— А может, не надо было, — Елена Ивановна нервно отбросила вязанье, потому что путала петли. — Исчезло из школы — и слава богу! Мероприятие прошло, товарищи вот даже благодарность почти что объявляют… Знаете, исчезло, и мне как-то спокойнее на душе стало. Думаю, ну вот у нас в школе ничего уже плохого не произойдет.
— А у других, значит, пусть происходит?
— Почему вы считаете, что что-нибудь плохое обязательно должно произойти?
— Я так не считаю, но мало ли…
— А у меня сердце не на месте… Ну как же вы, Петр Никанорович, опытный педагог — и такое… — сказала Федина мама.
— Какое?..
— Отправили детей на поиски страшилища… Я не хочу сказать, что оно само по себе представляет какую-то опасность, но что творится вокруг! Или вы не замечаете? Уличные фонари перебиты, хулиганье распоясалось, проходу никому не дает. Надо немедленно вернуть детей!
— Как же я их верну? У меня их больше тысячи.
— Вы что же, всех послали? — спросил Федин папа.
— Нет, конечно, младшие классы давно дома.
— А наш Федя, значит, на улице, — сделала вывод Федина мама.
— Друзья, что это мы все так воспринимаем в мрачном свете?! — более или менее бодро сказал Петр Никанорович. — Ведь ничего, собственно… — Висевшая над его головой лампочка в скромном стеклянном абажуре мигнула… — Электростанция, наверно…
Глава семнадцатая,
в которой Славик признает свой недостаток, но при этом рассуждает как неисправимый отличник.
По улицам толпами бродили школьники, прочесывали дворы, поднимались на чердаки, спускались в подвалы, искали Загнилена, но его и след простыл. Федя Елкин и Гриня Самойлов заглядывали даже в мусорные контейнеры — бесполезно.
— Уж эти мне взрослые! — в сердцах сказал Гриня. — Сами кашу заварят, а расхлебывать приходится нам.
— Да, не найти его.
Мимо прошла гопкомпания. Вид такой, словно потеряла выигравший лотерейный билет.
— Все-таки кто-то украл.
— Не эти же, — имея в виду гопкомпанию, сказал Федя.
— Куда им!
Проходя по школьному двору, Федя и Гриня приблизились к ларю, где лежали метлы.
— Заглянем, — сказал Федя.
— Туда не влезет, — сказал Гриня.
— Если клубочком…
— Ну его! — озлился Гриня. — Надоело! Пошли к Петру Никаноровичу, скажем, что не нашли.
Крышка ларя чуть-чуть приоткрылась и снова захлопнулась.
— Там он! — закричал Федя.
— Тю-тю, Загнилеша, — отступил Гриня, — хочешь конфету?
— Кирпичом его! — Федя поднял булыжник, пошел с ним к ларю.
— Я дам, кирпичом! — раздался чей-то очень знакомый голос. Крышка распахнулась, из ларя потихоньку вылез Славик. Был он в больничной пижаме, в руке деревянная сабелька и тощий узелок. — Это вы, что ли?
— Мы, — выпустил из рук Федя камень. — А это ты? Ты откуда? Ты ведь в больнице…
— Врачей нет? — шепотом спросил Славик.
— А что?
— Да удрал я.
— А как же аппендицит? — спросил Гриня.
— Нету, еще вчера вырезали.
— Теперь, может, человеком станешь, — сделал вывод Гриня.
— Почему это стану? А раньше я кем был?
— Ну не совсем, наверно… Аппендикс — это ведь рудимент. Он у нас от животного прошлого. Скорее всего, аппендикс и влиял на твою жадность.
— Я, что ли, правда жадный? — расстроился Славик.
— Жадный, Славик, жадный, — вздохнул Федя. — От жадности ты и заболел. Разделил бы конфеты на троих — и ничего бы не произошло, даже если бы с фантиками… молодые растущие организмы. В самый раз по килограмму на брата.
— От конфет, если хочешь, не бывает аппендицита.
— А может, у тебя его и не было? — сказал Гриня.
— Тебе показать, да? Показать? — Славик начал было расстегивать больничную пижамку. — У меня хронический…
— Верим, верим, — сказал Федя. — Что жадность хроническая.
— Не знаю, что с собой делать, — неожиданно признался Славик. — Увижу сладкое — и всякое соображение теряется.
— Этим ты и отличаешься, отличник, — сказал Федя.
— Еще посмотрим, кто чего стоит.
— Видели.
— Я все равно его победю.
— Кого это?
— Загнилена.
— Чучело-то? П-хе! — фыркнул Гриня.
