В этом смысле Станислав Гагарин казался мне безупречным. Ведь во всех без исключения случаях влюблялся в собственную избранницу Одинокий Моряк, а уже ей надлежало решить: достаточно ли сильная и глубокая исходит от меня любовная аура, чтобы высоко оценить ее и возбудить в себе ответное чувство.
«Но если странная Вера на самом деле богиня, годятся ли применительно к ней человеческие мерки? — подумал я. — У богов иная этика, боги живут по олимпийским законам, и не дано смертным судить их поступки…»
Поезд раскачивался и скрипел, рвался к российско-хохлацкой границе, я активно включился в разговор с соседями о нынешних кацапо-гарбузных чувствах, а в купе находились и те, и другие, в беседе уверенно и мощно звучало слово воссоединение, но мини-переяславское толковище в тесном вагонном пространстве не мешало мне вновь и вновь переживать последнюю встречу с женщиной, с нею я сызнова пережил любовь к тем прекрасным созданиям, которых я знал прежде. Пусть возвращение к тем давно забытым созданьям было не столь бурным и яростным, и проявляющиеся в Вере объекты прежней моей любви были скорее кальками или физически осязаемыми голограммами, потому я и назвал нынешнюю любовь чувством второй свежести, но то, что я был счастлив с загадочной Верой безусловно…
Прощаясь, я напомнил женщине, которая уходила к Стасу Гагарину о том, что апостол Павел, полагал тремя китами бытия веру, надежду и любовь.
— Но апостол Павел тут же добавил: а любовь из них больше, — улыбнулась мне Вера.
И Станислав Гагарин понял, что еще не однажды по-разному встретит эту женщину из Потустороннего Мира.
Глава девятая
НА ФРОНТАХ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
I
Субботним вечером 21 августа 1993 года, находясь в украинском селе Старый Мерчик, я вдруг спросил себя: какие идеи хотел и хочу выразить последними романами «Вторжение», «Вечный Жид» и «Страшный Суд»?
Обычно сочинители не задаются подобными вопросами, резонно полагая их уделом критиков и литературоведов, зачем отбирать у неудачливых и закомплексованных собратьев намазанный густым слоем зависти кусок хлеба…
И все же, все же… Пусть критики состязаются в остроумии по поводу беспредельной раскованности Станислава Гагарина, иронизируют относительно его ипостаси посредника между Зодчими Мира и homo sapiensaми, прикидывают, сколько же на деле было на гагаринском веку женщин, с помощью орудия психоанализа по-фрейдистски, определяют, какой комплекс вызвал во мне желание накоротке общаться с Гитлером и Чингиз-ханом, Иисусом Христом и Вождем всех времен и народов.
Пусть их, пусть… Говорят, на земле сорок тысяч шекспироведов. И если Потрясающий Копьем кормит собственным творчеством такую ораву умственных лоботрясов, то, может быть, и Папе Стиву удастся подкинуть высоколобым выпускникам филологических факультетов МГУ, УрГУ, ДВГУ и других университетов мелочишку их детям на молочишку.
Но ежели откровенно, то я совершенно не знаю, зачем написал первые два романа, и вот сейчас здесь, в харьковском селе Старый Мерчик, пишу третий… Попытка утвердить себя профессионально? Но разве не доказал я сие романом «Мясной Бор» или одиссеей капитана Волкова… Желание прославиться, потрясти литературу, завоевать читателя? Увы… Сочинительской славой Папа Стив переболел, хотя и не вкусил ее в полной мере.
Тут Одинокий Моряк улыбнулся и подумал о том, что славу судьба отпускала ему, будто вакцину от серьезной болезни. И потому переболел ею незаметно, обрел порядочный иммунитет и больше искушеньям не подвержен.
Одна его самоирония в трилогии о вождях и Папе Стиве чего стоит… Отличное средство от мании величия, трах его налево в тарарах!
Так за каким-сяким хреном корчусь я за столом и числю день потерянным навеки, если не накорябаю на листке бумаги хотя бы пару-тройку строчек?
Пытаюсь оставить свидетельство Смутной Эпохи?.. Может быть, и в этом стремлении моем живет сермяжная правда. Вроде как, показания свидетеля-сочинителя в будущем уголовном деле, подготовленном для Страшного Суда. Сгодится и такое объяснение.
