Я на мгновение зажмурила глаза, прежде чем снова их открыть.
— Не знаю, смогу ли я заботиться о тебе так, как ты заслуживаешь. Я хочу. Больше всего на свете я хочу этого. Но что-то внутри меня говорит об обратном. Поэтому я хочу сказать это сейчас, ведь в будущем у меня не хватит ни сил, ни присутствия духа… Я люблю тебя, Карсон Уокер. Я люблю тебя бесконечно. Всей душой. И заранее приношу извинения, если забуду это.
Карсон ничего не сказал. Ему и не нужно. Мне тоже не нужно. Ему не нужно произносить длинную речь, заранее извиняясь за свои действия, потому что он не стал бы набрасываться на меня. Он не оттолкнул бы меня. Он бы все выдержал.
Я знала.
Знала, что отныне Карсон будет лучшим человеком, чем я.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТЬ
Shrike — Hozier
Люди приходили и уходили. Папа казался неуклюж и почему-то слишком велик для этой комнаты. Он поцеловал меня в лоб, бормоча неразборчивые слова, потому что не знал, что сказать, как утешить. Он очень любил меня. Но его потребность сбежать из этой комнаты была ощутимой. Я не винила его. Если бы я могла вырваться из своего тела и улететь куда-нибудь далеко, стать кем-то другим, я бы сделала это в одно мгновение.
Мама порхала по комнате, расставляя цветы, жалуясь на свет в комнате.
— Тебе нужен хороший солнечный свет, чтобы восстановиться, дорогая, — прощебетала она, не глядя мне в глаза. — Витамин D. Существует много исследований, которые показывают его влияние на заживление, на иммунную систему. И эта еда, — она хмуро посмотрела на нетронутый поднос передо мной. — С таким же успехом можно пить яд. Тебе нужна питательная, целебная пища. Я попрошу своего шеф-повара приготовить подходящие блюда и доставить их.
Она взбивала подушки, приносила мне соки холодного отжима… Она никогда не останавливалась, никогда не делала пауз, избегая момента признания того, что произошло, и почему мы здесь.
Меня это не беспокоило. Мне не было больно. Это было почти… успокаивающе. Мама была точно такой же, никогда не менялась, даже в разгар абсолютной катастрофы. Я не обижалась на нее за то, что она не была такой матерью, которая плакала, держала меня за руку, обнимала, сидела у постели. Я давно смирилась с этим.
Плюс ко всему, ко мне приходило достаточно людей с объятиями, сидели у моей постели, сдерживали слезы…
Стелла, Ясмин и Зои приходили посменно, следя за тем, чтобы я никогда не оставалась одна. Несмотря на то, что Карсон едва сдвинулся со своего места рядом со мной. Он спал в кресле, а не на койке, которую принесли медсестры, когда стало ясно, что он не собирается соблюдать часы посещений.
В какой-то момент я осталась одна в комнате. Я не совсем поняла, как это произошло, потому что мои друзья изобрели какую-то систему, гарантирующую, что я никогда не останусь одна, ни на мгновение.
Карсон исчез на некоторое время, предположительно, чтобы пытать и убить того, кто ответственен за стрельбу. Это не вызывало у меня ни отвращения, ни восторга. Карсон должен был отомстить за меня. Отомстить за нее. Это был его способ справиться с ситуацией. Ему нужно покрыть свои руки кровью.
Я это понимала.
Но у меня не было никакой жажды мести. Я ничего не хотела.
Как бы там ни было задумано, я осталась одна, потом вошла доктор, тихо закрыв за собой дверь. В какой-то момент врачи сменились. Тот, с холодными манерами и дорогой прической, был заменен теплой, доброй женщиной по имени Эбигейл. Я уверена, что кто-то договорился об этом. Они думали, что я нуждаюсь в доброте в худшие дни моей жизни. В этом есть смысл. Они не могли знать, что доктор с теплой улыбкой и добрыми глазами была намного, намного хуже, чем придурок с дорогой стрижкой.
Он сообщал мне новости, как будто это были просто… новости. Как будто это происходило каждый день. Как будто я не была особенной. Мне это было нужно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Эбигейл говорила как подруга. С сочувствием, держа мою руку в своей. Мне ужасно хотелось вырваться, но я не хотела никому причинять боль. Хотела, чтобы они думали, что помогают.
