шею, более развитую грудь, более широкие ноздри. Всё это – признаки доброго боевого коня. У серого жеребца, заметь, чрезмерно прямые бабки. Вот это мне в лошадях никогда не нравилось.
– Ты знаток, ярл Ульф, – задумчиво произнёс Михаил, – а я всегда думал, что скандинавы не очень-то разбираются в лошадях!
– А я, признаться, считал, что ромеи не очень-то разбираются в скандинавах, – приятно сверкнул зубами варяг. Патрикий расхохотался и хлопнул викинга по плечу.
– Я рад, что ты признаёшь своё заблуждение! Когда мы с тобою прибудем в Константинополь, ты убедишься в том, что все мои знания служат делу.
– Очень надеюсь.
От этих двух кратких слов повеяло холодком. Михаил нахмурился. Ему нужен был этот воин, встреченный им здесь, в Киеве. Ульф прослыл большим знатоком военного дела и мог немало полезного рассказать об армиях и обычаях европейских стран, потому что где только не сражался. Да, за такого советника император щедро вознаградит! Патрикию не терпелось отправиться вместе с Ульфом в Константинополь. И викинг рвался туда, чтобы быть представленным василевсу и поступить на службу. Но, к сожалению, обстоятельства всё удерживали их в Киеве. Ничего поделать с этим было нельзя. А Ульф уже проявлял заметные признаки нетерпения. И они с каждым днём становились всё недвусмысленнее.
– До лета мы отплывём, мой друг, – посулил патрикий, сделав знак конюхам увести лошадей, – почти все мои дела здесь закончены.
– Ты думаешь? – усомнился Ульф. Михаил взглянул на его лицо, слегка задрав голову, потому что варяг был очень высок.
– А ты думаешь иначе?
– Я просто спрашиваю, патрикий. Тебе всего тридцать лет. Это сложный возраст.
Михаил Склир вздохнул.
– Ты, конечно, прав. Но я ведь сказал – почти!
– Так ты на пути к успеху?
– О, да! Я в самом конце этого пути.
Варяг рассмеялся, зачем-то положив руку на рукоять своего меча. Он по непонятной причине часто так делал, когда смеялся.
– Тогда я тебе завидую! Дочь Путяты очень красива.
– Что есть, то есть.
День был очень тёплым. Подворье митрополита располагалось между Подолием и Горой, вблизи Десятинной церкви. Обнесённое частоколом двухсаженной высоты, оно изнутри подкупало скромностью: дом духовной особы имел только сорок комнат, да и в конюшне стояло всего лишь сто породистых лошадей, а про кладовые никто ничего не знал – они были крепко заперты, чтобы гости не огорчались при виде скудности содержимого. Почему-то всё это охранялось греческими монахами, куда больше похожими на убийц.
Как раз с одного из этих людей, которые не внушали патрикию Михаилу приятных чувств, всё и началось. Этим человеком был вратный страж. Он вдруг оборвал разговор викинга с патрикием, подбежав и тихо сказав последнему:
– Господин! С тобой хочет говорить какая-то девушка.
Варяг хмыкнул. Но Михаил решил проявить серьёзность.
– И что же это за девушка? Я надеюсь, она представилась?
– Да. Она называет себя служанкой дочери тысяцкого Путяты.
– Направь-ка её ко мне, – приказал патрикий, и толстобрюхий монах побежал к воротам. Волнение Михаила не утаилось от викинга, и ему опять сделалось смешно.
– Наверное, я пойду? – спросил он, явно не желая этого делать.
– Останься, Ульф. У меня от друга секретов нет.
Монах открыл дверцу в дубовой створке ворот, и вошла Прокуда. Её глаза были блёклыми – по дороге она не смогла обойти кабак. Увидев патрикия и варяга, издалека разглядывавших её, рабыня почти бегом направилась к ним. Они её знали, а она знала их обоих. Михаил Склир испытал разочарование. Как он мог позабыть, что у воеводы две дочери, и у них разные служанки!
