— Слушаю, товарищ Сталин! — уже побойчее, по-капитански рявкнул я в мембрану.
— Неприятности какие, понимаешь? — прозорливо определил Иосиф Виссарионович. — Наложенный платеж медленно поступает или Степан Иванович Король в Электростали захандрил?
«Дались ему мои заботы!» — со смешанным чувством мысленно воскликнул Станислав Гагарин, но вслух произнес: — С переменным успехом, товарищ Сталин…
— Собрать народ необходимо, поговорить вместе, — будничным тоном сообщил мне вождь. — Сложные времена наступают… Приходите завтра в шестнадцать часов на Пушечную улицу, место вам знакомое, понимаешь. Будут новые товарищи, их вам непременно надо узнать. Будущие герои вашего романа, понимаешь… Вере Васильевне от товарища Сталина поклон. До встречи.
В Москву я выехал первой после обеденного перерыва электричкой — москвич мой так и скучал в гараже без шофера, хотя и отремонтированный после того, как пришмандон Дима Бикеев, напившись некоей дьявольской гадости, шваркнул, нароялившись, машину аж о несколько деревьев сразу.
Поэтому на Пушечной, в известном мне помещении я был за полчаса до назначенного вождем срока, и первым кого увидел и принял за боевика организации, назначенного стеречь совещание, был рослый парняга по имени Саша, который оказался великим полководцем из далеких времен до рождения Христова, покорившим Ойкумену и навсегда прославившим собственное имя.
— Логос и Эргос! — с силой произнес Александр Македонский. — Слово и Дело… Вот что! А у нас пока одни только слова, увы, заболтались мы с вами, господа-товарищи…
Совещание проводил Сталин, только ему с руки было заниматься этим в России, а может быть, полномочия имел от Зодчих Мира, во всяком случае, парадом командовал коммунистический генсек, и сие казалось естественным и натуральным.
А парад был суперзвездным! Такие собрались люди в помещении некоего совместного предприятия, под ширмой которого работала, как я понял, резиденция посланцев Иного Мира…
Про Гитлера, Бонапарта и Сашу Македонского я уже говорил… Товарищ Сталин привел с собою Чингиз-хана с Батыем и подвижного старика, похожего ухватками на пожилого мальчишку, в котором я узнал несмотря на современную одежду, Александра Васильевича Суворова.
Генералиссимус, пытаясь заглянуть мне в лицо, спросил: «В каком звании изволите пребывать? Где сражались?». Узнав же, что я всего лишь капитан-лейтенант, а сейчас и вовсе обратился в писательское обличье, великий полководец утратил ко мне интерес. Но Папа Стив на старика не обиделся и с любопытством, не стесняясь, рассматривал его, стараясь разгадать эту далеко не понятую современниками и потомками личность.
Значит, оказалось их, без меня, разумеется — Сталин с Гитлером, Македонский с Бонапартом, Чингиз-хан с внуком и Суворов — семеро, и все уже сидели за столом, когда в дверях, сопровождаемый вахтером, появился восьмой, на удивление кряжистый мужик, похожий на медведя или на маршала Язова, как представляла Дмитрия Тимофеевича наша преподлейшая контора управления.
Широко ступая к столу, пришелец добродушно отмахивался от семенящего за ним вахтера.
— Да приглашенный я, приглашенный, — отговаривался восьмой участник. — Ну припоздал малость… Транспорт в вашей Москве не лучше, чем в нынешнем Киеве будет.
Сталин повел рукой, вахтер исчез, а здоровенный детина русский богатырь с открытым продолговатым лицом, которое несколько утяжелял крупный подбородок с такой милой для всех, кажется, женщин без исключения ямочкой, голубые, скорее стальные глаза смотрели зорко, откровенно оценивали окружающую обстановку и тех, кто в ситуации этой были действующими мужиками.
— Садитесь, князь, — просто сказал вождь, и я уловил в его тоне некую почтительность, которую можно было заметить у Сталина, когда он обращался к человеку, пусть и не занимающему некую иерархическую ступень, но по личной, сталинской, табели о рангах стоящий на высокой отметке.
«Кто это может быть? — прикинул мысленно Станислав Гагарин, пропуская мимо сознания княжеский титул вошедшего, в нынешнем раскладе это не имело для персонификации восьмого участника совещания никакого значения — русские полководцы, пожалуй, все были князьями, от двух Дмитриев, Донского и Пожарского, до Таврического и Моздокского Потемкина, Багратиона, Кутузова и уже присутствующего здесь князя Рымникского, Александра Суворова.
