Злость вытесняет страх. Меня буквально трясет от ненависти к этим психам. Черт бы побрал всех сектантов. Почему они просто не могли обо мне забыть? Зачем вернулись спустя столько лет?
Не знаю сколько я блуждаю между темных домов, но в какой-то момент набредаю на широкий ярко освещенный проспект, по которому проезжают редкие машины, а в отдалении я слышу развязный смех подвыпившей компании.
Но самое главное метрах в пятистах виднеется пост ДПС. Там же ведь должны сидеть дежурные? Проблема в том, что идти придется по освещенному тротуару. Там я как на ладони. Придется рискнуть.
Срываюсь с места и, не сводя взгляд с заветной надписи ДПС, бегу будке. Торможу только, когда добираюсь до небольшого сквера. Там довольно темно, в каждой тени мерещится засада. Но помощь так близко. Я вижу, как в окне двигается полицейский, заваривая себе чай.
Осторожно ступаю в тень деревьев, прислушиваясь к каждому шороху, но проспект довольно оживленный и шумный, поэтому мне не удается понять в какой момент от дерева отделилась мощная фигура и преградила дорогу.
— Добегалась, пташка.
Мой крик о помощи тонет в его огромной ладони, зажавшей рот. Я царапаюсь, толкаюсь, молочу руками и ногами, но все бесполезно, за спиной появляется еще один мужчина. А дальше все повторяется: боль в бедре и темнота.
37
В этот раз сознание возвращается еще медленнее. Я уже не сплю, но нет сил пошевелиться или открыть глаза. Понимаю, что лежу уже не на продавленном диване, а на мягком матрасе под легким пледом, руки не связаны. В голове какой-то вакуум, мысли разбегаются как крысы от яркого света.
Не знаю сколько проходит времени, но в какой-то момент силы возвращается, и я начинаю осознавать реальность четче. Приоткрываю глаза и сразу зажмуриваюсь: солнечный свет, заливающий комнату, больно бьет по зрачкам. Тру глаза руками и предпринимаю вторую попытку.
Комната разительно отличается от той, в которой я проснулась в первый раз. Эта отделана деревом, здесь много света и аскетичный интерьер: кровать, стул, шкаф, комод. Для поселения слишком… дорого, что ли. В доме Оксаны стены были обиты фанерой, а поверх дешевые обои или краска, но настоящее дерево… Такое мог позволить только… О, нет! НЕТ! Господи, умоляю пусть это будет не так. Если я нахожусь в доме наставника, значит Павел ждет, когда я очнусь, чтобы приступить к своим гнусностям.
Зажимаю рот ладонью, чтобы не закричать от отчаяния и заглушить горькие всхлипы. Нельзя выдавать себя. Чем дольше монстры думают, что я без сознания, тем больше шанс вырваться. Встаю на ноги и хватаюсь за изголовье кровати. Колени подгибаются, потому что ступни простреливает острой болью. Я уже и забыла, что поранилась. Но кто-то их обработал и забинтовал.
Некогда быть слабой. Ковыляю к окну с трудом различая окружение из-за пелены слез. Какой-то заросший пустырь.
Странно, дом наставника стоит в центре поселения, я должна была увидеть хотя бы одного соседа. Может, это новый дом, специальный для клиентов, чтобы никто не мог подсмотреть за их сексуальными играми? Если сюда приезжают богатые мужчины, неудивительно, что они хотят держать в тайне свои наклонности.
Я на втором этаже, что тоже странно. На сколько помню дом наставника одноэтажный, но есть глубокий подвал. Думаю, там проходили все вечеринки. Ладно, это не так важно. Со второго этажа я могу спуститься по широкому выступу, а дальше на крышу крыльца и на землю, но сначала нужно выяснить, где мой сын.
Осторожно открываю дверь, и вдруг слышу голоса: один мужской, другой женский. Они говорят так тихо, что ничего непонятно. Молюсь, чтобы ни одна половица не скрипнула и подкрадываюсь к лестнице, напротив которой входная дверь. И как же хочется побежать со всех ног. Но не могу. Без сына не побегу. Да и куда я с такими ногами.
Закусываю зубами кулак, чтобы не завыть. За что мне это? Я родилась в аду, сбежала, но эти твари упорно тянут меня обратно, манипулируя моим мальчиком. Зачем? Потому что у старого выродка на меня стоит?
