Идти обратно Ксения решила напрямую. Лесная полоса, по ее предположению, должна быть небольшой и дорогу можно сократить почти вполовину. Она взглянула на часы. Конечно, если пойти лесом, то можно успеть к последней электричке, что идет на Лодейное поле. Посещение родственников Андрея – мероприятие обязательное, хоть и малоприятное. Надо успеть. Иначе придется ночевать у железнодорожного полотна. Поселок, что был расположен невдалеке, состоял из десятка стареньких строений и найти там приют до рассвета представлялось делом сомнительным.
Ксюша решительно свернула, с накатанной дороги, в березовую рощу. Пригорок довольно скоро закончился равниной, березы сменились соснами и елями, которые не вызывали тревоги до той поры, пока под ногами шуршал светлый, зеленовато-серый мох. «В таких местах должно быть немало грибов» – подумала Ксюша и подняла голову, чтобы сориентироваться по солнцу. Его, однако, уже не было видно. Небо затянуло облачной дымкой. Ксюша попыталась вспомнить ориентиры, по которым определяла свой маршрут и пришла к выводу, что движется правильно. Главное не изменить направления. Отец когда-то учил ее прокладывать маршрут в тихвинских лесах – надо проводить мысленную прямую от одного заметного объекта до другого в том направлении, которое выбрано изначально. И так от дерева к дереву. Самое важное, здесь, не паниковать – рассчитывать и прокладывать путь уверенно… Пройдя с километр, Ксюша заметила, что цвет мха изменился на темно-зеленый, к нему уже стали примешиваться кустарники, а кое-где появились сырые места. «Только бы не болото» – встревожилась Ксюша. Вырисовывающаяся картина не вдохновляла. Сухих деревьев, становилось все больше. Это первый дурной признак, что дорога ведет не к цивилизации, а куда то в сторону. Ксения прикинула приблизительное расстояние, что прошла по лесу, и похолодела. Станция уже должна была быть на виду. Она пошла быстрее и вскоре увидела, значительно правее, что лес там реже, даже видны какие-то просветы. Ей даже послышался стук колес. Она взглянула на часы. Времени впритык. Если даже побежать бегом, то шансов успеть немного. Но Ксюша побежала, прорываясь сквозь сплетения веток, огибая явные лужицы. Лужицы эти встречались все чаще и, вскоре, Ксюша остановилась на краю настоящего болота, почти полное отсутствие деревьев на котором, и создавало просветы. Ксюша осела было на обросший пенек от дерева, уже затянутый мхом, но тут ей померещилось шипение. Она вспомнила, что в таких местах немало змей, и вскочила. Ничего ползающего вокруг не обнаружилось. Зато обнаружилось, что торопиться на электричку больше не надо. Собственно, само по себе это обстоятельство уже мало огорчало Ксению, она была бы согласна на стог сена на краю какой-нибудь деревни, чтобы скоротать ночь. Но только бы выбраться. Она с ужасом вгляделась в бесконечное пространство болота с остовами погибших деревьев и не могла убедить себя, что находится на земле, а не в преисподней. Вспомнился недобрый взгляд настоятеля монастыря. Вот кто направил ее сюда, на явную погибель. Разве может сохраниться надежда выбраться отсюда, когда этим топям нет ни конца, ни края. Есть ли вообще где-нибудь жизнь? Так страшно ей еще никогда не было.
Стоять здесь, в этом холоде, надвигающихся сумерках, по щиколотку в воде, в которой, как ей кажется, уже что-то шевелилось и ждать конца, было невыносимо.
Раньше, в детстве, она смело могла войти в любую чащу, правда, при этом ее маленькая ручка всегда покоилась в широкой отцовской ладони.
– Корнилыч! – невольно возопила Ксюша, не осознавая бессмысленности своего вопля – Миша!
Никто не отозвался.
Наконец, пережив кое-как приступ ужаса, Ксения решила вернуться обратно. Лучше снова выйти к монастырю а затем, уже по дороге, на станцию. Обратиться за приютом в монастырь она даже не помышляла. Взгляд настоятеля все еще ощущался всем ее организмом. У нее уже не оставалось сомнений, что это
он ее преследует, и он ее сюда завел и вряд ли даст возмож-
ность спастись вообще.
– Корнилыч! – снова, едва не плача, снова взмолилась Ксения и бросилась в обратную сторону.
– Я тебя люблю, спаси меня!…
Лишь когда стало трудно различать окружающий лес, и она изрядно утомилась от бесплодных метаний, острота страха притупилась, и к Ксении вернулись способность хоть как-то соображать. Заболоченный участок она, к счастью, преодолела, но никаких признаков дороги – ни железной, ни проселочной обнаружить так и не смогла.
