– Да я тебя…
Сжав кулаки, «гаваец» с ревом бросился на Валеру, но между ними вдруг возник расхристанно-брутальный Слава с трехдневной щетиной на сонной физиономии.
Он резко развел руки в стороны.
– Брек! Фу!.. Господа желают драться? Ноу проблем!.. Делаем ставки, господа! – густым зычным голосом обратился он к зевакам.
Я и не заметил, как столовая заполнилась людьми. Геннадий Ефремович со своим братом Лешей принялись растаскивать столы, освобождая место для грядущего поединка, Олег Михайлович вынул из-за пазухи красный кумач. Сначала я думал, что это флаг, но, как оказалось, это была накидка для судейского стола. Сергей Павлович держал в руке гонг, а Татьяна Викторовна протягивала ему молоточек.
– Бьемся до полной победы, господа! – громогласно вещал Слава, в то время как его дружок Сева обходил толпу, собирая ставки на предстоящий бой. – Первая кровь не признается. Признается только смерть. Лежачего бить нельзя. Руками. Лежачего можно бить только ногами. Удары ниже пояса приветствуются! Можно пользоваться холодным оружием! У вас есть холодное оружие? – спросил он, обращаясь к «гавайцу».
Тот отрицательно развел руками, и тогда Слава протянул ему длинный кинжал с искривленным клинком.
– Выпустишь ему кишки – получишь приз зрительских симпатий. Ну а я заберу твою Нинку. Уж больно она у тебя хороша!
– Не-а, не заберешь! – напыжился «гаваец».
– Ну, тогда тебе самому выпустят кишки!
Слава собрался было передать кинжал Валере, но «гаваец» вырвал клинок у него из рук.
– Хорошо, договорились…
«Гаваец» мог справиться с Валерой и голыми руками, с кинжалом ему и вовсе ничего не стоило пустить его клочками по закоулочкам. Я понял, что мне пора вмешаться, резко вскочил – и вдруг, потеряв равновесие, рухнул на пол.
Я действительно находился на кухне, но за раздаточным окном стояла мертвая тишина. И темно вокруг. Никто ни с кем не собирался драться, никто ни у кого не брал деньги. А упал я с койки, которая стояла на железной платформе с колесиками. Это Валера так придумал, чтобы вывозить меня из кладовой в поварскую или в более просторную столовую, где хорошо дышалось.
Я поднялся на ноги, забрался на кровать. А вскоре появился Валера. Он закрыл за собой дверь в столовую и только тогда включил свет. В запыленном брезентовом костюме, в каске, с автоматом через плечо он выглядел весьма впечатляюще. И походка у него хоть и усталая, но твердая, уверенная.
Мой пистолет-пулемет лежал на разделочном столе, который находился между моей койкой и окном. С кровати я мог видеть, как в комнату будут входить люди. Если они опасные, я открою огонь или как минимум спрячусь за тяжелой железной дверью продуктового склада. Если это будет милиция или спасатели, я отброшу оружие в сторону…
Лампочки в столовой и на кухне работали от аккумуляторов, которые Валера перетащил сюда. И провод к ним протянул, чтобы время от времени подзаряжать их от генератора, который находился в третьем верхнем блоке. Туда путь был открыт, но главный выход действительно был завален обломками железобетонных стен и грунтом. Не соврал Мурзин, Калистратов действительно отрезал бункер от мира живых…
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Валера.
– Да пока живой.
– И дальше жить будешь. Гнойники твои подсыхают, скоро совсем исчезнут…
Скоро будет неделя, как мы обосновались в нашем бункере. Валера устроил мне постельный режим, колол какие-то антибиотики. Не знаю, подходили ли они мне, нужны ли были вообще, но с каждым днем я чувствовал себя все лучше. Правда, здоровье мое поправлялось очень медленно. И внутренняя боль не проходила. Валера наотрез отказывался колоть мне промедол; я ходил за ними в медпункт, но парень спрятал от меня обезболивающий наркотик. Я злился, но не буйствовал. Вот если бы Валера спрятал от меня таблетку… Но я точно знал, что ничего такого у него нет… И хорошо, что нет. Может, у меня еще есть шанс выкарабкаться с того света, а таблетка точно сведет меня в могилу.
А коросты на моем теле действительно перестали сочиться гноем, заживали. Да и внутренняя боль, если честно, отступала, хотя до полной победы над ней было очень далеко.
– Целый метр прошел. Как проклятый вкалывал, но прошел. Целый метр! Сегодня метр. Завтра метр. Послезавтра метр…
Он разбирал завал в шахте главного входа. Занятие настолько безнадежное, что я даже не жалел о том, что не мог ему ничем помочь. Ну, почти не жалел…
– А если там сто метров?
– Ничего, сто дней буду колупаться… Помнишь, ты меня армией донимал. Ну, не был я там. Зато здесь сто дней до приказа…
– После приказа еще месяц-другой дембеля ждут.
