силился хмуриться поменьше, рассеянно отряхивая трухлявую щепу с закатанных рукавов. Вместо того, чтобы отвечать — он предпочёл бы послушать. И своей пустой фляге он, несомненно, предпочитал полную.
— Угостись, Дзилано сказала — тебе можно. — Мэйбл наливала сама, оттеснив взглядом и локтем пышногрудую блондинку. — Эти кудахчут второй день. Не всех слушай. Как тебе джин?
— Отвратительно. Но вроде чувствую свои травки. Твоё творение?
— Корень ириса, дудник, тёрн… я бы сделала лучше, это из старых запасов. Кое-что из старого ещё осталось. Да, Лили? — Блондинка фыркнула и отодвинулась, сделав вид, что не хочет пить, слушать, да и старой себя не признаёт. — А вот кое-что уже закончилось. Всех ткачей, говорят, перебили. Рассадили по кольям вместе с женщинами и детьми. Врут, наверное, ибо где им вдруг взять столько кольев.
— Не врут. Я шёл через Белый переулок, он теперь несколько почернел. А тела на заборах. И старый Рикар там. И жена его.
— Толстая Беатрис⁈ — Охнула не слушавшая вроде бы Лили, всколыхнув огромной, лежавшей на животе грудью, затянутой в потрёпанную парчу.
— Гхм… да. — Эйден жалобно посмотрел на Мэйбл, та воззрилась коршуном на Лили. — Не знаю про детей, не видел. Но может — невнимательно смотрел. К слову о детях…
— От ручья собрала всех, кто был на месте. Сейчас в задних комнатах, на кухне, госпожа Дзилано обороняет кладовые. У неё, конечно, не забалуешь. Кому-то уже попало вожжами за минуту до твоего прихода. Не все могут усидеть на месте, мальчишки иногда вылезают. Бегают, шныряют, вынюхивают. А воняет в городе сильно, новости, что приносят, не лучшие. Даже если правды там половина. Мясники из нижних кварталов будут биться с пришлыми и вояками, теми, что воевать на Валу больше не хотят. Где-то у Колодезной площади народ скликали, должно быть — уже скоро.
— Уже. Кто там кого я не понял. Не уверен, что есть разница.
— Одни голосили, что хотят поделить всё честно, другие, что нужно ещё честнее. В итоге разорили всё, что ещё как-то работало. И с чего вдруг начался этот кавардак? Подумаешь — некоторый упадок, нехватка, бедность… Многие города, страны — так и живут, другого и не видели. Господин Касимир, потрясая господским пузом, уверял, что хулиганов разгонят к утру. Утром же велел возводить баррикады, таскать мебель, согнал мужиков.
— И все присутствующие ему горячо благодарны, за защиту и выдержку, за самообладание и своевременные меры.
— Ну да. — Сухо согласилась Мэйбл. Она понимала намёк, понимала ситуацию и её опасности. — Могло быть и хуже. Однако, и лучше тоже могло бы быть.
— Будет. — Неопределённо кивнул Эйден.
Ожидал ли он лучшего — не уточнил. Так далеко его планы не заходили. Да и был ли у него вообще какой-либо план? Добраться сюда удалось, все местные живы, здоровы, в меру веселы. Но что дальше?
В конце улицы, у баррикад, стали шуметь. Кто-то бранился, кричал, раздался жесткий стук железа о дерево. Женщины, рассредоточившиеся уже по гостиной, замерли, напряглись, переглядывались и вслушивались. Эйден только теперь заметил Кьяру, она смотрела на него. Возможно, стоило выйти, выглянуть, узнать, что к чему. Он успел лишь громко откашляться и потянуть руку к топору.
— Клятые сосунки! — Раздался крик уже у самой двери. После чего она распахнулась, изящная декоративная задвижка полетела в сторону, зазвенела жалобно о паркет. — Жирный свин, со сворой трусливых подсвинков! — Гаспаро Ама́то, старый полуслепой оружейник, непривычно резво вступил в помещение. — Да я вдвое сильнее половины этих соплежуев и втрое умнее большинства из них! А… что… — он попытался было облокотиться о игорный стол, стоявший на том месте многие годы, но не найдя его — чуть было не упал.
— И, пожалуй, вчетверо старше некоторых. — Негромко заметил Эйден. Он уже был рядом, подал старику руку учтиво, будто здороваясь. Поддержал, провёл ближе к резному деревянному стулу. — Господин Касимир отказался сдать командование?
— Презренный хряк, что б его, вовсе не дал караулить. Ещё и издевался! «Завидев опасность — кричите филином»… Он куда-то там забрался, толстожопый котяра, иначе я бы его достал. Ух и покричал бы жирдяй. Филином. Как бы не петухом. — Оружейник наконец успокаивался, бесполезно щуря глаза — оглядывался кругом. — Знахарь? Да, мастер Эйден. Не узнал твой голос, хрипишь чего-то. Но пахнешь как всегда, травы и перегар. Аспен тоже здесь? Позови его, мне надо.
— Аспен у мельницы. Стережёт мастерскую, лошадей.
Гаспаро задумчиво пожевал почти беззубым ртом. Мастера-алхимика он считал неплохим человеком. К тому же — приятелем человека хорошего. Но сейчас здесь был именно этот, а не тот, другой. Что ж, Гаспаро не хотел кого-то слишком уж осуждать. Ведь и сам не пришёл бы просто так. Его фаим, кузнецы-оружейники Амато, не нуждался более в его помощи. Старик покрутил железную трость в пигментированной руке, слушая, как избитые грани тихо лязгают о паркет.
Символ патриарха фаима, главы семей его составлявших, принадлежал ему уже лет тридцать. И последние десять — лишь формально. Трость у слепнувшего старца не отнимали, но действительная власть, влияние, даже уважение — неумолимо перетекали к более молодым родственникам. Сильным и деятельным, энергичным, хватким. Очень похожим на молодого Гаспаро. Одряхлев, сам он более не был полезен своему дому, что твёрдо понимал и прекрасно видел. И пока он был способен буквально видеть хоть что-то ещё — намеревался хоть что-то сделать.
— На улицах много мусора. Пока шёл — спотыкался. — Досадливо проговорил он, как бы по секрету, но признавая данность. — А где эта девчонка, Дзилано? И чем у вас тут так смердит? Вели подать.
Даже для старика возрастная хозяйка борделя едва ли могла сойти за девчонку. Но чтобы Гаспаро прекратил наконец браниться, она позволила Кьяре вынести джин и ему. Та наливала, слушая сварливое брюзжание, вежливо кивала и поддакивала. То и дело украдкой поглядывая на Эйдена.
— Она не сводит с тебя глаз, заметил? — Мэйбл вкрадчиво приблизилась к уху, интимный шёпоток неуместно щекотнул что-то внутри. — Подойди же, скажи, что пришёл за ней. Она поверит. Любая поверит, ты только скажи.
— Ты просишь забрать тебя или предлагаешь взять с собой и её? — Эйден припустил в голос яда, сейчас он бы предпочёл немного простоты, честности, ибо натерпелся уже по дороге. А может и до того. — И я, и Гаспаро