— Я сам думал — «п-хе», но все не так просто. Когда меня не было, то есть когда я лежал на операционном столе, я не спал, я о многом передумал.
— Найди его сначала, победитель, — сказал Федя.
— Иди лучше в больницу, а то будешь побеждать — и живот лопнет, — сказал Гриня.
— Чему быть, того не миновать… Послушай, Федь, ты мне друг?
— А что?
— У меня к тебе просьба… последняя. Мало ли…
— Валяй, если последняя.
— Отнеси моей маме письмо. — Славик достал из кармана письмо и отдал его Феде.
Письмо Славика
Здравствуй, мамуля!
Самочувствие мое хорошее. Аппендицит вырезали — и в животе сразу стало легко и просторно. Не удивляйся, мамуля, если придешь ко мне в палату и не увидишь меня прикованным к больничной койке. Все думали, что это спектакль, а это гораздо хуже. Загнилен приносит беду. Его надо победить, чтобы в нашей школе, а также на всей планете людям жилось хорошо. А еще его надо победить потому, что некоторые твердые троечники несправедливо думают о нас, отличниках и запевалах, что соображаем мы только у доски. Дорогая мамуля, к моему возвращению тортик можешь не стряпать, так как после операции он мне заказан.
Прощай, мамуля!
Твой сын Славик.По всему было видно, что Славик ни домой, ни в больницу идти не собирался.
— Ну, тебе влетит! — присвистнул Гриня.
Славик достал из кармана мятую газету, расправил ее на крышке ларя, пошел с ней ближе к окну, из которого лился яркий свет.
— Думает, что в газете написано, — засмеялся Гриня.
— Может, и написано, если читать уметь… новое достижение генетики… не то… источник вечной энергии… не то… — забормотал Славик, просматривая газету. — Угроза прямой военной интервенции Соединенных Штатов против революционной Никарагуа становится все более реальной… Это то, что надо. Скорее всего, Загнилен в Америке, в Белом доме. Видите, что там творится?
— Ага, двигай в Америку, — покрутил у виска Гриня. — Только тебя там и ждали.
— Конечно, — сказал Федя. — Такое там творится неспроста. Но далековато все-таки. Не мог наш Загнилен так быстро туда перенестись. Скорее всего, у них другой Загнилен, американский. Фирменный.
— …арестована банда неонацистов, — продолжал бормотать Славик… — Это уже немного ближе… Фельетон, тэк-с, тэк-с, давненько не читал Воробьева… Вступление на новую должность внештатного директора зоопарка тов. Куроедова Т. Х. звери отметили однодневной голодовкой. Тигры и львы наотрез отказались есть крупу. Лоси, олени и камерунские козы брезгливо поводили носами и отворачивались от говядины, но доверчивая антилопа поела предложенных ей свежих опилок — и едва не испустила дух… Совсем рядом, — задумался Славик. — Два квартала… Начались мор и повальные болезни… В зоопарк пришла беда… Там он, в зоопарке! — Славик быстренько снял пижамку — под ней кольчуга. Развязал узелок — там сапожки. Оделся, пошел в сторону зоопарка.
— Куда же ты, после операции? Живот лопнет! — сказал Федя.
— Ой! Ой! — схватился за живот Славик. Но не остановился, пошел только медленнее, опираясь на сабельку.
— Славик, я с тобой? — побежал за ним Федя.
— А письмо? — остановил его Славик. — Ты же обещал.
Федя и Гриня смотрели вслед Славику, пока тот не растаял в темноте.
— Он еще после наркоза не проснулся, — усмехнулся Гриня.
— Напрасно ты… Зря мы его отпустили. С ним надо было.
— Понедельник… зоопарк не работает, темно. Пойдем к Петру Никаноровичу.
— Не, вроде ябедничаем, получается.
— Ну, тогда я домой. — Гриня втянул голову в плечи, сделался маленький и несчастный, как старичок-гном. Пошел, сунув руки в карманы куцего пальтишка.
И Федя пошел, но в другую сторону.
Глава восемнадцатая,
в которой мама Славика заламывает руки, сам Славик дерется с Загниленом, после чего старик в ботах лишается лысины, а вместе с ней таинственного ореола. Сценарий доигрывается до последней буквы, НО…
Валил снег, крупные его хлопья облепляли фонари, свет едва лишь сочился. Славик шел почти на ощупь и мог бы, пожалуй, заблудиться, но тут услышал, словно бы тихо и грустно заиграла труба. Так, должно быть, трубят слоны. Славик пошел на звук, не разбирая дороги, перелезал через какие-то заборы, падал в ямы, нестерпимо болел бок, но он шел и шел и вот наконец оказался перед ярко освещенными воротами зоопарка.
