Наконец, колоссальное педагогическое старание переводчика предало и глубинный смысл всего моего рассуждения о Луллии. Оно не сохранило верности подразумеваемому обязательству юридически уважать намерения автора, поскольку одно дело – сказать, что Луллий разрабатывал систему силлогизмов, чтобы делать верные утверждения о Боге, и совсем другое – сказать, будто он пустил в ход всю свою «Великую науку», чтобы делать верные утверждения о кошках.
Можно было бы просто сделать вывод, что у этого переводчика были странные представления о своих обязанностях и он переборщил, стараясь ради удобства современного англоязычного читателя. Однако эта ошибка возникла из-за того, что не была осуществлена интерпретация глубинного смысла текста. В противном случае переводчик понял бы, что оригинальный текст всеми силами старался ввести читателя в мир мысли Раймунда Луллия и просьба о добровольном согласии на это в любом случае должна была остаться в силе.
7.8. Еще о переговорах
Шлейермахер (Schleiermacher 1813, ит. пер.: 153) говорил: «Либо переводчик делает все возможное, чтобы оставить в покое писателя, и движет ему навстречу читателя, либо он делает все возможное, чтобы оставить в покое читателя, и движет ему навстречу писателя. Эти два пути настолько отличны друг от друга, что, встав на один из них, нужно пройти его до конца со всей возможной строгостью. От попытки пройти оба пути сразу можно ожидать лишь самых сомнительных результатов с риском потерять как писателя, так и читателя». Повторяю, что столь строгий критерий годится лишь для текстов, удаленных от нас в силу своей древности или абсолютной культурной несхожести. Конечно, если в переводе Библии предпочтение было отдано слову «дым», а не «суета», «тщета», то «Бог Саваоф» нельзя будет перевести как «Бог воинств». Но для современных текстов этот критерий должен быть более гибким. Выбор ориентации – на исток либо на адресат – остается в этих случаях критерием, подлежащим обсуждению от фразы к фразе.
Читая итальянские переводы американских бульварных романов, всегда обнаружишь сыщика, который просит таксиста отвезти его в «Верхний город» или в «Нижний город»[157]. Вполне очевидно, что в оригинальном тексте всякий раз говорится Uptown и Downtown, но в силу какого-то злостного сговора переводчики по умолчанию стакнулись друг с другом и употребляют эти уродливые выражения, а неискушенные читатели из-за этого убеждены, что все американские города напоминают Бергамо, Будапешт или Тбилиси: одна часть расположена на холмах (иногда на берегу реки), другая – на равнине.
Конечно, перевести слова Downtown и Uptown – задача не из легких. Если вы заглянете в «Вебстер», в словарную статью downtown (как наречие, как прилагательное и как существительное), этот знаменитый словарь сообщит вам, что речь идет о деловом квартале или о южной зоне. Правда, он не прибавляет (и напрасно), что иногда это еще и «веселый» квартал. Как же быть переводчику, если учесть, что одно дело – просить таксиста отвезти в банк, а другое – в бордель? Суть в том, что переводчик должен знать не только язык, но также историю и топографию каждого города, с которым ему приходится иметь дело.
Пионеры строили город на речном или морском берегу, затем расширяли его вдоль реки или побережья. «Нижний город» составлял первоначальное ядро. Конечно, как видно по фильмам-вестернам, первым делом возводились банк и салун. Когда город расширялся, на другое место переносили либо банк, либо салун. Если на прежнем месте остался деловой квартал, то ныне ночной Downtown – место, напоминающее лунный кратер; если же перенесены были учреждения, то ночной Downtown превратился в место бойкое, подозрительное и опасное.
Наконец, в Нью-Йорке Uptown и Downtown – понятия относительные: Центральный парк представляет собою Downtown для гарлемцев, но для людей с Уолл-стрит это Uptown (хотя обычно Downtown означает район Уолл-стрит; однако, чтоб служба медом не казалась, «красные кварталы» – это Midtown, «Средний город»).