Я просто так не сдамся. Пока мой сын не окажется в безопасности, я буду бороться. Костьми лягу, но Максима отсюда вытащу. А со мной… будь, что будет. Влад хороший человек, и я уверена, станет отличным папой. Он позаботится о нашем малыше.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Продвигаюсь вперед и голоса становятся отчетливее, но они говорят слишком тихо. Опускаюсь на колени и осторожно выглядываю между перил. В поле зрения попадают ноги, сидящего в кресле мужчины. И женские, расхаживающие по комнате. Пробежать незамеченной не получится.
— …долго, — женщина говорит так тихо, что я различаю только последнее слово.
— Вера, врач сказал, это обычное снотворное. Скоро она проснется, — успокаивает ее мужчина в кресле.
Его голос громче и кажется смутно знакомым, но возможно из-за препарата я что-то путаю. И кто такая Вера?
— Вера Васильевна, пожалуйста, присядьте. Я и так весь на нервах, а от вашей беготни сильнее схожу с ума.
Влад? Боже, не может быть.
От безумной догадки я кубарем скатываюсь вниз и застываю в дверях. Если это сон, то он одновременно самый прекрасный и самый жестокий, потому что, проснувшись я не смогу оправиться от жестокой реальности.
Мама отмирает первой и бросается ко мне со слезами на глазах. Крепко стискивает в объятиях:
— Милая моя, как ты?
— Я в порядке, мам. Правда. Где Максим?
Рыдаем с ней, будто платину прорвало. Только в этот раз от радости.
— Вера Васильевна, разрешите Танюшке присесть, — говорит Влад. — Малышка, Максим играет на улице. С ним все хорошо.
— Влад, я же просила без отчества, — отчитывает учительским тоном, — просто Вера.
Выскальзываю из объятий мамы и буквально падаю в руки Влада. Он усаживает мена на диван, гладит по волосам, целует в макушку.
Поднимаю мокрое от слез лицо, вцепившись мертвой хваткой в футболку Влада.
— Спасибо, любимый, что нашел нас.
От моих слов в серых глазах вспыхивает радость, а затем разливается нежность. И я чувствую облегчение, что не вижу в них равнодушия или страха. Не каждый мужчина готов принять женщину с таким прошлым. Никто не дает гарантии, что оно не настигнет нас снова.
И пусть это пока не три заветных слова, но первый шаг.
— Конечно нашел и больше не отпущу, — Влад оставляет легкий поцелуй на моих губах и снова прижимает к своей груди. — Кстати, Танюш, ты только не ругайся, но я рассказал Максиму, что я его папа.
— Не буду я ругаться, — расплываюсь в широкой улыбке. — Наоборот рада, что ты избавил меня от этого разговора. Я всю голову сломала, подбирая слова.
Неожиданно с боку раздается покашливание, и я вспоминаю, что мы здесь не одни.
— Ой, здравствуйте, Александр Петрович, — стираю с лица слезы.
— Нет уж, Танечка, никаких больше Петровичей, — хитро прищуривается. — Ты как женщина моего племянника теперь обязана называть меня Сашей.
Смущаюсь от нового статуса, но ничего не имею против. Только бросаю вопросительный взгляд на Влада. Он подмигивает и притягивает меня за талию ближе к себе, целуя в висок.
— Я хочу к Максиму, — говорю я.
— Сначала нужно поменять повязки, — мама садится на диван рядом со мной и ставит коробку с медикаментами на пол, — потом я его позову и покормлю вас.
На слова о еде желудок издает утробный рык, и я смущенно улыбаюсь. Не помню, когда ела последний раз.
— А сколько я проспала?
— Часов десять, — отвечает Влад, — мы перехватили тебя уже по прилету. Олег настаивал на том, что вас в любом случае будут переправлять сначала в Сургут, а уже потом другим транспортом. Я очень не хотел лететь, надеялся, найти вас в Москве. Несколько часов я с группой захвата ждал в аэропорту. Чуть сердце не остановилось, когда тебя увидел.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Мама снимает бинты и обрабатывает царапины. Шиплю от неприятных ощущений, и мама как в детстве дует на ранки.
— А Максим был со мной?
— Он летел тем же самолетом, но Сомов вывел его раньше. А потом тебя вывезли на инвалидной коляске.
