Она вошла, села в удобное кресло напротив него. Достала сигарету. Желтой искрой, язычком пламени вспыхнула в ее руке зажигалка. Его подарок трехлетней давности. Она положила ногу на ногу, шурша юбкой. Разгладила ее. Его бывшая жена. Их все еще связывало несколько тонких ниточек, вот, например, симфония Берлиоза. Он любил эту вещь с давних пор, и стоило ему услышать ее, как вновь оживали все старые запахи, вкусы, шорох ее юбки, как вот только что. Ей нравились длинные тяжелые яркие юбки, широкие пояса, блузки без рукавов, напоминавшие ему сорочки девушек с обложек исторических романов. Ее темные волосы легко ниспадали неприбранной массой, и это всегда шло ей. Ее нельзя было назвать крупной, весила она ровно сто одиннадцать фунтов. У нее были тонкие кости. Полые, как она однажды сообщила ему. Как у белки–летяги. Их объединял целый ворох таких сравнений — вспоминая их, он чувствовал что–то вроде смущения.
Они почти не расходились во вкусах — не из–за этого потерпел крушение их брак. Он никому не рассказывал о причине развода и надеялся, что она тоже молчит. Их история послужила бы плодородной почвой для служебных сплетен. Им хотелось детей — сразу и много, но дети не рождались; после консультаций с врачами выяснилось, что бесплодным оказался — кто бы мог подумать! — он. Но самым страшным было не это: Пэт возжелала прибегнуть к помощи метода, бесхитростно называемого «донорством». Он и думать об этом не хотел, и они разошлись. Совершенно серьезно, хотя и не без презрения к себе, не без ярости, он предложил ей найти любовника — роман на стороне, но с человеческими чувствами, казался ему не таким отвратительным, как научно–фантастическая затея с искусственным оплодотворением. Или взять и просто усыновить ребенка — почему бы и нет? Но ее увлекла идея донорства. Он решил, что она помешалась на возможности партеногенеза, девственного размножения, хотя такое объяснение не пришлось Пэт по душе. Так постепенно они перестали по–настоящему понимать друг друга.
Теперь, глядя на нее, он думал, что больше двадцати семи — двадцати восьми лет этой привлекательной женщине не дашь. И сразу бросаются в глаза те ее качества, которыми она его покорила. Она по–настоящему женственна, а не просто изящна, миниатюрна или даже грациозна — все это было в ней, но помимо этого он ценил в ней природную живость ума и души.
Сидя напротив него, Пэт сказала вполголоса:
— Ты понимаешь, что значит этот контракт с Полоумным Люком? Твоей классической музыке пришел конец. Он потребует музыку оуки[31] гавайских гитар, Роя Экьюфа[32]. Тебя выдавят. Перестанут слушать старушки… от нас отвернутся рестораны. Тебе…
— Знаю, — ответил он.
— Может быть, нужно все–таки что–то предпринять?
— Что в моих силах, я сделал, — сказал он. — Высказал свое мнение.
Она встала и потушила сигарету.
— Телефон, — сказала она и плавно скользнула совсем рядом с ним в своем ярком наряде — ослепительная блузка, пуговицы по всей длине.
Как странно, подумал он. Когда–то его любовь к ней была делом праведным, а он сам — добродетельным супругом. А теперь это грех, даже думать об этом не смей. Время и близость, непоследовательность жизни. Он смотрел, как она уходит, и чувствовал себя одиноким, думал, что для него, пожалуй, и сейчас не все еще решено. Им до сих пор руководила надежда. За два года, с тех пор как они развелись, он не встретил ни одной женщины, которая могла бы сравниться с ней.
Мне никак не уйти от нее, мне все еще необходимо быть где–то рядом, думал он.
Вернувшись к пластинкам и письмам, он принялся набрасывать заметки к вечерней музыкальной программе.
Глава 2
В пять часов вечера закончилась его передача о популярной музыке для подростков. Обычно в это время он сразу шел в кафе через улицу и обедал там за столиком в дальнем углу, положив рядом с собой текст и заметки для вечерней музыкальной программы.