Самое удобное решение («исторический центр») не годится, поскольку в Европе это выражение вызывает в памяти сонные площади, вокруг которых возвышаются старинные соборы. Как-то раз Стефано Бартедзаги в статье в газете «Стампа» предложил раз и навсегда оставить английские слова uptown и downtown (как, добавлю от себя, обычно в итальянских переводах оставляют французские названия вроде Rive Gauche [«Левый берег»] и Rive Droit [«Правый берег»]), поскольку, когда в американском детективе говорится, что сыщик выхватил кольт, никто не переведет это на итальянский так: «он выхватил беретту». И все же немаловажно знать о намерениях сыщика: собирается ли он померяться силами с крупной шишкой или же всего лишь схватить за шкирку какого-то пьянчужку.
Переводчику нужно работать, держа перед глазами карту данного американского города и путеводитель по нему, и тогда в зависимости от того, как располагаются разные районы этого города, сыщик будет просить отвезти его в центр, в порт, на старый рынок, к бирже. Слово downtown можно оставить лишь в том случае, если таксист побледнеет и ответит, что в это время суток поехать туда он не рискнет.
Однако я согласен с тем, что, если в испанском романе, действие которого разворачивается в Барселоне, сыщик просит отвезти его в Баррио Чино (букв. «Китайский квартал»), лучше будет оставить оригинальное название (даже если читатель не осознает различия, и притом значительного, между Баррио Готико{♦ 104} и Баррио Чино) и передать аромат Барселоны, нежели переводить «отвезите меня в Чайнатаун». Чрезмерно ретивое «одомашнивание» может привести к излишней темноте.
* * *
Эти проблемы встают не только перед итальянским переводчиком. Вот случай, пересказанный в «Дневнике перевода “Маятника Фуко”», где Билл Уивер сталкивается с аналогичной проблемой, переводя с итальянского на английский.
Мысль дня. Periferia (ит. «периферия»). Outskirts (англ. «предместья»). Во многих итальянских городах periferia – это slums («трущобы»). В нынешних американских городах slums — это downtown в пределах города. Так, когда говорится, что кто-то живет «на периферии», нужно быть внимательным и не переводить in the suburbs (англ. «в пригороде»), преобразуя итальянский slum в нечто вроде Ларчмонта. Казобон живет в здании бывшей фабрики «на периферии». Думаю, что я обошел эту проблему стороной, переведя это как outlying («на отшибе»).
В действительности можно жить на периферии маленького города, занимая изящный домик с садом. Но Казобон жил в Милане, и Уивер поступил правильно, избежав слова suburbs (англ. «пригороды»). Для этого Казобон был недостаточно богат.
* * *
В качестве заключения: Монтанари (Montanari 2000: 175) предлагает переводить source / target (англ. «источник» / «цель») как «текст-источник» / «текст-устье». Может показаться, что это предложение ничем не лучше прочих, хотя слово «устье» (face), пожалуй, удачнее, чем target, которое звучит слишком business-like (англ. «деловито») и вызывает в сознании мысль о победе (часто или почти всегда невозможной), о результате с наибольшим количеством набранных очков. Но слово «устье» помещает нас в интересную семантическую сеть и дает возможность поразмыслить над разницей между дельтой и эстуарием. Возможно, есть тексты-источники, которые в переводе неудержимо расширяются (когда текст назначения обогащает исходный текст, вынуждая его вливаться в море новой интертекстуальности), и тексты-дельты, разветвляющиеся на множество переводов, каждый из которых обедняет количество поступающего материала, но все они вместе создают новую территорию – сад расходящихся тропок{♦ 105}.
Глава восьмая
Сделать зримым
После появления французского перевода «Маятника Фуко» одна французская журналистка спросила меня (за что я ей премного благодарен), как мне удается так хорошо описывать пространство. Я был польщен и в то же время удивлен, поскольку никогда на эту тему не размышлял. Потом я ответил так: возможно, это получилось из-за того, что, прежде чем приступить к написанию романа, с целью овладеть тем «миром», где должны были разворачиваться описываемые мною события, я делал много рисунков и карт, чтобы мои персонажи всегда перемещались в пространстве, находящемся у меня перед глазами. Тем не менее я понимал, что этот ответ неудовлетворителен. Вполне можно увидеть внутренним взором или представить себе некое пространство, но это еще не значит уметь передать этот образ словами.