Поэтому я ничего не сказала.
Не тогда, когда она вошла, села рядом со мной, сжала мою руку и мягко заговорила, сказав, что я, скорее всего, никогда больше не смогу иметь детей.
Ее глаза блестели.
Мои были сухими.
Эта новость меня не удивила. Я уже знала.
«Твой ребенок не подышит воздухом и не почувствует тепло твоих рук. У тебя никогда не будет другого».
Я никому не рассказывала эту новость. Почему должна? Все и так расстроены из-за меня. Я не могла смириться с тем, что буду женщиной, которая не только потеряла своего ребенка, но и осталась с бесплодной маткой. Нет, так просто не пойдет. Я прижму эту правду к груди и позабочусь о том, чтобы никто не узнал.
Даже Карсон. Возможно, с моей стороны жестоко скрывать это от него. Впрочем, на самом деле это не имело значения. Не тогда, когда наше будущее уже разрушено. Мертво.
Я буду любить его до конца своих дней. Но это наш конец.
КАРСОН
Отец Рен нашел меня, когда я уже собирался уходить. Как только получил информацию.
Он хлопнул меня по плечу, чтобы привлечь мое внимание.
В последнее время прикасаться ко мне было опасно. Конечно, он этого не знал. Я держался изо всех сил, чтобы не повернуться и не навредить ему.
Рен не нуждалась в том, чтобы ее отец лежал на больничной койке.
Я ожидал, что он вздрогнет, когда я встречусь с ним взглядом. Я превратился во что-то другое. Я это чувствовал. Животное внутри меня царапалось. Я выпустил его, так что больше не был тем же человеком. Даже такие люди, как отец Рен, богатые люди, которые не видели темной изнанки этого мира, заметили зверя.
Но он не дрогнул.
Потому что это был не тот же человек, которого я встретил на благотворительном обеде. Тот, у которого ухоженные руки, сильная хватка и спокойный взгляд. Это был не тот человек, который сразу увидел во мне злодея, влюбленного в его дочь, и отступил, не бросив мне вызов. Не потому, что он видел, что я круче его, чертовски намного опаснее. Это было не потому, что он не любил свою дочь.
Любой видел, что он любил ее.
Поэтому он понял, что я ее тоже люблю. В основном потому, что я не скрывал этого от него. Я показал ему, что буду защищать его дочь. Что любой, кто бросит мне вызов, пожалеет. Любой, кто причинит ей боль, сгниет в неглубокой могиле. Что я скорее умру, чем подпущу кого-нибудь достаточно близко, чтобы причинить ей боль.
В итоге это оказалось чушью.
Человека, с которым я познакомился, нигде не было видно. Это было стальное лицо отца, чей ребенок пострадал. Совершенно другое существо.
— Ты знаешь, кто это сделал. — Это не вопрос.
Он наблюдал за мной. Я не заметил. Я был слишком сосредоточен на Рен. Слишком сосредоточен на том, чтобы запереть себя. Слишком сосредоточен на гребаной ненависти к себе.
Я ответил натянутым кивком, не видя смысла врать ему.
— Ты идешь сейчас, чтобы убить их. Кто бы это ни сделал. — Опять же, это не вопрос. — Это единственная причина, по которой ты сейчас оставил мою дочь.
Хотя он имел на это право, в его тоне не было осуждения. В его глазах не было ненависти. Просто жажда, которую я узнал. Жажда крови.
Я снова кивнул, потому что не доверял себе, чтобы говорить.
— Возьми меня с собой.
Несмотря на то, что в этот момент я был не более чем монстром, это застало меня врасплох. Он не просто предлагал, потому что чувствовал какую-то обязанность. Он жаждал мести так же сильно, как и я.
Мы не вовлекали в это дерьмо гражданских лиц. У Джея были строгие правила. Я соблюдал их. Навязывал их. Гражданским лицам, которые оказались втянутыми в наше дерьмо, повезло, если мы переместили их подальше, предупредив о том, что произойдет, если они снова подойдут близко. Те, кому не повезло, не ушли далеко, недолго пробыли на этой земле.
