Он еще щенок, но уже достает мне до пояса. Он сопит носом в мою ладонь, его глаза грустны.
– Вы все – участники этой благодати, – говорит Фрэнк, поворачиваясь к корыту. Я ожидаю речи, но он с такой скоростью опускает туда тело Вероники, что она с лязгом ударяется о край корыта. Я прорываюсь вперед, но не вижу под водой ни движения, ни сопротивления.
Вероника – девочка, а Фрэнк – мужчина, его руки – очень крепкие от работы на ферме. Мне не хватает воздуха, будто под водой не Вероника, а я. Она видит его, стоящего над ней и удерживающего ее? Она плачет? Льется ли вода в ее тело, холодная и густая, заполняя каждую клеточку?
Проходят секунды, за ними минуты, но мой голос не доходит до меня. Я не могу говорить, не могу пошевелиться. Мы ее семья, и мы наблюдаем, как она умирает.
Когда Фрэнк наконец вытаскивает Веронику, мы видим, что ее тело обмякло, как у тряпичной куклы. Она больше не выглядит человеком. Кровь льется из ее раны на лбу и кажется слишком яркой на фоне ее посеревшей кожи.
Матушки относят ее в больницу. Нам не разрешается задавать вопросы даже после того, как ее два часа спустя приносят в столовую и привязывают к стулу. Ее лоб перебинтован, рот открыт, глаза полуприкрыты. Матушка пытается ее накормить, но каша стекает по ее подбородку.
Я позволила Фрэнку совершить такое с моей Сестрой.
Той ночью мой мозг и сердце распахнуты слишком широко, и в них проникает мое первое осознанное сновидение.
Глава 38
Ван
Я высадила Гарри и поехала домой, издерганная и измученная. Мне чего-то не хватало, и это что-то находилось прямо у меня под носом, но я не могла до него добраться, потому что мешали воспоминания о Фрэнке, вырываясь из того отсека, куда я их запрятала. Вернувшись домой, я пробовала убираться, читать, обрабатывать свои заметки, но ничего не выходило, так что я решила просто лечь спать.
Это была ужасная идея.
Как только моя голова коснулась подушки, началась череда кошмаров. Я в подвале Мари Роден. Ковровое покрытие от стены до стены. Плач за дверью. Мари в малиновом костюме достает медный брелок для ключей. Я не могу бездействовать, зная, что находится за этими дверьми, бегу туда и оказываюсь в спальне с деревянным полом. Младенец, спеленатый у моих ног, скулит рядом с рулоном клейкой ленты. Руки, покрытые седыми волосами, рвут половицу.
Я снова бегу.
Я снова в подвале Мари Роден.
Эта жуткая спираль не отпускает меня всю ночь, пока я не просыпаюсь оттого, что жаркое желтое солнце заливает мою постель.
Во всем виновато дело Похищенных. Мне нужно взять себя в руки, но я не могу.
Я не смогла спасти Корделию и Веронику. Я должна спасти Лили.
Гарри пообещал, что скоро получит результаты ДНК обуви и, если что-то получится, пластыря. Мне просто нужно сделать передышку, и видения утихнут.
Я выбралась из постели, приняла душ, натянула чистую одежду, взяла из холодильника бутылку колы и отправилась на работу.
Нужно было набраться сил и вырваться из этого кошмарного марафона.
Я выяснила, что доктор Кайнд мне пока не перезвонил, но Кайл связался с Терезой. Она сказала, что, насколько ей известно, ее муж действительно в тот день был в больнице, как и сообщил полиции, и в любом случае, какая разница? Она, конечно, в курсе, что первыми подозреваемыми всегда становятся родители, но как можно представить человека, с которым ты спал, убивающим вашего ребенка? Дело не в том, что невозможно представить себе, как он это делает. Дело в том, что невозможно смириться с мыслями, какие ты мог упустить сигналы.
Кайл не терял надежды найти информацию о недвижимости, которой мог владеть бывший доктор. Вряд ли Кайнд последние десять лет прятал Эмбер и, возможно, Лили в собственной квартире, но поскольку его бывшая жена работала агентом по недвижимости, он знал все тонкости ее покупки под именем фиктивных корпораций.
Чем больше я об этом думала, тем сильнее подозревала доктора Кайнда. Одно только ложное алиби чего стоило. Мне нужно было с ним поговорить.
Сложнее всего было позвонить Комстоку. Вызвать Кайнда на допрос я могла только в Первом участке, а значит, приходилось смириться с мыслью, что управление возьмет на себя Комсток. Мои чувства здесь не имели значения. Я уже собиралась набрать его номер, когда в дверь моего кабинета кто-то постучал.
– Да? – Моя голова распухала, в глаза будто насыпали песка. Как ужасно, что мне не удалось выспаться.
Вошел Чендлер. Его темно-серый костюм был безупречен, лысая голова отражала свет лампочек. Я почувствовала, как мне внезапно сдавило горло, положила трубку на рычаг и поднялась.
– Есть минута? – спросил он.
Я кивнула. Указала на стул перед столом. Он покачал головой и закрыл за собой дверь.
– Что это за сцена была на днях? – спросил он. – С сенатором?
Я надеялась, что он уже и думать забыл.
– Простите, сэр.
Он старательно отводил взгляд от моих черных пиджаков на спинке дивана, грандиозной стопки бумаг и пустого пакета из-под чипсов, балансирующего на ее вершине. Раньше он никогда не приходил в мой кабинет – руководство этим не особенно заморачивалось.
– Я обещал Роден, что такого больше не повторится.
Угроза была настолько очевидной, что не требовала реакции.
Он вновь перевел взгляд на меня, и я не удивилась его ясности. Чендлер – прирожденный политик. И вместе с тем настоящий интеллектуал. Некоторые думают, что одно исключает другое. Но не я.
Если он вел себя так мило, значит, он что-то задумал.
– Мне позвонил детектив Комсток, – известил меня он.
Прекрасно. Жаль, что я не могла разжать руки и положить на стол, как нормальный коллега.
– Он запросил другого агента по делу Похищенных. – Он выставил ладонь вперед раньше, чем я успела выдавить хоть слово. – Знаю, знаю. У него нет юрисдикции в отношении нераскрытого дела. Но то, как оно переплетается с его делом об убийстве, действует мне на нервы. Я просто зашел вас предупредить. Будьте начеку, хорошо? Слишком многие хотят запустить пальцы в эту кастрюлю.
– Ясно, сэр, – сказала я.
* * *
На экране высветилось сообщение от Гарри: «Пожалуйста, зайди ко мне в лабораторию».
Интересно, думала я по дороге туда, как Гарри ведет себя на свидании. Вне всякого сомнения, всегда приходит с цветами и открывает все двери. А что еще? Прикрывает лужу пиджаком, чтобы его любимая не намочила
