- Глафира - начинка не для твоего пирога, понял! Посадил себе царька в голову и блажишь? Последний раз хочу добром предупредить.
- Говори уж все, - попросил Мартьян.
- Если не я скажу, так партийная организация выразит свое мнение.
- Решил создать персональное дело, так, что ли? - грустно усмехнувшись, спросил Мартьян.
- Ежли жену бросишь, придется... Так не оставим. В сущности, Варвара права. Тошно ей, поди, от твоей мудреной философии, потому и жену проглядел, теперь за Глашу цепляешься. Не выйдет, Мартьян. Я этого не допущу. Сегодня же к ней съезжу и круто поговорю. Про вас в Дрожжевке девчата уже частушки сложили. Глафира пока живет в моей семье, и не хочу я, чтобы на нас пальцем тыкали.
Михаил Лукьянович пустился в рассуждение о коммунистической морали, о поведении в семье, тем более когда в ней муж и жена коммунисты, как, например, у него и Голубенкова.
Мартьян слушал его и молча поглядывал на небо. Над хребтом грузно клубилась темная, синяя туча, прорезаемая сверкающей молнией. Налетевший с гор ветер погнал на хлебном поле золотом блеснувшие на солнце пшеничные волны. Почувствовав боль в ноге, Мартьян потер коленку, дождавшись конца воспитательной речи Михаила Лукьяновича, сказал:
- Ладно, Миша, персоналку заведешь на меня потом. А сначала дай мне провести испытание в последний раз. Я заменю иглы и на втором битере. Понимаешь теперь, в чем наша ошибка?
- Оставь свои фантазии. Слушать не хочу.
- Уверяю тебя!
- Вздор! Вон сюда главный инженер едет. Будет нам баня.
Соколов шагнул к приближавшейся машине.
- Стоите, знаменитые? - вылезая из кабинки, крикнул Спиглазов.
Он был очень расстроен. Серые глаза смотрели строго и недружелюбно.
- Кукарекуем, Роман Николаевич. - Соколов объяснил причину поломки, взглянув на Мартьяна, добавил: - А тут еще у меня изобретатель нашелся. Снял иглы...
- Почему же нож не поставили? - прервал его Спиглазов.
- Нож ставили, все равно полотно забивается. Агрегат не приспособлен к такой соломе, - ответил Мартьян.
- Ты уж, изобретатель, помалкивай. Я сам объясню, - сказал Соколов.
- Если мы еще план уборки сорвем, гроб нам всем.
Спиглазов мрачно насупился. Взглянув на Соколова, прибавил со вздохом:
- Мне с тобой поговорить нужно. Пойдем. Такие дела творятся!..
Спиглазов взял Соколова под руку и повел по заросшей ковылем меже. Мартьян, собрав в сумку инструменты, направился к комбайну.
- В "Известиях", говоришь? - ошеломленно спрашивал Соколов. - И опять Чертыковцев?
- Подписал полностью, - растерянно жуя в губах папиросу, ответил Спиглазов. - Статья чуть ли не на половину полосы. Все руководство рубанул под корень. Дирекцию, партийную организацию.
- Что же Молодцов? - спросил Михаил Лукьянович.
- Он как прочитал и сразу в постель - приступ!
- Наповал, значит?
- Прочитаешь - почувствуешь, что это такое. Позор на весь Советский Союз. По сравнению с этим пасквилем заметка "Арбузная трасса" - детский лепет...
- Почему же ты газету не захватил?
- Второпях на столе забыл. Недаром, значит, недавно какой-то газетчик наведывался, меня обхаживал. У Яна Альфредовича полдня сидел.
- Наверное, нужно срочно партбюро собрать, - сказал Соколов.
- Само собой. Говорил тебе тогда, нечего с ним миндальничать. Надо было дать по зубам так, чтобы на всю жизнь запомнил, склочник.
- Что ж теперь говорить! Надо сначала самому прочесть, - задумчиво проговорил Соколов.
- Вагалянская прислала телеграмму. Министерство протестует. Опровержение будет писать.
- Что написано пером... - Соколов не договорил и глубоко вздохнул.
У него еще первая заметка до сих пор в печенках сидела.
Ходили по меже часа два, советовались, решали, но так ничего пока и не решили. Небо заволокли тучи. Погода явно портилась.
- Что с комбайном думаешь делать? - спросил Спиглазов.
- Голубенков с Сушкиным меняют, наверное, шатун. Поставим новый нож. А то приходится вручную стриженую солому вычищать.
- Поспешить нужно!
- Как будто я сам не знаю, - обиженно ответил Соколов.
Спиглазов попрощался и уехал. Михаил Лукьянович вернулся на стан и неожиданно встретил там Глафиру.
- Ты почему здесь? - удивленно спросил деверь.
- Стою. Пшеница такая, что машина захлебывается. А тут еще Николая в военкомат вызвали. Уехал и не вернулся.
- Значится, в армию? - Соколов присел на ступеньку вагончика и торопливо закурил.