Ей повезло когда на небе сверкнули первые звездочки (облачность стала рассеиваться) – она вышла на край большого поля. Вначале Ксюша ужаснулась, приняв его еще за одно болото, но, присмотревшись, поняла, что это подарок судьбы. На большом пространстве колосилось что-то напоминающее пшеницу. Ксюша шагнула вглубь, сорвала в ладонь несколько колосков. Овес. Если это поле, то к нему должна быть проложена какая-нибудь дорога. Только как обнаружить ее? Становилось совсем темно. Ксюша пошла по краю поля, присматриваясь к малейшим признакам, напоминающим возможность проезда. Оно оказалось огромным и, когда Ксения обследовала не меньше километра обочины, в глубине леса ей показался огонек. Деревня? Домик? Хутор? Она собралась, было, двинуться в ту сторону, но обратила внимание, что свет колеблющийся. Костер. Не успела она рассмотреть толком, что там, как вдруг треск сучков во тьме и мужской голос заставили ее сжаться.
– Черт побери! Что тебя здесь носит! Чуть не пристрелил. Думал медведь. Что ты здесь делаешь?
Из тьмы выделилась фигура человека и приблизилась к ней. Это был мужчина, довольно крепкий, похоже, немолодой. В руках ружье.
– Я заблудилась, – пролепетала Ксения, не зная радоваться ей или запевать отходную.
– Куда же тебя занесло?
– На станцию. Она где-то здесь рядом.
– Которая? До обеих, километров по пять, не меньше.
– Не помню названия. Я приезжала к монастырю. Где он?
– Ну, ты забрала сильно в сторону. Сейчас уже и не найдешь. Да и ночь…Теперь уж отсидись здесь до утра, потом я тебя выведу. Иди к костру.
Костерок был небольшой. Рядом с огнем скамейка из обломка доски положенной на деревянные чурки. За ней шалаш из сосновых веток.
– Из деревни я, – усмехнулся дед, заметив, что Ксения его рассматривает. – Медведя тут сторожу. Он на поле приходит откармливаться овсом. Нагоняет жирок. Осень уж на носу.
– Так вы браконьер? – смелее спросила Ксюша, устраиваясь на скамейку с постеленной на доске фуфайкой и протягивая промокшие ноги к огню.
– Да никакой я не браконьер. Хочу с одним тут посчитаться. Машеньку мою порешил прошлой зимой.
Ксюша испуганно подняла глаза.
– Девочку, что ли?
– Телочка у нас была. А его кто-то среди зимы поднял… Медведь-шатун. Вот он с голодухи и стал разбойничать. Я его приметил. Он если взялся скот драть, то остается один только выход, порешить самого. Хотя и он то не виноват. Тут надо бы того, кто потревожил. Нельзя в природу вмешиваться. Уж, коли, уснул, не тревожь…
– Это ты обо мне?
– Да нет, это я так, вообще…Ты поесть, пожалуй, хочешь?
Ксюша задумчиво рассматривала его: не по сезону напяленная лыжная шапочка, небритое, серебрящееся в свете костра лицо.
– И что, убить, это единственный выход?
Дед немного подумал.
– Так нет. Если очень уж жалко можно, наверное, подкармливать. Только что из этого выйдет? Этот уже безнадежный. Раз сорвался…
– Но сейчас лето. Он мог бы питаться ягодами, тем же ов-
сом.
Дед налил в алюминиевую кружку уже заваренного кипятка из чайника, протянул Ксении и показал на приоткрытый рюкзак.
– Там сухарики есть… Нет, мой уже овсом не перебьется. Хватил другого ему уж и не остановиться.
– Выдумываешь ты все! – рассердилась Ксюша.
– Жалеешь?! – рассмеялся дед. – Да, может, я его еще и не убью. Каждую ночь заседаю здесь, а все впустую. Да и мы сейчас такого шума напустили, что и волки бы разбежались.
После чаепития охотник предложил Ксении подремать немного в шалаше.
– Там одеяло есть… А я посторожу.
Ксении долго не спалось. Мерещились какие-то тени, напоминающие фигуру то медведя, то Корнилыча, какие-то вздохи, другие звуки. Потом все спуталось со сновидениями.
Проснулась она с первыми лучами солнца – погода прояс
нилась. Высунулась из шалаша. Медвежатник дремал на своей скамейке, опираясь на ружье, зажатое между колен.
Ксюша с сомнением окинула взглядом оружие. Похоже на то, что она когда-то видела в музее. Но ведь раньше и из таких убивали. Охотник проснулся как-то очень шустро. Засуетился, согрел чайник на еще не погасшем костре, но Ксюша от чая отказалась.
– Тогда не будем греть слишком. Можно чаем и умыться. Полезно для кожи.
Он попытался показать, как это делается, но Ксения отняла от него чайник и полила на его заскорузлые ладони. Дед, плеснув, пару раз в лицо почти черным чаем, вынул из-за пазухи платок серого цвета и обтерся. Пока он совершал утренний обряд омовения, Ксюша смочила свой носовой платочек, и обтерла им лицо.
