что рядом со мной в то лето ей было спокойно и хорошо, подтвердило знание, которое я не мог сформулировать. В горле встал тугой ком, не пропускавший слов, и я потянулся к Анне и коснулся ее запястья. Я не мог иначе.
Мы посидели вот так немного, а потом она осторожно отдернула руку.
– Годы идут, я становлюсь старше… – начала она. – Пора бы уже найти ответы на все вопросы, разве не так?
– В чем смысл жизни, к примеру? Мне казалось, ты уже это знаешь.
Она издала странный горловой звук – то ли смех, то ли всхлип.
– Мне тоже так казалось. – А потом добавила: – Как будто ты в комнате, полной танцующих. Все кружатся, хлопают, топают, а музыки тебе не слышно. Но хочется, боже, как хочется ее услышать. Все улыбаются, наслаждаются жизнью, хлопают тебя по спине, будто ты разделяешь их чувства. И в этот момент ты встаешь перед выбором. Можно пуститься в пляс в надежде расслышать мелодию – возможно ведь, что музыка в самом деле играет, а проблема в тебе. Либо отказаться от притворства, покачать головой и сказать: «Я ее не слышу». – Ее взгляд блуждал по лужайке. – Так я всю жизнь и танцую.
– Можно ведь запеть свою песню.
Она покачала головой и прижала ладони к щекам.
– Проложить себе дорогу, идти собственным путем? Довольно с меня головоломок. Я хочу жить.
Позже я лежу в постели и прокручиваю в голове прошедший день, вспоминаю ее белое платье, ноги, которые она обхватила руками, волосы, завившиеся после дождя. Мне хотелось поцеловать ее, познать ее, коснуться кожи.
Но в супружеской жизни есть свои законы, и я стараюсь им подчиняться. И все равно, лежа в постели вечером, я выискиваю в памяти намеки, и мне кажется, что она чувствовала то же, что и я. Чего стоит одно только странное, гнетущее напряжение между нами, полное опасности и чего-то неизведанного. От такого ни одно кольцо не спасет.
* * *
Когда мы с Сэлом на следующей неделе встретились в пабе, он, купив нам выпить, спросил:
– А что было между вами с Анной на следующий день?
– Поговорили и разошлись.
– А, то есть как всегда.
– А что я могу? – спросил я. – Она замужем. А я не из тех, кто говорит все, что только на ум приходит.
Сэл покачал головой:
– А ты когда-нибудь пытался представить, каково ей? Вырасти в каком-то чудаковатом религиозном мире, где ее никто не воспринимает на равных и где ей даже не разрешают иметь свою точку зрения. Где нужно подчиняться не собственным чувствам, а чему-то другому. Может, она только и ждет, чтобы ты заговорил. Что в этом такого страшного? Ну уберешь руку, ну отвернется она. Какая разница? Разве не стоит рискнуть?
Я отхлебнул пива.
– Я почти рискнул.
Сэл застонал и закрыл лицо руками.
– Господи ты боже! Это ведь жизнь! Знаешь, когда-нибудь мы все соберемся на твои похороны, а ты будешь лежать в ящике посерединке. И священник скажет: «Здесь покоится Николас Мендоса. Человек, который почти рискнул».
Лимонный пирог с меренгой / сочинила Анна
Мне восемь лет я сижу за столом моей матери
беру вилку вонзаю ее
посередке
проткнув сладкую плоть домашнего лакомства
белый слой, желтый, коричневый
как дрожит-то гляди
говорят путь к сердцу через желудок
мать я люблю
но она об этом не знает
мы с ней не говорим о таком
запеченное облачко это льет сладость по языку
как тот кто был рядом в четырнадцать
когда мне хотелось лишь поцелуев и писем
или тот кто сказал что любит меня еще до того как я стала смотреть в зеркала
вот он ты
нежное тесто кожи твоей
ты кто трахал меня пока сердце не закровоточило
или тот мой возлюбленный с кем мы крутили бутылочку
тот кто меня за волосы хватал и плевал
на горячий асфальт
вас узнаю по горькому вкусу
да по дерзкому желтому цвету
мнили вы что нахватаете звездочек с неба
таков ведь удел всех мужчин
и вот мы уже подобрались к остову
надежному цвета печенья нырнувшего в чай
он держит все на себе все в себя заключает
гляди до чего же он плотен и тверд
приходится тут надавить посильнее
но вилка справляется пробита твердь
гляди как крошится башня дозорная
как осыпаются стены ребристые
а следующий кусок вобрал в себя все вкусы
их много так что трудно различить
глаза прикрыв даю ему на языке
подтаять
а потом стекает в горло он
скользит по пищеводу
великолепный
и почему же мать не научила меня есть пироги поаккуратней?
и россыпь крошек на губах не оставлять
и на полу чтобы другим за мной не убирать их
или тому что сладенькое нужно съедать последним
знаю
ей было некогда она пекла свой собственный пирог
а потом ела как пристало воспитанной девочке
ты только не спеши
ты только не спеши
говорят лежит путь к сердцу через желудок
вот только из меня неважный кулинар
но вдруг еще не поздно
Свадьба, продолжение
– Так чего ты медлишь? – поинтересовался голос слева, и я узнал его – он принадлежал блондинке, с которой мы сидели рядом за банкетным столом.
– Прошу прощения? – Я отвел глаза от танцующих и повернулся к ней. Ее звали Лора. Личико у нее было симпатичное. И благоразумное. За обедом мы вели довольно приятную беседу, и я узнал, что она работает в администрации какого-то университета.
– Да я о женщине, с которой ты глаз не сводишь. В красном платье.
Я нервно хохотнул.
– В самом деле? А я и не заметил! – Повинуясь рефлексу, я снова посмотрел на танцпол и отвел глаза. – Это моя давняя знакомая, – пояснил я, взявшись за свой стакан с пивом. – Давненько не виделись с ней, вот и все.
– Она хорошенькая, – заметила Лора и кивнула. – Так что же тебя останавливает?
Я покачал головой, будто хотел убедить ее в том, что она совершенно неправильно меня поняла.
– Она замужем.
Лора вскинула брови:
– Стало быть, ты не успел
