24/ II, 1924
«Каждый том стихов — только новый ключ…»
Каждый том стихов — только новый ключОт высоких дверей,От глухих замков, от вечерних туч,От души моей.
Каждый стон души — только новый дар,Лучший дар земле.В предвечерний час всё сильней пожарНа моём стекле.
24/ II, 1924
«Что мне до вечности, до вселенной…»
Что мне до вечности, до вселенной,Когда всё так бледно, мелко и тленно…Весь мир зажатВ одном комочке,И точка —Сфаят.
Под черепичной красной крышейЗвенящих гимнов совсем не слышу,Лишь вянут зори.И льются думыВ ночные шумыЗа море.
Я шумной жизни совсем не знаю,А где-то живёт она и играетБорьбою жаркой,И тускло светитВ синем конвертеС нездешней маркой.
24/ II, 1924
«Ты моей души владетель тайный…»
Ты моей души владетель тайный,Новый бог, меня повергший в трепет,Ты, меня запеленавший тайной,С бледных губ сорвавший жалкий лепет.
Влей мне в сердце новые желанья,Озари темнеющие дали,Чтобы вечно струнами звучалиЖадные слова богопознанья!
24/ II, 1924
«Надоело мне улыбаться…»
Надоело мне улыбаться,Когда кошки по сердцу скребут,Над собою же издеватьсяИ коверкать свою судьбу.
Надоело мне пить отравы,И ничто не даёт ответ,Как уйти от путей лукавых,Как увидеть нетленный свет?
Вот за этой обложкой белойСветит солнце чужого дня,Что-то бьётся дерзко и смело,Непонятное для меня.
Ах, бездонный мир не пойму я,Яркий день не могу понять!..Отражает тоску глухуюМоя клетчатая тетрадь.
24/ II, 1924
«За приотворённой дверью…»
За приотворённой дверью,У загадочных бликов стеклаШевельнулась тоскливая, гордая мгла,И душа — умерла.
Умерла для всего. И окутала плесеньЕё тайной греха.Но могучей, звенящей, кованой медью стихаИз-под древнего серо-зелёного мхаПрозвучало — воскресни!
26/ II, 1924
«Как величественный голос пророка…»
Как величественный голос пророка,Гром прокатился шаром.Наступает исход рокового срока —Сердце зажглось пожаром.
Дождь. Черепицы лязгают, как кости,Как сабли, свистит ветер.Сейчас мой тёмный двойник придёт и спроситО счастье на этом свете.
28/ II, 1924
«За приотворённой дверью…»
Мы — забытые следыЧьей-то глубины.
А.Блок
Не широка моя дорога,Затерянная в пыльной мгле…Да что ж? Я не одна. Нас много,Чужим живущих на земле.
Нам жизнь свою прославить нечем,Мы — отражённые лучи,Апостолы или предтечиКаких-то сильных величин.
Нас неудачи отовсюдуЗатопчут в грязь, швырнут в сугроб…Нас современники забудут,При жизни заколотят гроб.
Мы будем по углам таиться,Униженно простершись ниц…Лишь отражением зарницыСверкнём на белизне страниц.
И, гордые чужим успехом,Стихами жалобно звеня,Мы будем, в жизни только эхомВдали рокочущего дня.
28/ II, 1924
«Ночью бродит туман…»
Ночью бродит туман,Всё становится белым.Холод утра несмелоПрорезает зловещий дурман.
Разбросала тоскаСмех глухой и беззубый.Шевелились безмолвные губыИ сжималась рука.
Но разлился вездеЗапах пряного марта…Ведь пройдёт он, угар-тоДвух последних недель.
Зацветает весна,Голубея тоскующей далью.В сердце, скованном сталью,Натянулась до боли струна…
Только миг — и стихов в исступленьеЗвякнут медные звенья…
И сквозь боль улыбнётся весна.
11/ III, 1924
«Двенадцать дней скучала без стихов я…»
Двенадцать дней скучала без стихов я,Прошла охота, тронул холод дней,И стёрлись знаки, писаные кровьюВ глухой светлице души моей.
Скучали дни, тоскуя, гасли миги,Мне стали чужды образы стихий,Покрылись пылью тоненькие книги,Я разучилась складывать стихи.
Но март завлёк. И захотелось жить.Ведь жизнь дана, чтобы её любить,А не на тихое существованье.
В далёком солнце расцвела весна.Мне хорошо: звучит струна,Ещё сильны крылатые желанья!
12/ III, 1924
На завтра («На завтра — космография…»)
На завтра — космография:Зенит, склоненье, азимут,И толстая тетрадь.Раскрою, молча взяв её,Гоняя скуку праздную,И стану изучать.
Пусть много непонятного,Все формулы решительноЗапомню наизусть.Пусть много неприятного,Работа утомительна,Трудна, так что же? Пусть!
Из формул математикиЛегко искать нетленное,Хоть до потери сил…А вечером слагать стихиПро вечную вселенную,Про шествие светил…
13/ III, 1924
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