- Раз вызвали, наверное, призовут, - ответила Глаша.
- Наверное! - подтвердил Михаил Лукьянович. Он внимательно пригляделся к ее миловидному опечаленному лицу, заметив аккуратно выглаженную коричневую юбку, чистенькую тенниску салатового цвета, подумал: "Как на свадьбу вырядилась". Подавив неприязнь, вслух сказал:
- Мы тоже стоим.
- А у вас что случилось? - озабоченно посматривая на деверя, спросила Глаша.
- У меня изобретатель нашелся...
- Поломались, что ли?
- Наш Мартьян от воды пьян.
- Неужели напился? - тревожно спросила Глаша.
За последнее время она видела и чувствовала, что творится в душе Мартьяна, жалела его, но, боясь себя, упорно отказывалась от встреч наедине, отлично зная, что такие встречи для нее теперь далеко не безопасны... Посещения Мартьяна участились. Он молча, но упрямо и настойчиво шел к цели, нисколько не щадя ни ее, ни самого себя. А тут еще история с Дашей, после которой внезапно обнаружилось весьма щекотливое последствие... Но как ни странно, Глаша в душе завидовала отчаянной смелости племянницы, откровенно признавшейся, что она ждет ребенка. Удивительно противоречивое чувство возникло у Глафиры. Она всю ночь в субботу после бани размышляла о своем одиночестве, додумалась один бог знает до каких сокровенных мыслей и увидела сон, что эта история случилась не с Дашей, а с ней самой... Нелепый сон нисколько не огорчил, а даже как бы обрадовал. Но самым удивительным было то, что отцом ребенка "во сне" оказался не кто другой, а именно он, Мартьян. Правда, для нее лично это не было каким-либо особым открытием, но все же почему-то стыдновато было и неловко стоять под пристальным, словно изучающим, взглядом деверя.
- Лиха беда, если бы выпил, - продолжал Соколов.
- Что же он натворил?
- Он решил, что умнее всех конструкторов. Иглы выкинул, битер удлинил и машину гробанул. Вот стоим и загораем в хорошую погоду, слякоти дожидаемся. Вот и тучки начинают заходить. По ночам, наверное, изобретал, до вторых петухов где-то пропадает.
Глаша вспыхнула и, глубоко вздохнув, отвернулась. Темная туча вполнеба надвигалась с гор, заслоняя полуденное солнце. Дробно и гулко ударил отдаленный гром.
- Ты-то чего вздыхаешь? - поднявшись с крыльца, спросил Соколов.
- Запела бы, да не поется... - Глаша подошла к столу и стала перебирать в руках запасные от полотна ножи.
- Подголоска твоего, конечно, забреют в солдаты как пить дать. Вы с Колькой хорошо бы потянули.
- Зато вы с Мартьяном не очень-то, видно, спелись. Вот на каких ножах живете. - Глафира со звоном бросила нож на стол.
- Хвастать нечего. Грыземся...
- Хотите, скажу начистоту? - Глафира круто повернулась к деверю. Только не обижайтесь.
- Постараюсь.
- Вы думаете, Михаил Лукьянович, что с вами легко работать?
- Ты пять лет работала. Тебе лучше знать. - Соколов присел к столу и с волнением начал складывать ножи в ровную стопочку. Сноха вела себя, как ему показалось, несколько необычно. Чувствовалось, что настроение Глафиры чем-то взвинчено. Михаил Лукьянович насторожился.
- Со мной работать одно, а с ним другое.
- Ну, это не новость!
- Может быть... Но вы, Михаил Лукьянович, не понимаете его характера.
- Скажите пожалуйста, какая особенная личность.
- Не личность, а человек, и... умный человек! - плохо владея собой, подчеркнула она.
- Вот как ты заговорила!
Отодвинув ножи, Соколов встал. Сорвал висевшее на веревке полотенце, швырнул его в открытую дверь вагона. В душной степи упали первые капли дождя. Синяя туча заволокла верхушки гор и прохладно дыхнула разгулявшимся ветерком.
Глафира шла к деверю с двумя намерениями: сообщить об отъезде Николая и поговорить о случае с Дашей. На это ее уполномочила Анна Сергеевна, первая чутьем матери угадавшая, что с дочкой происходит не совсем ладное дело... Глаша охотно и смело решилась выполнить эту печальную миссию, но только теперь поняла, какую труднейшую она взяла на себя обязанность. Как ему сказать об этом?
- Ты зачем сюда пришла? - повернувшись к снохе, спросил Соколов раздраженно. - Может быть, хочешь его вместо Николая взять? Уступаю! Мне сейчас все равно. Я возьму вон Дарью и за штурвал посажу. А про вас пусть доярки частушки складывают. Небось слышала?
- Мне не очень интересно всякую чепуху слушать, - тоже не без гнева ответила Глафира.
- Ты в порядочной семье живешь...
Неизвестно, что еще мог наговорить разбушевавшийся деверь. Слова его прервались звуками работающего комбайна.
