— Твой папа хотел помочь, хотел быть рядом, но он не знал как. Особенно когда я невероятно убедительно показывала, что все в порядке. Даже несмотря на то, что я была выпотрошена изнутри. Но я продолжала вести бизнес, ходить на благотворительные мероприятия, ремонтировать дом, вставать по утрам. А потом я забеременела тобой. — Она улыбнулась мне с грустью, которая разбила мне сердце. Так бы и случилось, если бы оно уже не разлетелось на тысячу крошечных кусочков. Я даже не уверена, что оно вообще существует.
— Я не была счастлива, — продолжила она. — Не могла позволить себе быть счастливой. Во всяком случае, я была зла. В ярости от того, что мне придется пройти через все это снова. Я знала, что не переживу еще одной потери. Поэтому закрыла для тебя свое сердце. Я не позволяла себе надеяться, не позволяла себе любить тебя. Я готовилась каждый божий день потерять тебя. А потом ты родилась. Красивая. Идеальная.
Она снова сжала мою ногу, немного крепче.
— И все же я держала свое сердце закрытым. Я не позволяла себе осознать, как сильно я тебя люблю, потому что не могла. Я была сломлена внутри. Только сейчас, видя, как моему драгоценному малышу больно, я по-настоящему понимаю, насколько потерпела неудачу.
— Нет, — быстро и твердо ответила я. — Это не так.
Она снова улыбнулась, с еще большей грустью на лице.
— Спасибо тебе, милая, за то, что ты любишь меня всем сердцем, несмотря на расстояние, которое я установила между нами. Я буду сожалеть о том, что потеряла, но я думала, что это был единственный способ выжить. Я тихо боролась за свою жизнь, и ни один другой человек не знал об этом.
В ее голосе было что-то знакомое. Огонь, который я чувствовала глубоко внутри. Я никогда не думала, что почувствую такое родство с мамой. Потому что она права. Между нами всегда была дистанция. Ту, которую я всегда принимала и никогда не возмущалась, потому что не знала ничего лучшего. Потому что я выросла среди других детей из трастовых фондов, чьи матери были либо слишком измотаны, чтобы заботиться о них, либо слишком заняты пластическими операциями, благотворительными вечеринками или спа-процедурами. Они были женщинами, сделавшими себя сами, трудолюбивыми, у которых не было времени уделять своим детям.
Конечно, из каждого правила были исключения, и я была свидетелем друзей, у которых были матери, которые заботились об их оценках, перспективах поступления в колледж или о любом парне, в которого они были влюблены.
Я убедила себя, что у меня все гораздо лучше, мать, которая не знала, хожу я в школу или нет, и мне было все равно. Она позволяла мне пользоваться самолетом, когда я пожелаю, и разрешала пить вино за ужином.
— Мужчины — разные существа. — Ее слова ворвались в мои мысли. — Они устроены по-разному. Я знаю, что в наши дни это не модно говорить, и это не оправдание непростительному поведению, но это объяснение того, почему они не могут найти сочувствия в подобных ситуациях. Они этого хотят. Твой отец хотел… — Мама замолчала, вздохнув. — Твой отец — замечательный человек. В конце концов, он человек, несмотря на то, что его конкуренты по бизнесу могут говорить о нем.
Она мягко улыбнулась.
— Но он любит тебя. Любит меня. Эта любовь с годами выглядела по-другому, в некоторых местах стала тоньше, особенно когда я была так потеряна в боли, и он не понимал, что я обижалась на него за то, что он вернулся к нормальной жизни. — Она замолчала, глядя на свой маникюр. — Или, по крайней мере, притворялся. Это его подбило. Он мне не показывал.
Она кивнула в сторону двери.
— Я сомневаюсь, что он тебе покажет это, дорогая. То, как он смотрит на тебя, то, как он любит тебя… Я чувствую это, просто глядя на него. Так что не могу себе представить, каково это.
До этого я бы сказала: чудесно, захватывающе, безопасно.
Теперь это было: душно, тяжело, неудобно, ядовито.
Я не говорила ничего из этого своей матери.
