— Ты так мало ешь, как птичка. Я сейчас…
Аристарх принес из кухни на подносе бокалы с соком, бутерброды с ветчиной и три красных яблока.
Лариса съела один бутерброд, отпила полбокала сока, взяла в руки красивый плод и задумалась.
— Хочешь? — и она протянула мужу яблоко.
— Сначала ты.
Лариса надкусила фрукт.
— А теперь ты, — и она отдала ему сочный плод.
— Искусительница ты моя, — сказал Аристарх, возвращая ей яблоко, которое он тоже надкусил.
При этих словах Лариса вдруг внутренне содрогнулась, вспомнив, что однажды уже слышала их. Она так явственно увидела то, валявшееся на ковре гостиничного номера «России» красивое красное яблоко, которое ей с Мишелем не суждено было надкусить. И теперь было понятно, почему. То был знак судьбы. СВОЁ яблоко она будет есть с другим…
Какая-то тень пробежала по ее лицу, она даже слегка улыбнулась, еще раз едва коснувшись красивого красного плода, и тут же отложила его в сторону.
— Что ж ты так плохо ешь, девочка моя? — он чуть приблизился к ней, мгновенно ощутив ее смятение и произошедшую перемену.
Она вздохнула. И вздохнула совсем как-то не так, как он уже привык слышать за то короткое время, что они провели вместе. Вздох — как прощание. Или — сожаление?
И уже в следующую секунду он точно знал, кто сейчас стоял между ними. Тот, другой. Но почему вдруг, когда у них всё так прекрасно? Он чего-то не знает. Он должен это знать. И сейчас же. Немедленно.
(«Смотри только — не наруби дров»).
— А ты почему не ешь бутерброды? — она прикоснулась к его руке, тоже улавливая в нем непонятную перемену.
— Я не голоден.
— Неужели? Это так на тебя не похоже, — улыбнулась она и снова погладила его по руке, видя странную зажатость. — Что-то не так?
— Ну, что ты, всё хорошо, моя девочка, — сказал он, целуя ее руку, и отводя немного в сторону глаза.
— Но я же чувствую, Арис. Ну, родной мой, ты же шутил только что, а сейчас…
(«Родной мой», ты это учти, дровосек).
— Ну, хорошо, — выдохнул мужчина. — Я хотел сказать об этом, еще немного даже раньше, чем сегодня…
Он волновался.
— Мы начинаем жизнь с чистого листа. И то, что было у меня, или у тебя до свадьбы — это закрытая тема.
— Конечно, Арис, конечно. Я сама тоже хотела сказать об этом. Почему ты так напряжен? Ты всё говоришь правильно.
— Понимаешь, я бы, вообще, наверное, не завел этот разговор вовсе, если бы не одно обстоятельство…
— Да не нервничай ты так…
— Я не хочу, чтобы ты страдала. Я… я никому этого не позволю, потому что знаю, как ты страдала весь этот год.
— С чего ты взял? — удивилась она.
— Из собственного опыта. Вот как я сох по тебе, точно так же ты сохла по нему. Вяла у меня на глазах, как неполитый комнатный цветочек, а я сделать ничего не мог. Хотя, всё видел. Всё понимал. Я каждый вздох твой слышал…
Теперь напряглась уже Лариса. Она поняла, о ком речь. Но… Откуда он об Этом может знать?
— Какие у тебя образные сравнения, Арис, — сказала она, уходя от конкретики.
(«А вот теперь ты нервничаешь, моя девочка, хотя только что сама призывала меня не нервничать»).
— Однажды я договорился встретиться с Андреем в выходной…
— Это твой друг, который был свидетелем у нас на свадьбе? — невозможно спокойным голоском спросила женщина, понимая, что она никак не готова к такой неожиданности.
— Да, — кивнул Аристарх. — Я приехал из Мытищ. В электричке холодина. Мороз в тот день был свыше двадцати градусов. Звоню ему из автомата, мечтая о глотке горячего чая. А он и говорит мне, что у него, мол, девушка с вечера в гостях и всё такое…
— И девушка эта, наверное, теперь его нынешняя жена? — предположила Лариса.
— Да, — кивнул Аристарх. — Он очень долго ее обхаживал, и она, наконец, первый раз приехала к нему в гости. Извини, что я так долго и бестолково объясняю.
— Ничего, — ответила она, понимая, что говорить неправду даже из каких-то благих намерений она сейчас не сможет, потому что ложь он сразу почувствует.
— Ну, я и решил, что надо где-то погреться, перекусить. И почему-то решил махнуть в кинотеатр «Зарядье».
— А-а-а, — протянула Лариса. — Теперь понятно. На ловца и зверь…
— Я стоял в огромной очереди в буфет, а тут вы появились в фойе кинотеатра: красавица под руку с опереточным красавцем, все такие шикарно упакованные в контрасте с голодной толпой…
Установилось молчание, которое первой нарушила Лариса.
