я мальчишку, который уже начал клевать носом. — Когда, говоришь, приходит эта ваша ундина?
Он встрепенулся, наградил меня подозрительным взглядом.
— Н-ночью…
— Это я понял. Этой ночью?
Лекса растерянно развел руками.
— Не знаю… я не помню, когда…
— Ясно все с тобой, — махнул я рукой и поднялся на ноги. — Значит так…
***
Ночь я встретил привязанным к столбу на берегу того самого озера. За моей спиной мирно спала довольно большая деревня. То есть, может, и не спала, но чем там занимаются местные в своих, обрисованных охранными знаками домах, я не знал. И знать не хотел. Сволочные они тут ребята. Не успел представиться, как по башке дали, меч отобрали, к столбу привязали… Дикари! Еще и веселятся, мол, хоть какая-то подачка ундине. Впрочем, сопротивляться я и не пытался, иначе вся маскировка к чертям собачьим. А так спасибо им, избавили от лишних объяснений. Шишку на затылке Слезы Леса вылечат, вещи свои утром заберу, а от веревок я избавился довольно быстро безо всякой магии. Оставалось надеяться, что ундина явится уже этой ночью, иначе придется искать другие способы решить проблему: торчать здесь до полнолуния я не собираюсь, своих дел по горло. Тем более, когда оставил на дороге двух бестолковых подростков. Ромка, конечно, постоять за себя может, но опасности разные бывают.
Соника взошла ближе к полуночи. Она была такой же, как я видел ее в лабиринте: зеленоватая, подпоясанная парочкой колец, но пока еще не полная. Воды озера в ее свете заискрились, вспыхнули изумрудным. Красиво! Я ждал, борясь одновременно и со скукой, и с сонливостью. Дядька, с которым я пару раз пытался заговорить, на контакт не шел, все еще не одобряя моей затеи. Я считал звезды, мысленно напевал что-то из старого рока. До одури хотелось курить, но ближайший табачный киоск остался на Земле, и сбегать туда не было ни малейшей возможности.
Над водой заклубился туман, и из тумана выступила она — ундина. Я с любопытством рассматривал озерную деву, но не обнаружил ни хвоста, ни жабр. Она шла ко мне, длинные светлые волосы скрывали обнаженное тело, на лице светились неестественно большие желтоватые глаза. И хороша как утопленница. В том смысле, что я столько не выпью. Впрочем, секс я изначально не планировал.
Ундина остановилась, не дойдя пару шагов, окинула меня оценивающим взглядом и заявила:
— Ты — не тот!
— Знаю, — усмехнулся я. — Но я бы на твоем месте не перебирал харчами.
— А ты смелый, — усмехнулась она, — или глупый?
«Вот и мне интересно, ” — заметил дядюшка
— Одно другому не мешает, — ответил я им обоим.
— Я — Айелла, — представилась ундина.
— Очень приятно, я — Арчи.
Она подошла совсем вплотную и положила руки мне на грудь. Ладони были ледяные, я чувствовал это даже через куртку.
— Раздели со мной ночь, Арчи, — сказала Айелла и потянула вниз молнию на куртке. Интересно, откуда она знает как это работает?
— Это то, что тебе нужно? — спросил я.
— Это то, чего я хочу, — отозвалась она и, разорвав на мне футболку, принялась водить ладонями по груди. В тех местах, где она прикасалась, по телу разливался леденящий холод, принося острое, как чувство опасности, наслаждение.
— Теперь ты мой, — выдохнула она мне прямо в губы и поцеловала. Это тоже было леденяще хорошо.
Я забыл, что она некрасива, забыл, что ее объятия убийственны, забыл, зачем я здесь. Запустив пальцы в шелковистые волосы, я неистово целовал самую желанную из женщин, и чувствовал, что просто растворяюсь в блаженстве. Где-то по краю сознания скользил дядюшкин отчаянный крик, но я на него не реагировал. Мне было хорошо, так хорошо, как никогда и ни с кем прежде. И пусть даже это меня убьет… по крайней мере, я умру счастливым. Краем затухающего сознания скользнуло воспоминание о каком-то незаконченном деле, но это уже не имело никакого значения.
Я таял, исчезал, растворялся…
— Оставь его! — раздался резкий, как удар хлыста, окрик. Акустическая волна больно ударила по ушам.
В тот же момент ундина, отброшенная сильной рукой, полетела на землю. В поле моего зрения вплыло белое лицо с горящими глазами.
— Айелла! — протестующе закричал я, то есть попытался закричать — язык не шевелился, все тело превратилось в ледяную статую.
— Арчи, ты как? — спросил Лукас.
Я бы и рад ответить, но не мог. Ледяные изваяния не разговаривают. Я не мог ни кивнуть, ни пошевелить языком. Даже глазные яблоки не прокручивались, и смотреть я мог только прямо, причем видел все как в тумане.
Лукас, не дождавшись ответа, похлопал меня по плечу. В месте, где он прикоснулся, в кожу впились тысячи мелких иголок. Кажется, он меня от чего-то спас, только я не испытывал к нему ни малейшей благодарности, скорее, досаду за то, что прервал удовольствие.
— Потерпи, скоро станет легче, — пообещал мне Лукас, но его слова оставили меня совершенно равнодушным. Я безотрывно смотрел на Айеллу, которая так и сидела на земле, переводя взгляд с меня на ташшара.
— Почему ты вступился за человека? — спросила она у Лукаса со смесью недоумения и презрения.
— Он спас мне жизнь, — отозвался ташшар. — Жизнь за жизнь.
Айелла кивнула, поднялась на ноги.
— Принимается, — она повернулась ко мне и улыбнулась жутковатой, безумной улыбкой. — Значит, придется идти за мальчишкой.
Она повернулась к нам спиной и направилась к озеру.
— Погоди! — хрипло каркнул я — криком это назвать можно было только с огромной натяжкой.
Ундина обернулась.
— Что тебе нужно? — спросил я. — В чем ты нуждаешься?
Она снова подошла ко мне, посмотрела в глаза:
— Мир без Хайвергов!
Я криво, насколько позволяли замороженные мышцы лица, усмехнулся.
— Этого я не могу тебе дать… Пока не могу.
— А жаль.
Она сделала шаг назад и исчезла, обрушившись вниз потоком воды.
— Не может без фокусов, — проворчал вымокший до нитки Лукас. — Ты как, Арчи?
— Жить буду, — отозвался я, не более сухой, чем он. — Спасибо, кстати.
— Квиты.
Лукас подмигнул, взмахнул рукой и, расправив крылья, взлетел в небо. Я так и стоял у столба, мокрый и злой, понимая, что на этот раз таки крупно облажался.
17. Бродяга