Предупреждение современникам и потомкам? Не бери на себя много, Папа Стив. Слепое человечество к любым пророчествам глухо. Уж как пугал нас Ваня Богослов, как прогнозировал ядерный Апокалипсис средневековый ломехуз Миша Нострадамус, а фу ли — или что, как поправила в рукописи Галя Попова — с эфтого толку?! А я ни Богословом, ни экстрасенсом Мишей становиться не желаю, происхождение не то, и мутантных генов в организме не имею.
Хотя, конечно, предупредить бы соотечественников надо… Уж оченно доверчивы они и благодушны, подобного просто не было и нет на Земле народа. То варягов к себе позовут, шляхетского панка приблизить согласятся, то немку на престол посадят, то лица горного розлива нами правят. Но это от величия идет, от широты души и небывалой в мире уживчивости нашей.
Может быть, тем и сильны, что терпеливы. Бог терпел и нам велел… А вот про русское словечко не замай помнить надо ломехузам непременно, после яростного клика «Не замай!» и начинается «бессмысленный и беспощадный». Вот и об этом хочется предупредить.
А вам известно, ломехузы, что русское «Ура!» переводится с татарского как «Бей!»? Знайте об этом, пришмандоны…
Есть многое о чем Одинокому Моряку хочется сказать людям. И тем, кто связан с автором кровным родством, русским в первую очередь соотечественникам, и тем, кто относится пусть и не к великорусскому, но славянскому роду, и соседям по Лесу и Степи, с коими дружествуем веками, и козлов европейских предостеречь, а особливо образумить недоразвитых заокеанцев, отрастивших мускулы, но достаточного интеллекта, чтоб встать с нами рядом, в себе не развивших, втемяшить в их самодовольные башки, забитые мечтами о баксах, что Запад есть Запад, а Россия — особая статья, и на хрен нам сдался их образ жизни, пусть африканских негров цивилизуют, если им так уж неймется, лавры миссионерские покоя не дают.
Мы будем жить собственным умом, ума у нас на самостоятельное житье-бытье хватит. И подите вы с лживыми правами человека, с универсальными, уже трачеными молью наживы ценностями на фуй! А так же, пардон за выражение, в задницу…
Обойдемся без вас, господа хорошие, желто-голубые коблы и жопники, духовные импотенты, вырожденцы мутантные…
Наверное, и для того, чтобы сказать вам это, я и взялся написать о пророках, вождях и Станиславе Гагарине.
II
Ранним утром хилая охрана Московского зоопарка была встревожена истошным ревом, который доносился из клетки с уссурийским тигром.
Собравшись по тревоге у клетки, малый зоопарковый люд — основной костяк приходил на работу позднее — обнаружил хозяина приморской тайги забившимся в угол. Тигр мотал головой, время от времени взревывал, и в рыке его проступали сердитость, жалобное недоумение и некое сожаление по поводу происходящего.
Посередине клетки лежал мертвец.
Когда труп несчастного выволакивали металлическими бограми, снятыми с пожарных щитов, бывший хозяин уссурийского леса с видимым облегчением удовлетворенно мурлыкал, а потом желанно подставлял черные и желтые полосы под струю из брондспойта, которой служители замывали кровь.
Подошедшая милиция отправила в морг неопознанное пока тело — это был плечистый шатен со средней длины волосами и заросшим рыжей щетиной подбородком — и сначала по зоопарку, потом по Красной Пресне, затем и по столице распространилась версия о подпившем хулигане-бомжé, который крепко нароялился некоего пойла-технушки, из технического, значит, спирта, которым алкомафиози травили московских аборигенов, и за неимением постоянного жилья решил потеснить тигра. Но тот уплотнению подвергнуться не захотел и по уссурийской привычке скушал беднягу.
Так полагали все, пардон, почти все, за исключением специалистов, ведущих следствие.
Патологоанатомы и криминалисты с Петровки, а потом и с улицы Огарева, куда по указанию свыше передали тигриное дело, довольно скоро установили, что полосатый кот даже не дотронулся до жертвы.
Человек был расстрелян двумя пулями калибра в девять миллиметров, выпущенными из итальянского револьвера марки «Чемпион». Одна из них беспрепятственно пронизала головной мозг, оставив в черепе два отверстия и, видимо, находилась теперь там, где беднягу застрелили.
Вторая перебила левое ребро, пронзила сердце и застряла — не хватило убойной силы — в позвоночнике потерпевшего, так сказать.
Это из судебно-медицинского заключения о причинах смерти. Куда больше говорила информация о множественных следах жестоких пыток, которым подвергали беднягу.