— Боже мой, как же тебе должно было быть плохо, Арис, — сокрушилась она, обнимая его.
— Если бы я не знал, как может быть плохо, откуда бы я узнал тогда, как бывает хорошо? — Аристарх вздохнул. — Значит, судьбе зачем-то было нужно, чтобы я оказался в тот день именно там и видел вас двоих.
Лариса молчала, не зная еще, что сказать на такое его откровение.
— Я понимал, что должен же быть у тебя кто-то. Но старался об этом не думать. Потому что был верен тебе, хотя, тебе это было не нужно. Влюбленный мужчина — самый верный. Ты этого не знала?
— Арис…
— Вот спроси меня сейчас, о чем был тот фильм? Понятия не имею. Названия не помню. Потому что я не сводил с вас глаз. Вы почему-то пересели на другие места. И я подумал, чтобы целоваться было удобней…
— Да ты что! — удивилась Лариса. — Кто же в нашем возрасте ходит в кино, чтобы целоваться?
— А я бы пошел… Я мечтал с тобой гулять на моих любимых Чистых прудах и просто держать тебя за руку. Мечтал взять билеты на последний ряд кинотеатра, чтобы тебя целовать…
Она молча погладила его по руке.
— Впрочем, я понимаю: такие опереточные красавцы должны водить своих дам только в номера «люкс». У него, ведь, «люкс» был?
Ларисе показалось, что Аристарх посмотрел на нее не только пристально, но и достаточно строго.
Такого быстрого перехода по теме она никак не ожидала. Поэтому, возможно, и ответила не совсем «на высоте», но попыталась уйти от «люксовской» темы.
— Что ж ты всё время его опереточным красавцем называешь? Почему, хотя бы — не оперным? А он, между прочим, пианист, обладатель многих международных наград, — тихо сказала Лариса.
— Я тоже, между прочим, обладатель многих международных наград, только в несколько иной «опере», — обиженно сказал мужчина.
— Я знаю, — и она снова погладила его по руке.
(«Ага, заступаешься за своего болезного оперного, видите ли, красавчика, так я и думал. Заступаешься, прямо лежа со своим мужем на супружеском ложе, неосознанная моя. Как же я его ненавижу! И как же он опасен!»)
«Надо немедленно выруливать из этой темы», — подумала Лариса.
Она обняла Аристарха.
— Я все понимаю, милый, ты ревнуешь. Но не надо. Потому что между нами не было того, о чем ты подумал.
— Правда?
— Не веришь? Ну, посмотри мне в глаза, Арис. Мы должны доверять друг другу.
Из груди мужчины вырвался вздох облегчения, и он стал целовать свою жену. Но механизм ревности был уже запущен, и ревнивец не мог сразу успокоиться.
(«Значит, не было. И она так страдала? А что удивительного? Ты три года сох по ней, и тоже ничего не было. Нет, но чем же он ее всё-таки зацепил? Как же он опасен! А если он объявится однажды, и ей захочется сравнить… кто лучше?»)
И, словно, угадывая его беспокойные мысли, женщина сказала:
— Ты самый лучший, самый красивый, самый сильный. И ты — мой муж. Давай закроем эту тему.
Воцарилось молчание.
(«Но, ведь, скорее, случайность, что Этого не произошло. Я-то, понимаю, что она была с ним так же близко, как со мной сейчас. И в его номере, и этот опереточный красавец ее целовал и обнимал»!)
После продолжительной паузы, понимая, что его уже куда-то несет бурный ревнивый поток, но он не в силах остановиться, строгий муж сказал:
— Но это, скорее, случайность, что ничего между вами не произошло? Ты, ведь, Этого хотела?
«Ой, — пытка продолжается, — подумала Лариса. — По-моему, я вышла замуж за следователя с Петровки».
И решила, что на этот вопрос она просто промолчит.
— Я видел, как ты на него смотрела, как пылинки с него сдувала, как поддерживала под руку, когда вы шли к гостинице…
— Он был нездоров, — упавшим голосом сказала женщина.
— Ну, понятно. Зато я был здоров, как бык. Как деранул два кросса вокруг гостиницы «Россия» в двадцатиградусный мороз! Прохожие от меня шарахались. А я бежал и кричал от боли, сознавая, что моя любимая сейчас с другим…
— Арис, родной мой, — как же тебе было плохо, — сказала Лариса, крепко обнимая мужа и пытаясь его успокоить.
Она вдруг поняла, что он на грани истерики от ревности и обиды. И ему надо помочь. Точно так же, как он помогал ей после свадьбы, когда она оказалась «никакой» невестой. Ему надо просто дать возможность выговориться.
— Что же ты кричал?
— Я бежал, задрав руку, словно, держа копье, которым целился в соперника… И кричал только одно слово: «нет»!