– Патрикий, – тихо заговорила Прокуда, приблизившись и на Ульфа даже не поглядев, – мы можем говорить здесь?
– Да, я тебя слушаю.
Осмотревшись по сторонам, Прокуда сказала:
– Евпраксия только что под розгой призналась, что пуговицы Ахмеда она дала какому-то мастеру, чтобы он переделал их!
– Как – под розгой? – пробормотал Михаил, – её что, секли? Кто посмел?
– Моя госпожа, Меланья! Великий князь и госпожа Янка дали ей право её воспитывать. С князем можно ещё поспорить, но слово госпожи Янки – святой закон для всех знатных девушек на Руси! Патрикий, ты слышал, что я сказала? Или тебе повторить?
– Не надо, я понял всё.
Дав такой ответ, Михаил растерянно поглядел на викинга. Тот спросил:
– Ты можешь объяснить ясно, Прокуда, зачем Евпраксия отдала пуговицы мастеру?
– Для того, чтобы он убрал с них орла и вместо него отчеканил Змея Горыныча!
Тут патрикий вмиг позабыл о порке своей возлюбленной.
– Что, что, что? – переспросил он, – трёхглавого змея? Но с какой целью?
Прокуда нетерпеливо цокнула языком.
– Разве у вас не было уговора, что если ты эти пуговицы на свой свадебный кафтан не пришьёшь, то свадьбы не будет?
– Да, был такой уговор, – вымолвил патрикий и глубоко задумался. Ульф молчал. Прокуда продолжила:
– Она хочет замуж за Даниила, как и моя госпожа. А ты понимаешь, что это значит?
– Наверное, понимаю. Но скажи ты.
– Это значит, что если ты не захочешь пришивать пуговицы со Змеем Горынычем, то моя госпожа не выйдет за Даниила! А ты не женишься на Евпраксии.
– Не женюсь?
Прокуда вздохнула.
– Патрикий! Ты будто пьян! Что мне передать госпоже?
– Что мы будем думать, – вмешался Ульф, – тут дело серьёзное. Ведь двуглавый орёл – это герб державы, которой служит патрикий. И он не может взять да и заменить этот герб на Змея Горыныча! Думаю, что твоя госпожа должна это понимать.
– Так ведь один раз! – вскричала Прокуда, – только на свадьбе!
– Но свадьба будет в Константинополе. Объясни своей госпоже, что патрикия там за это предадут смерти, притом мучительной! А сказать, что это уже не те пуговицы, тоже будет нельзя – Евпраксия начнёт спорить, выйдет скандал невообразимый. Патрикии со скандалом не женятся!
– Всё скажу госпоже, – кивнула Прокуда. Она хотела идти, но Михаил Склир вдруг остановил её.
– Что за мастер взял у неё золотые пуговицы?
– Не знаю, не говорит! Упёрлась, хоть дали ей сорок розог. Высекли до крови! Видимо, золотых дел мастер. Такие есть на Подолии. Их немного. Захочешь – сыщешь.
– А ты сейчас идёшь на Подолие?
– Нет, я не собиралась туда идти. Но могу сходить, если дело есть.
– Да, милая, есть одно небольшое дело.
Запустив руку в карман, патрикий достал серебряную монету и отдал её служанке.
– Найди сейчас на Подолии моего Ахмеда и его брата, Рахмана. Скажи им, чтоб шли сюда. Как можно скорее!
– Сделаю, патрикий.
Крепко зажав в кулаке монету, Прокуда пошла к воротам. Но вдруг она спохватилась, и, повернувшись, сделала шаг назад.
– Евпраксию госпожа моя будет несколько дней держать взаперти, чтоб она не путалась с гусляром. Ты видишь, патрикий, какая тебе великая польза от госпожи? Ей нужен гусляр, а тебе – Евпраксия. Князь – за вас.
– Хорошо, иди.
Проводив девушку глазами, Ульф и патрикий по молчаливому соглашению вошли в дом, чтоб выпить ещё вина. В просторной трапезной зале не было никого, кроме слуг – вся свита митрополита была с