– Ничего, у нас тут провианта на полгода хватит… Как это менты не догадались все отсюда вывезти?
– А по-твоему, все менты – хапуги?
– Ну, принято считать…
– Вот именно, принято считать. Это «принято считать» в двадцать пятый кадр и забивают. И мозги нам этим промывают. Менты – хапуги, чиновники – сволочи, армия – отстой… Ну, чем не зомбирование?
– Зомбирование? Может, и зомбирование… Это все журналисты. Им нужно, чтобы их слушали, чтобы их читали. А как у нас в стране? Если хорошо – значит, неправда, если плохо, то это реальный взгляд на вещи. Вот и грузят нас журналисты всяким хламом, чтобы их голосом совести считали. Все плохо, все козлы, только отдельно взятый человек хороший, тот, который внимает… Спорить не буду, дерьма хватает. Калистратов тот еще урод. Но ведь мы же не козлы… И Нина моя хорошая, – вдруг загрустил Валера. – Ну, не моя…
– Ты из-за нее с «гавайцем» дрался, – вспомнил я.
– Когда?
– Да сейчас… «Гаваец» с Болгаровым говорил, а ты его Нину обнимал. «Гаваец» увидел, в стойку встал, а Слава кинжал ему дал, чтобы он тебе кишки выпустил…
– Ну и сны у тебя, – поежился Валера.
– Сны… Или галлюцинации… Славу и Севу помнишь?
– Ну да, были такие… Севу через пси-генератор протащили. А Славу не помню, может, без меня протащили… Я же там не всегда был – так, по случаю… Сажают в кресло, шапку с проводами на голову… Меня не прочищали. И Нину тоже не прочищали. Но с ней понятно, ей и без этого мозги замылили, она даже не сопротивляется. Идет, как овца на заклание… Мне бы до Калистрата добраться, я бы эту падлу… Нину жалко, с ней же все, кому не лень… А-а, – в отчаянии махнул рукой Валера.
Он подошел к керосиновой горелке, зажег огонь, поставил на него кастрюльку с водой, открыл одну консервную банку с перловой кашей, другую. Чай заварил. На десерт – джем, печенье… Я и сам бы мог приготовить такой ужин, если бы не проспал.
После ужина Валера закатил мою кровать в кладовку, где стояла и его койка. Комната просторная и, главное, дверь настолько крепкая, что с ней не смогли справиться даже зомбированные землекопы. Дверь в столовую сорвали, а сюда так и не добрались, хотя и пытались. Жаль, что никто не догадался спрятаться в кладовой; может, еще кто-нибудь, кроме меня, спасся бы.
И еще в этом помещении была очень хорошая вентиляция – видимо, потому что здесь хранили продукты. Правда, воздух поступал хорошо, лишь когда работала фильтровентиляционная установка, которую Валера включал лишь время от времени, чтобы проветрить подземелье. Но и без установки воздух проникал сюда по широкой трубе, в которой можно было спрятаться и переждать опасность, как это было в «двадцать втором» бункере, куда меня занесло в невменяемом состоянии. На экстренный случай здесь у нас была даже приставная лестница. Ну, и заглушка была заранее снята…
Валера оказался мастером на все руки. Он и светом нас обеспечил, и воздухом, и лечение мне организовал, и путь отступления предусмотрел. И еще он из подручных, что называется, средств соорудил систему оповещения. Аварийный выход был открыт, и оттуда в любое время могли появиться наши преследователи. Но как только это случится, в кладовке зазвенит колокольчик…
Прежде чем запереться в кладовке, Валера убрался на кухне, чтобы уничтожить следы нашего недавнего здесь пребывания. Умный парень, но не совсем осторожный. Его так и тянуло к главному входу разбирать завал; там у него тоже был колокольчик, и он мог спрятаться в случае опасности. Но этот случай разъединит нас, и каждый будет сам по себе. А вместе, в одной связке мы бы могли организовать достойный отпор. На двоих у нас два пистолета-пулемета и три полных шнековых магазина на шестьдесят четыре выстрела в каждом – а так у меня будет только одна полноценная обойма, во второй же осталось меньше половины патронов. И в одиночку свою позицию я долго не удержу… О том, что нужно залезть в трубу, я почему-то не думал. Лучше в бою умереть, чем прятаться как крыса.
Валера выключил свет в пищеблоке, распахнул дверь в пищеблок и закрыл в кладовую. Здесь было светло и даже можно было посмотреть телевизор – правда, в записи, поскольку «живой» сигнал сюда не проникал. Зато кассет и дисков с боевиками, фантастикой и комедиями хватало. И еще было много дисков с записью телевизионных передач вперемешку с рекламой – ну это для клиентов, чтобы создать эффект прямой связи с внешним миром. Но ведь и мы могли это посмотреть. Жаль, что аккумуляторы быстро садились, а подзарядить их можно было только завтра.
