и напуском смел! И он говорил, что за госпожу Евпраксию выйдет биться с самим Тугарином Змеевичем!
– Сравнила – Меланьюшку и Тугарина! – умилилась Евпраксия, – я уж не говорю про Настеньку! Двух самых свирепых и подлых сук спустили с цепи, чтобы не давать мне видеться с Даниилом. Ой, Василиса Микулишна! А ты где взяла половецкий лук?
– Похвальбой он смел, Алёша Попович твой, – махнула рукой Настасья, а Василиса прибавила:
– Да, бахвалиться он горазд!
– А где Илья Муромец? – продолжала спрашивать Зелга.
– А он ещё с Соловьём-разбойником бьётся, – ответила Василиса.
– А Святогор-богатырь?
– Он, говорят, помер.
– Старый дурак, – всхлипнула Евпраксия, крепко стиснув прутья решётки, – сначала надо родиться, потом уже умирать! Ну, а где мой Вольга Всеславьевич?
– Он сегодня ускакал в Любеч.
– В Любеч?
– Да. Тамошние бояре стали продавать брагу дешевле, чем она стоит в княжеских кабаках. Князь терпит убытки.
Между бровями Евпраксии появились две небольшие складки. Она о чём-то задумалась. Василиса уже не знала, как отогнать волкодава, который лез к ней играться. Зелга ему махнула рукой в сторону ворот, чтоб он не впускал больше никого. Побежав туда с громким лаем, он сразу обратил в бегство толпу каких-то друзей Евпраксии.
– А вы знаете, что я думаю? – заинтриговала всех Василиса, – это всё – козни греческого патрикия. Он с Меланьей договорился, и они вместе насели на Мономаха.
– Да это козе понятно! – фыркнула Зелга, – а знаете, как следят за моей боярыней по ночам? За ней ходят половцы!
– Половцы? – удивилась Настасья.
– Да, но только не взрослые, а мальчишки. И я их видела на подворье митрополита, когда ходила туда неделю назад с боярыней.
– Это очень возможно, – мудро заметила Василиса, – в Киеве каких только мальчишек нету! Тем более, половецким мальчишкам куда деваться после разгрома половцев в их степях? За кусок баранины в день они согласятся шпионить за кем угодно.
– Да, и ещё у патрикия есть дружок, – с тревогою оглядевшись по сторонам, продолжала Зелга, – это варяг! Его зовут Ульф. Он очень опасен!
– Знаем его, – кивнула Настасья, – он в Киеве уж давно. Мономах хотел его взять на службу, но он желает служить царю. Поэтому дружит с патрикием Михаилом.
Евпраксия вдруг воскликнула, с беспредельной тоской просунув лицо меж прутьями:
– Ой, подруги мои любимые! Поищите мне гонца в Любеч! Ай, Василиса Премудрая! Да какой у тебя замечательный половецкий лук! Он просто всем лукам лук! А где ты его достала?
Зелга, Настасья и Василиса переглянулись.
– В Любеч? – переспросила последняя, – за Вольгой Всеславьевичем?
– Конечно! Он меня вызволит! Он сломает эти решётки, и двери вышибет, и Меланью за уши оттаскает, и Яну даст такого пинка, что тот через Днепр перелетит! Ведь Любеч недалеко, один день пути! Неужели трудно найти гонца?
– Нет, проще простого, – блеснула мудростью Василиса и поглядела на Зелгу. Тут же уставилась на неё Евпраксия, а за ней и Настасья. В этот же миг к Зелге подбежал волкодав и начал тереться слюнявой мордой о её руку. Зелга попятилась. На её лице промелькнул испуг.
– Вы чего?
– Да мы ничего, – сказала Евпраксия, – ты обедала?
– Ты чего? – с ужасом взглянула на неё Зелга.
– Я ничего! А вот ты чего? Дура, что ли?
Зелга старательно заморгала, чтоб у неё на глазах появились слёзы. Слёз почему-то не было. Зато всем, особенно Василисе, стало понятно, что Зелга – просто кривляка. Тогда она разозлилась.
