Я молча переглянулся с Дартом.
Он сразу понял, что я прошу найти остальных, и еле заметно кивнул. Оставалось надеяться, что он сделает всё, как надо.
Официантка помогла ему подняться, после чего он что-то шепнул ей на ухо. Явно какую-то непристойность, потому что девушка вскинула брови и чуть порозовела.
— Вы, правда, именно этого хотите… вместо врача?
— А что? — улыбнулся Дарт. — Кажется, это законом не запрещено.
Больше я на него не смотрел и поспешил за патрицием.
В кабинете Джакомо Бруно всё осталось по-прежнему: сдвинутый рабочий стол, мёртвый охранник в углу, пара упавших картин и ковры, мокрые от растаявшего льда.
Убраться работники ещё не успели, но Леонеля вид кабинета нисколько не смутил, даже мертвец в углу.
Патриций сразу же прошёл к стене с портретами и начал их разглядывать, заведя руки за спину.
— Прекрасные работы художников, не правда ли, мистер Ринг?
— Ничего, — буркнул я.
В работах художников я не разбирался, мне хотелось лишь понять, кого эти художники изображали.
Чувствуя моё нетерпение, патриций обернулся.
— Всё очень просто, Теодор. Никакого секрета. Эти картины висели в кабинете моего предка, Дина Скорпиуса. Именно он основал винодельни. Дин был членом одного закрытого клуба. Ну а люди на портретах — это те, кто тоже в него входил. Ничего криминального, просто клуб по интересам.
Я тоже посмотрел на портреты. Уже более внимательно, чем в первый раз.
Картин было восемь. Теперь я посчитал точно.
Шесть висели, а две свалились на пол. На всех портретах были изображены мужчины разного возраста и, судя по одежде, разного положения и с разным доходом.
Самому старшему из них было примерно лет восемьдесят, а самому младшему лет двадцать пять. Странно, что их связывали хоть какие-то общие интересы.
— А что за клуб такой? — поинтересовался я, не сводя глаз с портретов.
Патриций пожал плечами.
— Я знаю ровно столько, сколько написано в дневнике Дина Скорпиуса. А там немного информации о клубе и, как я понимаю, здесь только часть людей. Только приближённые к Смотрителю. Дин называл его хранителем музейных редкостей. Ну и сам, конечно, пользовался его услугами.
Внутри меня поднялась волна жара — вот теперь, кажется, я подобрался поближе к тайне хранителя Печати. Но всё равно начал расспросы издалека:
— А что хранил в музее сам Дин Скорпиус?
Патриций ответил не сразу, но всё же не стал утаивать то, о чём обещал рассказать откровенно:
— Он хранил первую бутылку «Меланхоличной Девы» — вина, что сделало его знаменитым и очень богатым. По крайней мере, он так писал в своём дневнике. Где эта бутылка сейчас, мне, увы, неизвестно.
— То есть, вы не знаете, где этот музей?
— Нет, не знаю, — просто ответил Леонель. И, кажется, вполне искренне.
На стене я отыскал глазами портрет Святого отца Ригли и указал на него рукой.
— А что это за человек, вы знаете?
Если честно, я даже замер в ожидании ответа. Ладони вспотели сами собой.
— Это как раз и есть Смотритель, — сообщил патриций. — Его настоящая сабасская фамилия Хамади. Это был влиятельный человек своего времени. Не знаю почему, но его называли Святой отец Ригли.
Внутренне я выдохнул. Уже кое-что. Как минимум есть фамилия.
— А что вы о нём ещё знаете, об этом Святом отце? Возможно, Дин Скорпиус о нём подробнее писал в своём дневнике?
Патриций внимательно на меня посмотрел.
— Хм… Этот человек настолько важен для вас?
— Говорят, он владел тайными знаниями кодо, — соврал я мгновенно.
Леонель, конечно, мне не поверил. Это читалось в его глазах.
Но спорить он не стал.
— Мистер Хамади, как я уже говорил, был весьма влиятельным человеком. Его потомки до сих пор живут в Сабасе. Я знаю об этом, потому что они заказывают у нас «Меланхоличную Деву». Но как писал Дин, сам мистер Хамади в конце жизни переехал в Лэнсом. Уже когда Хэдшир стал колонией Бриттона. Они встречались с Хамади каждый год, навещали одного из членов клуба. Мистера Мора.
