлял о том, что какая-то значительная часть от этих денег (90 %) была перечислена в фонд. Минкин говорил, что до сих пор это не было сделано.
– Это ложь. Мы готовы показать платежные поручения и чеки.
– Что все перечислено?
– Все. Это просто прямая ложь. (Даже в суде соавторы Коха Чубайс и Бойко не смогли показать платежные документы, не смогли доказать, что они выполнили свое обещание «перечислить 95 % гонорара на благотворительные цели». Процентов 30–40 они передали в свой фонд (то есть себе же), а на благотворительность – ни цента. – А. М.)
– Насколько велик интерес на Западе к тому, что сейчас происходит в России?
– Интерес очень сдержанный. Не больше, чем к Бразилии. Россия наконец должна расстаться с образом великой державы и занять какое-то место[142] в ряду с Бразилией, Китаем, Индией. Вот если она займет это место и осознает свою роль в мировом хозяйстве, тогда от нее будет толк.
– То есть, значит, смиренно надо признать подлинное место в жизни и идти учиться в школу?
– Конечно! Вместо того чтобы с тремя классами образования пытаться изобретать водородную бомбу. (Это про Сахарова, что ли? – А. М.)
– На ваш взгляд, как все это произошло, к этому вели какие-то предпосылки?
– Это произошло просто по глупости, которая привела к катастрофе и признанию долга Советского Союза. Это была глупость, девяносто миллиардов долларов повесили на очень слабую экономику, и дальнейшая катастрофа – это был просто вопрос времени. Запад обманул Россию, Запад обещал реструктурировать этот долг и не реструктурировал его. Запад обещал экономическую помощь – и не оказал ее и оставил Россию один на один с этим долгом, который в общем-то делала не она. Я думаю, что это элемент специальной стратегии – стратегии ослабления России, стратегии Запада (говорит исполнитель стратегии. – А. М.).
– Значит, экономические беды России идут от Запада, так получается?
– Экономические беды России – прежде всего от семидесяти лет коммунизма, которые, грубо говоря, испоганили народную душу и народные мозги. В результате получился не русский человек, а homo soveticus, который работать не хочет, но при этом все время рот у него раскрывается, хлеба и зрелищ хочет.
– Насколько Запад понимает, что хаос в России может быть угрозой всему миру?
– Я, откровенно говоря, не понимаю, почему хаос в России может быть угрозой всему миру. Только лишь потому, что у нее есть атомное оружие?
– Вот именно. А разве этого мало?
– Я думаю, для того чтобы отобрать у нас атомное оружие, достаточно парашютно-десантной дивизии. Однажды высадить и забрать все эти ракеты к чертовой матери. Наша армия не в состоянии оказать никакого сопротивления. Чеченская война это показала блестящим образом.
– Какова ваша ниша в российской жизни?
– Нету никакой ниши. (Хихикает.)
Вот единомышленник Чубайса, Гайдара и др. Вот его мышление. Вот кого назначил Ельцин заведовать Госкомимуществом, точнее, продажей всего имущества России.
В правительстве был человек, который абсолютно не верил, что страна может подняться. И, значит, был там, наверху, для чего-то другого.
Перед нами типичный русский холоп (хоть и немец). Будет смотреть, как подыхает лошадь, и пальцем не шевельнет: она же не его – барская, соседская, чужая, зачем ей жить?
Яша, лакей («Вишневый сад»), когда никто не слышит, говорит старому Фирсу: «Скорей бы ты подох». И тут же просит барыню: «Возьмите меня с собой в Париж! Здесь жить невозможно, одно невежество».
С высокомерным презрением он говорит «они», «русские»… Он не говорит «русише швайн», потому что это неприлично. Но он так думает. Это очевидно.
Он не может думать иначе. Потому что либо «русише швайн», либо «Кох – швайн».
Человек хочет считать себя хорошим и честным. Голубой воришка Альхен воровал и стыдился, чувствовал, что поступает нехорошо, обирая старух в богадельне. Он не идейный.
Будь Альхен таким же идейным, как Альфред Кох, считай он, что старухи – швайн, что они мусор, что должны подохнуть, тогда чего стыдиться?
Если любишь или хоть уважаешь, обворовать совестно. Но если презираешь, если не считаешь за людей – тогда, как говорится, сам бог велел.
Человек с таким образом мыслей не может не воровать. Особенно если обеспечена безнаказанность, если проделки оформляются в виде постановлений правительства.
За мысли нельзя наказывать. Почему же у людей, которым я показывал интервью Коха, возникало желание его наказать? Должно быть, потому, что понимаешь, как он действовал, если он так думает.
Но скоро возмущение проходит, и начинаешь Коха жалеть. Он, конечно, проживет жизнь сытую, проживет хихикая. Но человеком он вряд ли станет. Разве что чудом.
Последний вопрос интервьюера «Какова ваша ниша?» звучит жутко. О нишах и ареалах обычно говорят в связи с животными. Потому что среда обитания и родина – понятия не тождественные. Коха спрашивают как животное. Но это вызвано тем, что сам он наговорил. И Кох не задет термином, спокойно отвечает: нету ниши. Не Дом, не Дело – ниша. Крыша, квота, льгота и маржа.
