прошлой встречи вы утверждали, что не знаете Николая Залевского, который работал в вашей организации системным администратором.
— Я и сейчас могу это повторить. Я его не знаю, потому что по работе с ним не пересекалась. Тем более, как вы мне тогда сообщили, он уволился два месяца назад.
— Совершенно верно. Но вы встречались с ним при других обстоятельствах: он шантажировал вас.
— Правда? И чем же?
— Тем, что обнародует сведения о том, что именно вы были причастны к пропаже и гибели вашей бывшей сокурсницы Виктории Коротковой.
— Чушь, — скривилась Мещерякова.
— Да нет, не такая уж и чушь. Может, вас и не посадили бы за это, ведь прямых доказательств нет, но скандал бы вышел знатный. Репутацию бы вам это здóрово подмочило. Отмываться бы пришлось очень долго.
— Очень интересно, — Ольга откинулась на стуле. — И у вас есть доказательства?
— Есть, — кивнул Лев Иванович. — У нас есть видео- и аудиозаписи ваших встреч с Залевским и его другом Закутько. Они ведь оба требовали с вас деньги, и наверняка немаленькие. Но вы решили не платить. А просто устранить их. А заодно и ненужного свидетеля, которого нашли шантажисты и который видел, что произошло в тот поздний вечер в лесу под Любино. Так сказать, одним выстрелом убить нескольких зайцев.
Станислав сдержал усмешку. Он понимал, что его напарник блефует. Да, до этого они тщательно изучили видеозапись встречи Мещеряковой и Закутько в «Олимпе» и даже предположительно выстроили их диалог, хотя качество было не сказать, что хорошим. Но в любом блефе главное — уверенность. Как в том старом фильме говорилось? Артист хорош, когда верит в то, что играет.
— Ну раз так… — женщина посмотрела на друзей по очереди. — У вас не будет сигареты?
Гуров достал сигареты и зажигалку, которые оставил Колокольцев, и протянул Ольге. Крячко поставил на стол старую замызганную тарелку, оставшуюся, по всей вероятности, из-под цветочного горшка, и приоткрыл форточку. Женщина закурила.
— Вы правы, — сказала она. — Эти двое действительно взялись меня шантажировать. Как они сказали, решили передать привет из прошлого. Остроумно придумали, ничего не скажешь. Они требовали с меня деньги за молчание, притом весьма приличную сумму. Да, мне было бы очень выгодно, если бы они исчезли и замолчали навсегда. Но я не имею к их смерти никакого отношения.
— Неужели? — не сдержался опер.
— Именно так, — Мещерякова посмотрела на него и стряхнула пепел. — Я рассказала о том, что меня шантажируют, своему любовнику Григорию Лапину. Я понятия не имею, что он сделал и как, но эти двое перестали меня беспокоить. И Гриша лично сообщил мне, что больше они меня не потревожат. Так оно и вышло.
Друзья невольно переглянулись. В принципе, они ожидали чего-то похожего, но не думали, что подозреваемая так быстро переведет стрелки на своего воздыхателя.
— И вы даже не догадываетесь, что он с ними сделал? — спросил Лев Иванович.
— Нет. И если честно, даже знать не хочу. У меня своих грехов хватает, зачем мне еще чужие? Если вам так интересно, что именно сделал Гриша, спросите у него самого. Но, как мне кажется, вы и так уже все знаете.
«Тут явно какой-то подвох, — понял сыщик. — Скорее всего, они заранее обо всем договорились. Наверное, Мещерякова и вправду почувствовала, что дело пахнет керосином, и решила выйти из большой игры. Но на самый худший случай тоже решила приготовить подушку безопасности. Вероятно, уговорила этого Лапина взять все на себя, в том числе и организацию преступлений. А влюбленный до беспамятства Гриша не посмел отказать своему кумиру в юбке. Что ж, не он первый, не он и последний такой».
— Ольга Викторовна, — снова вступил в разговор Станислав, — неужели вы одобряете действия вашего любовника? Как-никак речь идет о трех людях, которые погибли не своей смертью.
— Честно? — посмотрела него Мещерякова. — Мне все равно. Но даже если бы и не одобряла, я же не могу указывать взрослому разумному человеку, что делать, а что нет. Это каждый решает сам и отвечает тоже сам. Гриша все-таки отдельная самостоятельная личность, а не марионетка на веревочке.
Вот с этим опер бы поспорил. Лапин как раз был ее марионеткой, притом добровольной. Но и Ольгина правота здесь тоже была: каждый принимает решения сам. Вот Гриша и выбрал быть верной собачкой на службе у этой расчетливой стервы с замашками мизантропа. Вот уж воистину, они с Маркеловым два сапога пара. Вполне стоят друг друга.
— Раз так, — сказал Гуров, — больше у меня к вам вопросов нет. Кроме одного. Ольга Викторовна, что все-таки произошло тогда в Любино? Мы сказали вам правду: доказательств вашей вины нет, единственный свидетель мертв. Так что можете поведать.
— А зачем это вам? — усмехнулась Мещерякова.
— Считайте это праздным любопытством.
— Ну, — она снова закурила, — в принципе, уже все равно. Да и четырнадцать лет прошло. Я вам расскажу. В тот вечер я действительно ушла с поляны, потому что мне стало нехорошо от выпитого и от дыма. Пока ходила по лесу, не заметила, как сделала приличный крюк и наткнулась на Короткову. Она тоже решила прогуляться после того, как «попудрила носик». Прицепилась ко мне с какой-то ерундой. Слово за слово, у нас вышла перепалка. Мы сцепились. То, что там было болото, я сначала не заметила. Просто в какой-то момент очень сильно толкнула Короткову, и она полетела прямиком в трясину. Выбраться у нее не получилось, хотя она звала меня на помощь. Но меня тогда охватила такая злость, что я подумала: «Да и сгинь ты там, я пальцем не пошевелю, чтобы вытащить тебя». К тому же не факт, что у меня бы получилось ей помочь и я не провалилась бы вслед за ней. Потом я обернулась и заметила мальчишку лет восьми, наверное, который с ужасом смотрел на все происходящее. Он видел, что случилось. В ту ночь было полнолуние и можно было все разглядеть. Когда я посмотрела на него, мальчик развернулся и убежал. Похоже, он был из местных, потому что, кроме нас, отдыхающих в лесу не было. А я вернулась на поляну с той же стороны, откуда ушла. Я никому ничего не сказала тогда. Пока шла, меня, конечно, колотило, ведь я понимала, что произошло и что я сделала. Но я старалась держаться спокойно. Потом мы напились, и наутро мне казалось, что это просто был кошмарный сон. Но того ужаса я уже не чувствовала.
— А вы не думали, что тот мальчик может все рассказать взрослым?
— Думала, конечно. Я решила, что, если все откроется, совру,