Патриций указал на портрет самого старшего, седовласого мужчины с мрачным лицом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— А где они его навещали, не подскажете? — спросил я.
Вопрос, конечно, прозвучал по-идиотски, но мне нужна была любая зацепка. Возможно, Дин и Хамади встречались в каком-нибудь ресторане или другом знаковом для них месте.
— Подскажу, — тут же ответил Леонель. — На кладбище. Мистер Мор был уже мёртв, и члены клуба каждый год ходили к нему на могилу.
Поднявшаяся во мне волна жара внезапно опустилась вниз и остыла.
— Ясно, — мрачно отозвался я (здравствуй, тупик). — А что вы можете сказать про остальных? — добавил я вопрос без особой надежды.
Патриций начал перечислять имена людей на портретах, указывая рукой слева направо.
— Это мистер Харрис. Кажется, он служил в банке «Дюваль». Это мистер Кларк, коннозаводчик. Это мистер Томпсон, инженер. Ну… мистера Хамади мы уже обсудили. Дальше мистер Холл, газетчик. И мистер Мор, ресторатор. — Патриций перевёл взгляд на пол, на упавшие картины. — Ну а здесь мистер Робинсон, актёр театра, кажется. И мистер Смит из Бриттона, военнослужащий.
Я не сразу сообразил, что конкретно только что услышал.
Внутри пронеслась волна обжигающего холода и высекла на коже мурашки.
Мистер Смит из Бриттона.
Мистер Смит…
* * *
Сначала я уставился на Леонеля, медленно моргнул, потом нахмурился и переспросил:
— Кто, простите?..
— Мистер Смит из Бриттона, военнослужащий, — спокойно повторил патриций. — По крайней мере, так было указано в дневнике Дина… А что, этот мистер Смит вас тоже интересует? Кстати, он тут самый молодой. Но о нём Дин ничего не писал. Только его профессию. Так что простите, Теодор. Ничего не смогу вам рассказать.
Я принялся изучать картину, упавшую на пол и завалившуюся верхним краем на стену.
Кажется, у меня разом вспотел лоб и пересохли губы, да и всё во рту пересохло… ведь я смотрел на того самого человека, которым когда-то был, двести лет назад.
Смотрел на одну из своих людских воплощений.
Похоже, самую жестокую и циничную, самую хитрую, самую порочную и самую кровожадную.
Во мне сохранились лишь крохи от того существа, но всё же сохранились — порой я ощущал это всем естеством, будто в меня вселялся дьявол.
Появлялась беспричинная жажда крови, злость и желание взять силой всё, что хочется.
Причём тёмная жажда появлялась во мне не только, когда я надевал Печать. Меня захлёстывало тьмой и раньше, ещё в школе Сильвер, как только начинало зашкаливать кодо. Однако Печать в разы усиливала это состояние.
Так, значит, вот он какой, мрачный волхв и энормос на начальном пути своих перевоплощений, максимально близкий к демонической и тёмной своей природе.
Возможно, даже первый перерождённый, только что призванный Хозяином для кражи Печатей.
Мои глаза жадно принялись изучать портрет.
Молодой светловолосый мужчина с тяжёлым взглядом и широкими, вразлёт, бровями. Между ними — глубокая морщина, слишком глубокая для столь молодого возраста.
Могучие плечи и грудь, бычья шея. И рукояти двух мечей за спиной. Точно такие же, один в один — чёрные, лоснящиеся. Это были те самые мечи, что я выплавил из булыжников совсем недавно.
Мои глаза смотрели и смотрели, безотрывно.
Возможно, это был единственный мой портрет из того времени.
И чем дольше я его изучал, тем сильнее меня будоражило.
Тот человек с портрета не стал бы любезно беседовать с патрицием Скорпиусом. Он бы прижал к его горлу лезвие клинка, а получив информацию, прирезал бы патриция, не задумываясь.
Он бы действовал один, без довесков. Он бы не стал мучиться совестью и помогать каким-то там жалким адептам из Ронстада. Он бы наплевал на врагов и на их угрозы. Он бы наплевал на друзей, потому что их бы у него не было.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он бы пробил себе путь мечами, залил бы свои следы кровью. Он бы никогда не стал никого спасать, он бы думал лишь о себе, своих желаниях, инстинктах и делах. Он бы…