– Мать вашу за ногу! Объясните, где я возьму коня? Рожу его, что ли?
– В свинарнике, твою мать! – взбычилась Евпраксия и рванула прутья решётки, – где же ещё можно взять коня, когда прямо перед твоей рожей глупой – конюшня?
– Но ведь меня сочтут конокрадкой! Ты представляешь, что со мной сделают?
– Ты что, дура? Треть всего отцова имущества, в том числе и коней, принадлежит мне! Ты выполнишь мой приказ!
– Но ведь ты сама себе не хозяйка! Ты представляешь, что со мной сделает госпожа Меланья, когда вернусь?
– Моя дорогая, знай: когда ты вернёшься, твоя прекрасная госпожа Меланья забьётся в подпол, как крыса! И будет она со всеми своими братьями, девками и холопами там трястись, пока я её за косы не выволоку, чтоб выпороть! Ты забыла, моя хорошая, кто такой богатырь Вольга?
– Ах, вы все здесь смерти моей хотите! – крикнула Зелга и кинулась на конюшню. Верного пса Настасья и Василиса следом за ней не пустили, вдвоём взялись за ошейник.
Теперь уже Зелга плакала. Да, ей было очень обидно. Соображают они, кого отправляют в путь по лесным да степным дорогам? Девицу хрупкую! А скакать придётся и ночью! «Ну, и пускай!» – со злобой решила Зелга, – «если погибну, то им же хуже! Пусть себе локти кусают да слёзы льют! Была у нас, скажут, Зелга, а теперь нет её! Вот мы дуры!»
Знатный воевода Путята держал семнадцать коней. И всё это были добрые кони, текинцы да аргамаки. Имелся даже один арабский скакун. Его Зелга не любила, слишком он был капризен. Когда она вошла на конюшню, там занимался своей обычной работой Волец, самый бестолковый в доме холоп совсем юных лет. До краёв насыпав всем лошадям яровой пшеницы, он скрёб железной лопатой пол. Три конюха спали в углу, на сене. Брагой от них разило аж до дверей. Волец был так занят своими глупыми мыслями, что не сразу заметил Зелгу. Утерев слёзы, она внимательно оглядела коней и сразу приблизилась к рослому и откормленному текинцу вороной масти. Он ещё ел зерно из яслей, с храпением раздувая ноздри.
– Волец, – промолвила Зелга, – ну-ка, взнуздай да и оседлай мне этого вороного!
Мальчишка вздрогнул, застыл и с недоумением поглядел на Зелгу.
– Что ты здесь делаешь, половчанка? Коней пришла воровать?
– Осёл, – разозлилась Зелга, – я здесь с тобой говорю, дурак! Седлай, говорю, коня! А то, говорю, получишь этой лопатой по голове!
– Зачем тебе конь?
– А это не твоё дело!
Мальчишка гордо хихикнул.
– Не моим делом было сегодня резать возле Почайны прутья для задницы госпожи Евпраксии! А пришлось.
– Гордись, – усмехнулась Зелга, – холоп! Жук навозный!
– А ты кто? Муха навозная?
– Да! Поэтому залетела к тебе.
Мальчишка махнул на Зелгу рукой и снова занялся полом. Уздечка, к счастью, висела на перекладине стойла. Взяв её, Зелга тихонечко отвязала текинца и расторопно его взнуздала. Но как добраться до сёдел? Все они были сложены в противоположном конце конюшни. В этот момент Волец повернулся, желая что-то сказать. Но при виде взнузданного коня он оторопел.
– Эй, ты чего делаешь? – крикнул он, направляясь к Зелге, – кто приказал? Коня не отдам!
– Поздно, жук навозный.
Трудно ли было внучке великого Тугоркана, хоть и двоюродной, за одну секунду вскочить и на неосёдланного коня? Пара пустяков. Волец не успел и ахнуть, как Зелга, вздыбив огромного жеребца, круто развернула его, и – стрелой промчалась мимо испуганного мальчишки. Конюшня вся от страшного топота задрожала и зашаталась, а через миг всадница
