барышни Сяо Лай такой сильный характер, найти мужа ей будет непросто.
Шан Сижуй с каменным лицом ответил:
– Ничего страшного. Она такая с детства, но сердце у неё доброе, – он схватил Чэн Фэнтая за руку и пригласил: – Снаружи холодно, прошу второго господина зайти внутрь.
Они оказались в крошечном сыхэюане, Шан Сижуй жил в главном домике, восточный флигель был отдан Сяо Лай, а западный был забит до отказа сложенными в стопки театральными костюмами труппы «Шуйюнь», головными уборами и украшениями, музыкальными инструментами и даже разнообразным оружием для тренировки. Во дворе росла старая раскидистая слива. Мифическое обиталище Шана оказалось в высшей степени простым: четыре голые стены да пол, отчего выглядела оно чрезвычайно пустынно и даже убого. В комнате было чисто и опрятно, на столе и полу ни пылинки – это, конечно, заслуга Сяо Лай.
Чэн Фэнтай огляделся и, прищёлкнув языком, проговорил:
– Шан-лаобань, вы такой великий артист, но комната у вас до ужаса неприглядная.
Шан Сижуй тоже посмотрел по сторонам:
– Это ведь то, что мне нужно. В комнате пусто, и в дождливый день я могу тренироваться здесь.
– Вы ещё и тренируетесь? И какие же упражнения делаете?
– Разминаю руки и ноги, делаю кувырки, прыгаю в высоту, хожу на ходулях, да ещё упражняюсь с палкой, придуманной семьёй Шан.
Всё, что он сказал, было правдой, но Чэн Фэнтаю всегда казалось, что Шан Сижуй с его просторечным языком насмехается над ним, он никак не мог представить Шан Сижуя, сражающегося с мечом и палкой в руках.
В это время Сяо Лай принесла с кухни горячую воду – однако она приготовила только одну чашку и одну порцию зубного порошка – и поставила перед Шан Сижуем.
Тот спросил:
– Почему ты не подготовила ещё один набор для второго господина?
Чэн Фэнтай с улыбкой проговорил:
– Не стоит утруждаться. Я воспользуюсь твоим.
– Это никуда не годится. Сяо Лай…
Сяо Лай стояла неподвижно, глядя в сторону.
Чэн Фэнтай посмотрел на Сяо Лай и сказал Шан Сижую:
– Почему бы и нет. Неужто ты мной брезгуешь?
Можно было обойтись и без этих слов, разумеется, Шан Сижуй не мог им брезговать. Шан Сижуй прополоскал рот, и Чэн Фэнтай взял его чашку с зубным порошком и сделал то же самое. Когда Шан Сижуй умылся, Чэн Фэнтай тоже набрал пригоршню горячей воды.
Закончив умываться, Чэн Фэнтай навзничь рухнул на кровать так непринуждённо, словно он находился у себя дома, он был на седьмом небе от удовольствия. Сяо Лай с окаменевшим лицом забрала тазик для умывания и полотенце, оставила им небольшую масляную лампу и вышла.
Чэн Фэнтай и Шан Сижуй лежали плечом к плечу на кровати и болтали о всякой чепухе. Шан Сижуй проговорил:
– Второй господин, вчера я рассказывал вам, что настоящие артисты, способные выступать на сцене, пользуются не своим голосом, а своей ци. Положите руку мне на живот, это море ци, море жизненной энергии, я спою несколько строк, и вы сразу всё поймёте.
Чэн Фэнтай положил руку на нежный живот Шан Сижуя и велел:
– Начинай!
Чтобы показать разницу в использовании голоса и ци, Шан Сижуй нарочно выбрал несколько арий лаошэнов. Он всегда любил Чжугэ Ляна больше прочих и, раскрыв рот, начал петь «Утраченный Цзетин»[107]. Сцены с участием лаошэнов в пьесах были самыми впечатляющими, и, хотя актёры, играющие их, приглушали свой голос, тот звучал ещё громче, чем в ариях прочих амплуа.
Стоило Шан Сижуя начать петь, как он уже не в силах был остановиться и исполнил почти все арии Чжугэ Ляна. Хотя раньше Чэн Фэнтай и был наслышан о блестящих делах генерала, но не слишком-то хорошо в них разбирался. Однако после этой ночи всё жизнеописание Чжугэ Ляна предстало перед ним как на ладони, и он даже узнал о его жене по имени Хуан Юэин. Чэн Фэнтай высказался:
– Неудивительно, что Чжугэ Лян всегда с таким усердием служил канцлером, будь у меня столь уродливая жена, я тоже не торопился бы возвращаться домой.
Шан Сижуй, поклонявшийся Чжугэ Ляну, тотчас возразил:
– Не все люди как вы! Канцлер никогда так не поступил бы! – И вдруг рассмеялся: – Наверняка вторая госпожа очень уродлива, вот вы и не торопитесь домой.
Чэн Фэнтай взглянул на него с удивлением, теперь и Шан Сижуй научился его высмеивать! Он умышленно решил подшутить в ответ:
– Ты что же, не знаешь мою молодую жену? Первая красавица за стеной! Когда я увидел её впервые, стоящую в снегу, она показалась мне яшмовой статуей богини Гуаньинь[108], и у меня тотчас подкосились ноги. Куда там коротконосым шанхайским красавицам с их маленькими глазками до моей жены!
С языка Шан Сижуя мигом сорвалось:
– Она и правда настолько красивая? Красивее меня?
Нахмурившись, Чэн Фэнтай смерил его взглядом:
– Ты ведь мальчик, к чему сравнивать себя с женщиной?
Однако Шан Сижую нравилось соперничать в красоте с женщинами, с женщинами он соревновался в прелести, а с мужчинами – в талантах. Когда на сцене он играл женские роли, то становился подлинной женщиной, а нарядившись в героя-мужчину, превращался в истинного благородного мужа. Это привело к тому, что, сойдя со сцены, он уже не заботился о том, кто он сам, мужчина или женщина, этих понятий словно никогда для него и не существовало, как будто в любой миг, когда ему вздумается, он мог бесконечно перевоплощаться, и его мысли и поступки никогда не были связаны путами различий между мужчинами и женщинами. И сейчас, когда вдруг прозвучали эти слова Чэн Фэнтая, на лице его промелькнуло презрение.
– Ты всё время проводишь ночи вне дома, не ревнует ли вторая госпожа?
– Ревнует. Прежде я хотел взять себе наложницу, так вторая госпожа ужасно заревновала, и в конце концов я оставил эту затею.
Шан Сижуй вдруг сел, взволнованный, и уставился на Чэн Фэнтая блестящими глазами:
– Расскажите же мне скорее.
Чэн Фэнтай откинулся на кровать и зевнул:
– О чём ещё говорить, я смертельно устал. Расскажу тебе завтра.
– А завтра точно расскажете?
– Точно расскажу, – подтвердил Чэн Фэнтай. – Откуда вдруг такой интерес к моим делам, мы уже столько раз играли в мацзян, а ты никогда не спрашивал меня о подобном.
Шан Сижуй ответил очень серьёзно:
– Потому что вы теперешний и вы из прошлого – для меня два разных человека.
Услышав эти слова, Чэн Фэнтай на радостях схватил Шан Сижуя за нос. Шан Сижуй – вылитый маленький ребёнок. Только подразнишь его – он тут же веселится, схватишь его за щёки – сразу в хи-хи –
