11/ I, 1924
«Я в розы майские не верю…»
Больные верят в розы майскиеИ нежны сказки нищеты…
Н.Гумилёв
Я в розы майские не верю,Не верю в тёплый луч весны.Я знаю, что глухие сныМеня зовут за тёмной дверью.В моей тоске и нищетеТак много роковых загадок.Мой день в беззвучной пустотеЖесток, нерадостен и гадок.Созвучья рифм, сплетенья строкТак беспощадны, злы и грубы,Кому-то медленный упрёкБросают сдавленные губы.И жуткий блеск в зрачках бездонныхТвердит, что солнца больше нет.Вся жизнь — беззвучный силуэт,В оконном глянце отражённый.
11/ I, 1924
«Настежь дверь открыта…»
Настежь дверь открыта,Согнута рука.На столе забытаПачка табака.
Солнечны и тонкиВихри облаков.Так задорно-звонкиКрики петухов.
Ярко, как весною,Блещут небеса.Звонко за стеноюСлышны голоса.
Луч скользит по краюСтен и потолка.Пальцы загибаютКрай воротника.
И сильней тревога,И нежней печаль.Белая дорогаУскользает в даль.
13/ I, 1924
«Лежат прозрачные, лунные пятна…»
Лежат прозрачные, лунные пятнаНа тёмном холодном полу.Таинственный шорох, глухой и невнятный,Прорезал сонную мглу.
Открыла бессильной рукой занавеску,И сделалось как-то грустней.Дрожали таинственные арабескиНа белой дощатой стене.
Я сжала до боли холодные руки,Небрежно раскрыла тетрадь,Хотелось исчезнуть в вечерние звукиИ долго беззвучно рыдать.
Казалось, сегодня исчезну, умру я —Но день догорает, и вот —Опять я одна, дожидаясь, тоскуя,И медленный вечер плывёт
13/ I, 1924
Новый Год («Сначала молчали в пустом бараке…»)
Сначала молчали в пустом бараке.Горели лампады у царских врат.Пламя свечей разливалось во мраке…Сжаты губы. Недвижен взгляд.
А вечер был — синий, лунный вечер.Звёздные тайны приникли к земле.Пред аналоем трепетали свечиИ отражались в чёрном стекле.
Потом, у ёлки, грустной и бедной,В грубых стаканах колыхалось вино.Лунный свет, прозрачный и бледный,Лежал на дороге, за тёмным, окном.
Мигали свечки в сосновой хвое.Написала в Россию три письма.Что-то вспомнилось… дорогое,Что скрыла туманом ночная тьма.
Горели свечки. Слова звучали.Примус шипел. Кипятился чай.Было больно думать о будущем, дальнем,Последнему месяцу прошептать: прощай!
А после в широкой, холодной постели,Под грудой свернутых одеял,Мне казалось, что звёзды на стене синели,Что месяц сквозь раскрытые ставни сверкал.
Кусала пальцы, тупо и рьяно,Хотелось думать про лунный обман.За окном раздавались возгласы пьяных,И крики, и хохот ускользали в туман.
14/ I, 1924
«И голос тих, и голос глух…»
И голос тих, и голос глух.Слова рассеянны и редки.Неясный шорох режет слух.Шуршание засохшей ветки.
Скользящий взгляд уныл и тих…Когда ж настанет вечер синий,Возникнет разноцветный стихИ сочетанья пёстрых: линий.
И голос медленной тоски,И бледных ирисов в стаканеУзорчатые лепестки,И плеч неровное дрожанье —Всё брошу я в звенящий стих,В сплетенья рифм, залитых ядом,И бьенье сердца свяжет их,Уже звучащие набатом.
Бесцветная, пустая мгла,Давно знакомые предметы,За глянцем тёмного стеклаМелькающие силуэты —
Всё будет петь, всё будет жить…Когда же зацветут страницы —Я молча опущу ресницыИ оборву сознанья нить…
16/ I, 1924
«Как я узнаю, что будет солнце…»
Как я узнаю, что будет солнце,Что будет солнце в оконном глянце?Как я узнаю, что день вернётся,Что загорится запад румянцем?
Глухие тени чертят зигзаги.Сухие листья шуршат невнятно,И, как обрезки белой бумаги,Ясны и ярки лунные пятна.
В душе так просто и так тревожно,Зрачки недвижны и губы сжаты,А всё, что близко, что так возможно,Уж загорелось лучом заката.
Лучом прощальным, лёгким и гибкимУж загорелись грязные стёкла,Уж искривились губы улыбкой,Улыбкой нежной, грустной и блёклой.
Как я поверю, что день вернётся,Что тень растает в узорном танце?Как я поверю, что будет солнце,Что будет солнце в оконном глянце?
18/ I, 1924
«С катехизисом Филарета…»
С катехизисом ФиларетаУ стола в четырёх стенахЯ слежу на бликах окнаОтражённые силуэты.
Отражает меня стекло,Опьяняет запах нарциссов,И готовлю я злобный вызов,Повторяя сплетенье слов
О прекрасном, далёком рае,О прохладных райских садах…Только сердце моё скучаетИ трепещет, как никогда.
И тоскует, не о небесном,А, прикованное к земле,Всё стучит о простом, телесном,Утонувшем в вечерней мгле.
Трепеща, уплывают миги.Хорошо следить и молчать.И пестреет в глазах печатьНа зелёной обложке книги.
24/ I, 1924
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
