в каждом мозгу. Приблизительно с 1897 года она звучала в годовщину возвращения на северное побережье Норвегии Фритьофа Нансена и Фредерика Ялмара Йохансена после длившегося три года путешествия в Полярное безмолвие, куда они отправились на бесстрашном судне «Фрам». В целях научной объективности я полагаю себя обязанным привести здесь текст этой песни:
Мир сошел с ума,
Предаваясь мечтам,
О Нансене и Йохансене,
Этих молодых отважных парнях По-о-о-люса!
Вот это да, легионы
Осаждают
Этих смелых норвежцев,
Куда они ни пр-и-и-дут!
Три года назад
Они отплыли на «Фраме»,
И вот они вернулись,
Жизнь — маффины и джем!
У всех муравьи в
штанах
Из-за Нансена и Йохансена,
Все танцуют, утратив ко-о-он-троль!
Мы остолбенели при виде необъятности транспортного средства, которое в конце концов спустилось и зависло над нами. Нас вряд ли было достаточно для того, чтобы удержать тросы, которые они бросали. Мы, должно быть, казались им взаимозаменяемыми насекомыми, копошащимися внизу.
— Нам не угрожает опасность, — снова и снова убеждали их мы, — и, на самом деле, нам не нужна никакая помощь.
— Вы в смертельной опасности, — объявил их Офицер по вопросам Науки д-р Заднелет, похожий на академика, бородатый и взъерошенный, как другие, его глаза были скрыты затейливыми очками-окулярами, линзы которых оказались подобранной парой призм Николя, которые могли вращаться таким образом, чтобы точно контролировать количество света, поступающее в каждый глаз.
— Наверное, вы оказались слишком близко и увидели это........ Мы, со своей стороны, видели кое что еще, после расчистки восьмидесятой параллели. Зона аварийного бедствия в радиусе сотен миль. Пик, с подветренной стороны которого вы решили установить свой командный пункт, слишком правильной формы, чтобы быть тем нунатаком, за который вы его приняли. Разве никто из вас не подозревал, что это искусственное строение? На самом деле он помещен здесь не случайно, и вы не могли бы выбрать место более гибельное.
— Ах, — резко ответил д-р Форманс, - а вы видите сквозь снег его основание, полагаю.
— Сейчас, как вам известно, сэр, есть Лучи, и есть Лучи, которые с легкостью можно преобразовать в волны диапазона, отличающегося от света, благодаря чему они могут проникать даже в самую плотную среду.
Нунатак, на языке эскимосов буквально «связанный с землей», был горным пиком, достаточно высоким для того, чтобы возвышаться над пустыней снега и льда, закрывающего землю вокруг. Поверья сообщали, что гора, у которой есть свой собственный дух-покровитель, живая, это ковчег, защищающий все лишайники, мхи, цветы, насекомых или даже птиц, которых может занести сюда ветром Региона. Во время последнего Ледникового периода многие из наших гор в США, которые сейчас известны и даже знамениты, были нунатаками, так же возвышавшимися над этими древними замороженными пространствами, храня раскаленное пламя видов до тех пор, пока лед не начнет таять и жизнь не вернется в свои права.
По их приглашению мы столпились в кабине управления огромного дирижабля, где научная аппаратура занимала каждый кубический, а, возможно, и гиперкубический, дюйм. Среди фантастических стеклянных колб и мотков золотых проводов, столь же непонятных для нас, как эбонитовые панели управления, которые были тщательно отполированы и в которых отражалось небо Арктики, мы могли узнать более прозаические предметы — манганиновые реостаты и трансформаторы Теслы, элементы типа Лекланше и соленоидные магниты, повсюду был проложен электрический кабель в оболочке из промышленной гуттаперчи.
Изнутри дирижабль оказался намного выше, чем мы ожидали, шпангоуты вряд ли могли быть сделаны из поглощающих свет висящих линз Френеля, калильная сетка за каждой из них сияла своим основным цветом благодаря чувствительному огню, шипящему на разных частотах. Странные звуки, сложные гармонии и диссонансы, звонкие, шипящие и взрывные одновременно, их контролировали откуда-то из далекой Внешней области, их издавал большой медный рупор в виде трубы, с вентилем столь же сложным, как в любом американском марширующем ансамбле, прибор был подключен к большой панели управления с отметками для калибровки, стрелки с утонченными остриями в стиле брегет дрожали, поднимаясь, и падали на изгибы цифр курсивом. Свет электроспиралей просачивался сквозь стеклянные цилиндры, которые их защищали, и руки тех, кто подходил ближе, казалось, погружались в голубую меловую пыль. Телеграфон Поульсена записывал получаемые данные, постоянно перемещаясь вдоль сияющего стального провода, который периодически заменяли.
— Импульсы Эфира, — объяснял д-р Заднелет. — Для вихревой стабилизации нам нужна мембрана, достаточно чувствительная для того, чтобы реагировать на малейшие вихри. Мы используем человеческую плаценту — «сорочку», как некоторые это называют.
— Ребенок, родившийся в сорочке, по верованиям, обладает даром ясновидения, не так ли? — поинтересовался д-р Форманс.
— Верно. А судно с сорочкой на борту никогда не утонет, или, в нашем случае — не разобьется.
— Чтобы заполучить сорочку, — мрачно добавил младший офицер м-р Сосунок, — мы делали такое, о чем лучше не говорить.
— Интересно. Как она попала к вам?
— Долгая история, и несколько запутанная.
После этого Офицер по вопросам науки Заднелет сообщил нам, что Генератор специальных лучей разогнался до скорости, которая позволит нам посмотреть на «нунатак» в другом свете, так сказать. Он провел нас в примыкающую кабину, где рирпроэкционные экраны сияли разными цветами и с разной интенсивностью, и подвел к панели, за которую сел сам.
— Настроим коэффициент передачи вот здесь... Хорошо. Видите? Взгляните вот на ту отражающую пластину из кварца.
Понадобилось несколько мгновений, чтобы разобраться, что показывает эта непонятная камера-люсида. Сначала это была мутная вакханалия странного желтовато-зеленого цвета, участки света и тьмы возбужденно изгибались, казалось, что они в своем медленном кипении проникают, но в то же время — обволакивают друг друга. Но, поддавшись этому змеиному гипнозу, мы заметили, что рамка обзора движется вниз, сине-зеленый хаос то тут, то там начал собираться в серию надписей, которые начали проскакивать вверх, слишком быстро, чтобы их можно было прочесть, хотя язык казался знакомым.
— Мы верим, что это — предостережения, — заметил Капитан дирижабля профессор Сент-Космо, — возможно, связанные с местом какого-то священного захоронения... некой
