– Бедные девушки тоже хотели жить и умоляли его о пощаде, – обращаясь к даме, вымолвил его мучитель. – Но их мольбы не были услышаны.
– Я никого не убивал… – без всякой надежды на снисхождение твердил Оленин. – Не убивал…
– Ну да, складную байку он придумал! – не глядя на пленника, заявил Лавров. – Что интересно, век назад он тоже был ни при чем! По его версии, горничных графини Олениной убивала она сама. Душила бельевыми веревками, потому что ревновала мужа к молодым девушкам…
– Загадки человеческой психики поставили вас на грань жизни и смерти, – важно изрекла Глория. – Вы терялись в догадках, ломали голову. Вас окружали странные женщины: взбалмошная Ида Рубинштейн… непредсказуемая супруга… служанки, которых обнаруживали убитыми…
Доктор сидел молча, осмысливая ее слова. По крайней мере пока они разговаривают, его не поджарят на ужин.
– Боже мой! – наконец вырвалось у него. – Вы правы! Я стремился понять… Должно быть, это стремление заставило меня стать психоаналитиком. Чтобы разобрать человеческую душу на составляющие, выявить законы взаимодействия этих составляющих… и научиться исправлять поломки. Увы, сие невозможно…
– Вы были женаты, и ваш брак оказался несчастливым, – продолжала Глория. – Он принес вам страдания вместо блаженства. Поэтому вы дали себе зарок: никакой женитьбы. Никогда. Ни за что.
– Я не был женат! Вернее, граф Оленин женился на Эмме… Теперь мне пытаются внушить, что граф и я – один и тот же человек. Но… я не могу быть им! Ведь он… умер. Давно.
– Разве вы ни разу не ощущали себя графом? А ваша любовь к Иде? Откуда она?
– Ида воплощает мой идеал женщины, умной, тонкой, чувственной… где все – нерв, от макушки до кончиков ногтей. Где все – изысканность и шарм. Ни грамма пошлой обыденности… – В его глазах полыхнула и погасла молния, он вяло махнул рукой. – Вам не понять!..
– Граф Оленин обожал Иду настолько, что убивал других женщин за их непохожесть на нее, – вставил Лавров.
В ответ доктор вздохнул и отвернулся. Ему не верят… и в этом нет ничего странного. Он бы сам счел подобные объяснения ложью.
– Вы передергиваете, – вымолвил он после паузы. – Я обожаю Иду, но… это не значит… не значит, что я… убийца. Порой во мне просыпается зверь. Однако я усмиряю его! Не позволяю ему вырваться на свободу. Человеческая сексуальность – темная, неизученная сфера, где ангелы и демоны на одно лицо…
– Вы занялись психиатрией, повинуясь подсознательному импульсу? – спросила Глория. – Вами двигало желание разрешить загадку прошлого?
Оленин поднял на нее удивленные глаза.
– Оно непостижимым образом засело во мне…
– Зачем копаться в прошлом, если вся история – продукт чужого внушения? – не преминул напомнить доктору Лавров.
Тот, казалось, находился в полном замешательстве.
– В любом случае зерна упали на благодатную почву, – добавил начальник охраны.
Глория бросила на него укоризненный взгляд, и он замолчал.
– Вы не женитесь, потому что у вас уже был трагический опыт? – обратилась она к пленнику.
– Да, но… я не могу быть тем графом Олениным! Ведь он… умер. Давно…
– Когда именно?
– В шестьдесят первом году… во Франции. Он пережил Иду всего на несколько месяцев…
– Вы интересовались его биографией?
– Я был вынужден. Я искал причину своего наваждения…
– Зачем же искать причину, которая известна? – язвительно произнес Лавров. – Вы водите нас за нос, любезный. Разве не вы утверждали, что подверглись внушению? Что ваша пациентка воздействовала на вас гипнозом…
– Я должен был как-то объяснить происходящее, – промямлил доктор. – Она рассказывала будто бы о своих галлюцинациях… а сама внушала, что все это происходило со мной… потом уже прямым текстом заговорила. Что нашла меня… и что я ей должен…
– Должны?
– Она твердила, что я виноват перед ней…
– Допустим. Исходя из ваших же слов, вам внедрили идею о графе Оленине и прочем…
Пленник подавленно кивнул. Вся обстановка зала, выдержанная в вишневых тонах, действовала на него удручающе. В ряду ассоциаций, возникших в сознании доктора, красный свет связывался с кровью… и танцем Саломеи. По мере того как танец достигал апогея… красный цвет сгущался, предвещая казнь пророка и его пролитую кровь…
– Вот только с какой целью?
– Что? – вскинулся Оленин. Вопрос не дошел до него.
– С какой целью Айгюль внушала вам всякие бредни?
– Она… хотела погубить меня…
– В отместку за то, что вы когда-то погубили ее?