В этот июльский вечер, когда он закончил свой «Клуб 17», перед стеклянным окном студии, поглядывая на него, топталась группка подростков. Он узнал их и помахал рукой. Эти ребята и раньше приходили сюда. Парня в очках, свитере и коричневых брюках, с папкой и учебниками в руках звали Ферд Хайнке, он возглавлял клуб любителей фантастики «Существа с планеты Земля». Рядом стоял Джо Мантила, очень смуглый, коренастый, похожий на тролля. Его жирные черные волосы лоснились, и все в нем было каким–то засаленным: щеки, шея, мясистые неровности лица, старательно взращиваемый пушок усиков. Третьим был Арт Эмманьюэл, белокурый красавец с мужественным лицом, голубыми глазами и большими руками рабочего, одетый в белую хлопковую рубашку и джинсы. Первые двое все еще учились в школе «Галилео», а Арт Эмманьюэл, который был на год старше их, пошел, как сам рассказывал Джиму, в ученики к старому мистеру Ларсену, который держал типографию на Эдди–стрит, печатавшую приглашения на свадьбы, визитные карточки, а иногда брошюрки упертых негритянских сектантов. Арт был смышлен, говорил скороговоркой, а когда волновался, начинал заикаться. Все трое нравились Джиму. Выйдя из студии и направившись к ним, он подумал о том, насколько ему важно общение с ними.
— П–п–привет, — поздоровался Арт, — классная передача получилась!
— Спасибо, — сказал Джим.
Мальчишки несмело переступали с ноги на ногу.
— Ну, нам пора, — сказал Джо Мантила. — Домой надо двигать.
— А не многовато ли этих оркестровых телячьих нежностей? — бросил Ферд. — Может, ансамблей бы побольше?
— Пошли, — позвал его Джо Мантила. — Я тебя подвезу.
Ферд и Джо ушли. Арт остался. Он был как–то необычно возбужден, Переминался с ноги на ногу.
— А п–п–помните, как вы нам ра–разрешили посидеть в аппаратной во время п–п–передачи? — Он так и просиял. — Классно было.
Джим сказал:
— Я поесть собираюсь, вон там, через улицу. Хочешь, пойдем вместе, ты кофе попьешь?
Ребята временами ходили за ним хвостом, засыпали его разными вопросами о радио, музыке, обо всем на свете. Ему нравилось обедать с ними, он забывал о своем одиночестве.
Арт бросил взгляд в сторону.
— Со мной жена пришла, познакомиться с вами хочет. Вашу передачу постоянно слушает.
— Кто с тобой пришел? — удивился Джим.
— Жена, — сказал Арт.
— Не знал, что ты женат. — Ему и в голову не могло прийти, что у этого восемнадцатилетнего мальчишки, вчерашнего школьника, зарабатывавшего пятьдесят долларов в месяц, есть, видите ли, жена. По его представлениям, Арт должен был бы жить в родительском доме, в комнате наверху с авиамоделями и школьными вымпелами, развешанными по стенам. — Конечно, давай. С удовольствием с ней познакомлюсь.
Жена Арта ждала в гостевой комнате радиостанции.
— Вот моя ж–ж–жена, — сказал Арт, вспыхнув и прикоснувшись к ее плечу.
На ней было платье для беременной. Если не считать живота, она была совсем худенькой. Волосы коротко и неровно подстрижены. Туфли на низком каблуке на босу ногу, на лице — никаких следов косметики. Она стояла потупившись, без всякого выражения на лице. Нос у нее был узкий, скорее маленький. И поразительные глаза — довольно темные зрачки, пристальный, озабоченный взгляд в пространство. Вид у нее был какой–то недокормленный, но глаза очаровали Джима.
— Привет, — поздоровался он.
— Р–р–рейчел, — представил ее Арт.
Она не подняла глаз. Лоб ее был нахмурен. Наконец она серьезно посмотрела на Джима, напомнив ему тонкокостную Патрицию. И в той, и в другой чувствовалась какая–то дикая, животная непокорность. И было ей, судя по всему, не больше семнадцати.
— Р–р–рейчел ни одной вашей передачи не пропускает, — сказал Арт. — Приходит домой с работы, обед стряпает. Вот захотела прийти, познакомиться с вами.
— Могу я угостить вас чашкой кофе? — предложил Джим, обращаясь к Рейчел.
— Спасибо, не стоит, — ответила она.
— Пойдемте, — настаивал он. — Тут только улицу перейти — я обедать собрался. Угощаю.
Обменявшись взглядами, они последовали за ним. Сказать им было особенно нечего. Они держались почтительно, но замкнуто, как будто мысли их витали где–то далеко.
За столиком кафе он рассматривал их, сидя над телячьей отбивной, чашкой кофе, салатом и столовым серебром. Ни Арт, ни Рейчел не стали ничего заказывать. Они сидели рядышком, спрятав руки. В кафе было шумно, оживленно: у стойки было уже негде присесть, все столики тоже были заняты.
— Когда вы ждете ребенка? — спросил Джим у Рейчел.
— В январе.
— А жить есть где? Где малыша растить будете?
— У нас квартира в Филлморе[33], — сказала Рейчел. — В подвальном этаже.
— Сколько комнат?
— Гостиная, спальня и кухня.
— Давно вы поженились? — спросил он, снова обращаясь к ней.