Неизвестный князь сел на свободное место против меня, дружески подмигнул, будто старому знакомому, и мне показалось, будто я встречался уже с этим человеком, хотя и понимал, что здесь современников быть не может, все они из Иного Мира, посланцы богов Добра, прибывшие защищать Россию сверхсущества, и на Земле они умерли давным-давно.
Поскольку товарищ Сталин не представил моего визави, я, стараясь сделать это незаметно, наклонился к плечу Александра, до уха его мне было не дотянуться, он наклонился тоже, и я спросил Македонского, кто этот человек.
— Князь Олег, — шепнул мне Саша.
Веселый ужас охватил меня. Как мне всегда хотелось встретиться именно с ним! Я ведь даже роман задумывал о легендарном Олеге…
— Тот самый? — на всякий случай переспросил Станислав Гагарин.
Александр Македонский, внимательно слушая доклад товарища Сталина о текущем моменте, подтверждающе кивнул.
— Слово и Дело! — сказал великий полководец. — Логос и Эргос…
Собственно говоря, Александр Македонский был в первую очередь не только завоевателем, а строителем нового государства, как Гитлер, Бонапарт, Сталин и остальные, кроме разве что Суворова, сидевшего сейчас вместе с ними за овальным столом малого конференц-зала.
Отец народов рассказал нам про обстановку в стране, о том, что Гражданскую войну сдержать не удалось, вспыхивают реальные обширные очаги боевых действий, а новые могут возникнуть в любом месте шестой части планеты, и не только на этой части.
— Зодчие Мира обеспокоены тем, что пламя войны из России перекинется на другие континенты, — сказал Иосиф Виссарионович. — Конечно, у них есть альтернативное решение, но у богов собственная психология, решения Зодчих Мира непредсказуемы даже для нас, их посланцев.
Поговорили о роли оппозиции в новых условиях. Товарищ Сталин отметил, что нерешительность левых, пустозвонство и шатание политического центра привели к тому, что социальная база сил, противодействующих оккупационному режиму поимевших власть «демократов», настолько узка, что не хватит места пяткой для прыжка опереться…
— Две роковых ошибки у тех, кто затеял вернуть власть русскому народу, — заметил Адольф Гитлер. — До сих пор у оппозиции нет лидера, нет вождя… У противников хоть и плохонький, искусственно созданный, надутый, как лягушка, которая вздумала состязаться с волом, но был. Сейчас его престиж упал почти до нуля, но очки, которые «демократы» набрали с ним вместе, еще не растрачены до конца.
А у оппонентов нет никого.
Каждый по отдельности взятый лидер более или менее хорош, мог бы сплотить нацию. Но беда в том, что их жутко много… Руцкой и Бабурин, Хасбулатов и Вольский, Константинов и Стерлигов, Зюганов и Павлов. Народ попросту запутался в именах!
— Боятся, что ежели появится один, на него обрушится «демократическая» пресса, а из ящика выльют ушат, помоев, — осторожно заметил я, сообразивший, что хотя Папа Стив и из Этого Мира, на роль полководца ему не потянуть, а вот в шкуре советника по идеологии пощеголять может…
Впрочем, и по части идеологии существа, сидевшие рядом со мною доками были, как говорится, на ять. Но местный, современный колорит Папа Стив мог учитывать профессионально.
— Волков бояться — в лес не ходить! — отрезал Адольф Алоисович. — Трусливый лидер изначально не может быть вождем!
— Это так, — наклонил голову Сталин. — Когда объявляешь себя вождем, надо заранее примириться с тем, что голова твоя, понимаешь, может оказаться на плахе…
— И еще, — сказал Гитлер. — Если уж мы участвуем в борьбе, надо чётко уяснить себе и довести до лидеров тех сил, которым мы помогаем, что подавляющему большинству русского народа уже давно успело надоесть состояние вечной тревоги.
Народ готов к борьбе! Ему нужен лишь вождь, готовый позвать на борьбу и указать цель, на которую должны быть направлены имеющиеся в распоряжении народа средства.
Но искусство истинно великого народного вождя вообще во все времена заключается прежде всего в том, чтобы не дробить внимание народа, а концентрировать его всегда против одного, единственного противника.
Русская патриотическая пресса указывает народу на десяток противников сразу. Здесь и компрадорская буржуазия, хотя девять из десяти россиян не знают значения слова «компрадор», и доморощенная мафия, и Международный валютный фонд, и продажное министерство иностранных дел, и генералы-спекулянты, жалкие лавочники-кровососы из комков, коррумпированные министры, телевизионные желто-голубые потаскушки, ЦРУ с Моссадом и Интеллидженс Сервис… Бог мой! Целый легион врагов!