– Д-да… вероятно…
– Подобно Саломее, она снимала перед вами покровы со своей души…
При слове «Саломея» пленника будто током пронзило.
– По… почему вы назвали это имя? Черт возьми… Саломея! – с жаром воскликнул Оленин. – Это был первый танец Иды, который произвел фурор… Знаете, Айгюль передала мне диск с записью танца Саломеи. Я прозрел! Наши сеансы… они чем-то походили на «Танец семи вуалей»…
– Айгюль снимала покровы с тайны, пока не обнажилась, правда? – продолжила Глория. – Она сбрасывала слой за слоем… вуаль за вуалью…
– Вы полагаете? Да-да… так и было… Как вам пришла в голову эта идея?
– Естественным путем.
– Да… да… – бормотал доктор. – Естественным… Я полный профан! Танец семи вуалей…
– Она открыла вам то, что вы боялись и желали увидеть? Оленин вздрогнул и побледнел.
– Нет…
– Вы убийца, господин эскулап, – заявил Лавров. – Я не отдал вас в руки полиции только затем, чтобы вы в очередной раз не ускользнули от наказания.
Доктор медленно приходил в себя, этот процесс напоминал отрезвление пьяного в доску субъекта.
– Собираетесь устроить самосуд? – глухо вымолвил он. – Кто вам та девочка… Лариса Серкова? Родственница? Любовница?
– Какая разница, Оленин? Важно то, что вы привели меня к ее трупу.
– Я невиновен! Клянусь… Меня заманили в подвал…
– Кто? Айгюль?
– Вы же видели следы ее пребывания! Обрывок шали… это улика. Она была там!
– Вы преследовали ее в надежде насладиться очередным убийством. Айгюль разбудила вашего зверя… и тот возжаждал жертвы.
– Я сам – жертва! Айгюль добилась своего, загнала меня в угол. Одного не пойму – зачем ей моя голова?
– Мы ходим по кругу, – возмутилась Глория. – И отдаляемся от истины.
– Господи… за что мне все это? – воздел руки к потолку Оленин.
Лавров высоко оценил его актерские способности. Доктор сумел его разжалобить.
– Следуя вашей логике, девушек убила Айгюль? – сдался он. – А потом привела вас к трупу? Зачем?
– Вероятно, она знала о слежке за мной… и рассчитывала, что меня застанут на месте убийства… пусть и давнего. На самом деле именно она знала, где запрятан труп.
– Хм…
– Жена графа… тоже пыталась переложить на него вину за содеянное. Пациентка взяла себе ее образ…
– С какого времени Айгюль начала посещать ваши сеансы? – спросил Лавров.
– Гораздо позже, чем я уволил Ларису и та пропала, – признал доктор.
– Когда погибла Марина Стешко…
– …Айгюль еще не обращалась ко мне. Но это ничего не доказывает. Она страдает скрытой формой безумия… и легко внушаема. Кто-то мог заранее поселить в ее больном уме ненависть ко мне! И воспользоваться ею как орудием мести…
– Сама внушаема и сумела обставить психоаналитика? Подвергнуть его гипнозу? Запутать в собственные сети? Сомнительно. И слишком сложно. Либо вы лжете, Оленин, либо…
– Вы не представляете, как сложен и многомерен внутренний мир больного! – возразил доктор. – Это жуткий лабиринт, полный ловушек и монстров.
– Кому вы могли дать повод возненавидеть вас?
– Кому угодно… конкурентам по профессии… бывшим пациентам…
– Легче искать иголку в стоге сена!
– Значит, надо искать Айгюль, – оживился Оленин. – Только она может вывести нас на сообщника.
– Если вы не придумали этого сообщника, чтобы отвести подозрения от себя.
– Между ним и Айгюль есть кто-то третий, – задумчиво вымолвила Глория. – Я вижу серую тень…
Лавров счел эту реплику опрометчивой и поспешной. Оленин – мастер мутить воду. Он чего-то недоговаривает.
– Может, ревнивая женщина? Брошенная любовница? – недовольно процедил начальник охраны. – У вас ведь были любовницы, доктор?
– Были… Я не монах.
– Бьюсь об заклад, они все смахивали на Иду Рубинштейн, – вставила Глория. – Такие же рослые, сухопарые, черноволосые…
– …с глазами навыкат и горбатым носом, – дополнил Лавров.
– Нос у Иды отличался изящной горбинкой, тонкой благородной костью, – возразил ему Оленин.
– И вы их бросали, как только убеждались, что ни одна не может заменить вам Иду?
– Я не думал об этом в таком ключе… хотя вы, пожалуй, угадали. Именно так. В каждой их них я искал Иду… но не находил. Она неповторима…
– Эксклюзив! – съязвил Лавров.
Пленник промолчал с видом оскорбленного достоинства.