— Я никогда раньше не встречала такого мужчину. — Она постучала ногтем с французским маникюром по подбородку. — Он очень… напряженный. Сделает для тебя все, что угодно. Но не покажет тебе, что чувствует. Не покажет, как он истекает кровью. Он не захочет обременять тебя этим.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Да, она многое видела.
— Держитесь друг за друга, — прошептала она. — Настолько сильно, чтобы пальцы кровоточили.
Я не позволила ее словам проникнуть внутрь.
— Это изменит тебя, — заявила она очевидное, возвращаясь к подносу, который она расставила ранее.
Я не обращала особого внимания на то, что она приносила в комнату и выносила из нее. На самом деле это не имело значения.
— По сути, до самой глубины души, — продолжила мама, когда я услышала звон стекла и плеск жидкости. — Я бы хотела, чтобы все сложилось по-другому. Хотела бы я сказать, что время лечит все раны и что, в конце концов, ты станешь той женщиной, которой была раньше.
Она подошла, протягивая мне хрустальный бокал.
Сначала я сделала паузу, чуть не сказав: «Нет, спасибо, я не могу».
Возможно, мне не полагалось пить со всеми лекарствами, которые я принимала, но мне было все равно. Я сомневалась, что это принесет еще больший вред. Бокал был тяжелый, хрустальный. Прозрачная жидкость. Вероятно, одна из самых дорогих водок в мире.
Я с благодарностью отхлебнула ее, наслаждаясь жжением в задней части горла.
Моя мать сделала то же самое, устроившись на сиденье Карсона. Стелла, Зои и Ясмин — все сидели там, но место почему-то принадлежало ему.
— Но, к сожалению, дорогая, как бы я ни подводила тебя как мать во многих отношениях, я никогда не лгала тебе. И сейчас не буду. — Ее голос был настороженным.
Она смотрела на меня, не скрывая своей боли.
— Ты совсем другой человек. Даже если ты потратишь десятилетия, притворяясь, что это не так, как у меня. Но ты не такая.
Она грустно улыбнулась, потянувшись, чтобы сжать мою руку.
— Ты намного лучше. У тебя есть настоящие друзья. Друзья, которые не будут притворяться. У тебя есть человек, который сравнял бы города с землей ради тебя. В конце концов, ты найдешь в себе силы попробовать еще раз. И ты станешь матерью. С открытым сердцем. Потому что, моя милая, ты именно такая.
Мое сердце заколотилось, и сердце упало на последней фразе.
Водка скисла у меня в желудке, и во рту пересохло.
Она ждет, что я попробую еще раз.
Она не знает, что я больше не смогу выносить ребенка.
Никто из них не знал.
Неужели это должно было стать моей судьбой? Все, кто заботился обо мне, помогал мне исцелиться, ждали, что я продолжу свою жизнь с Карсоном и попробую снова?
Нет.
Этого не случится.
Я осушила бокал и позволила матери утешить меня.
Я позволила им всем утешать меня в течение тех двух недель, что провела в больнице. Потому что, как только я уйду, все изменится.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТЬ
World Spins Madly On — The Weepies
Карсон был здесь.
В моем доме.
Я много раз говорила ему уйти. Он не слушал. У меня не было сил спорить с ним. К тому же я почти никогда не оставалась с ним наедине. Ясмин на какое-то время переехала сюда и работала отсюда так часто, как только могла. То же самое с Зои, Стеллой и моей матерью.
Теперь я была сильнее. Я могу воспользоваться ванной самостоятельно. Ясмин раньше помогала принять душ. Я знала, что мой вид причинял ей боль, но она хорошо это скрывала. На меня было тяжело смотреть. Мой живот все еще вздутый, сиськи были огромными, рана едва зажила.
Круглая, сморщенная дыра превратится в уродливый шрам, даже если бы надо мной работали лучшие хирурги страны.
Пуля вошла чуть ниже ребер.
Я быстро потеряла кровь на месте происшествия. Мое тело впало в шок. Сердце дважды останавливалось в машине скорой помощи. У нее не было ни единого шанса пережить все это.
