волосы сбились на голове кровавым колтуном, часть лица стёсана, вероятно — о мостовую. Кто и зачем её колесовал? В Данасе, как хорошо помнил Эйден, вешали паникёров. Лайонелиты наводили свой, железный порядок. Здесь же порядка не было и близко, казнили, били, убивали беспорядочно. Кто и кого? Впереди трое мужчин выбивали дверь особняка, орудуя тяжёлой деревянной лавкой, как тараном. Двустворчатые двери гремели железом засовов и не поддавались. Во втором этаже открылось окно, сурового вида старик оглядел осаждающих, смачно плюнул и метко швырнул цветочный горшок.
— Старая сука! — Завопил поражённый снарядом, рухнув задницей в водосточный желоб. Его голова и раньше-то не была чистой, а теперь грунт из горшка мешался с кровью из хорошего рассечения. Почти как у женщины, повешенной неподалёку. — Я тебя достану! Доста-а-ану!
Скамью приспособили к периллам крыльца, поставили на торец и двое придерживали. Сплевывая землю, самый злой полез к окну. Ставни захлопнулись перед его носом. А после нескольких ударов кулака — вдруг распахнулись. Несчастный мужик не успел не только забраться внутрь, но даже внятно вскрикнуть. Кубарем полетел вниз, всё в тот же желоб. Здесь оборону держали крепко, Эйден поспешил мимо.
Слева тянулся ряд одинаковых домиков, небольших, но опрятных, свежевыбеленных, с редкими в этой части города, ограждёнными палисадниками. Самый первый из домов-близнецов казался нетронутым, таким же чистым и благообразным, каким и должен был быть. Второй, немного потемневший от сажи, будто бы ёжился, стараясь отодвинуться от следующего, менее везучего брата. Третий дом не имел ни дверей, ни окон, у входа белели истоптанные уже бумаги, громоздилась изломанная мебель. Будто бы выблевав всё своё содержимое, строение переставало быть жилым и живым. Стоявший же за ним дом — отмечал начало, границу чёрно-рельефной язвы, выжженного района смерти, поглотившего за ночь три десятка хозяйств. На красивой кованной ограде висели тела, не меньше дюжины, насаженные на низкие пики животами и спинами, обугленные и нетронутые огнём, мужчины и женщины. Совершенно случайно Эйден знал, кто раньше жил в этих домах, а теперь висел на этом заборе. Высшие управленцы и служащие суконной мануфактуры, что работала ниже к ручью. Пару человек, тех, что не обгорели, даже удалось узнать в лицо. Именно этот самый глаз, мутно-рыбий, закатившийся под синюшное веко, алхимик когда-то успешно лечил каплями из очанки, софоры и аконита. Теперь этому пациенту не могли бы помочь никакие травы. И его жене, валявшейся тут же, под забором, сорвавшейся, видимо, с кованых пик под собственным весом.
Стальная улица, цеховой район кузнецов и литейщиков, была перегорожена баррикадами. Разбегающиеся от середины переулки, будто лапки многоножки, также оканчивались «когтями», основательно сработанными засеками, частоколом в цепях, в окружении свежих канав и ям. В окнах вторых этажей тут и там виднелись колючие, внимательные глаза. А полумрак затенённых комнат наверняка скрывал местного же изготовления арбалеты.
Через несколько сотен метров, у Колодезной площади, Эйден приостановился. Бестолковая порывистая суета и желание поторапливаться вдруг схлынули, будто смытые горячей волной. Предчувствие, интуиция, что-то такое полыхнуло внутри, оставив после себя быстро остывающий пот. Он нырнул в подворотню, в старую запылённую арку, присел меж трухлявых разбитых ящиков, чувствуя вонь прелых овощей. И только теперь разобрал звуки, уже несколько секунд доносящиеся до его ушей.
Бой. Совершенно особая мешанина вскриков, стонов, лязга и топота. Будто одушевлённый град, где каждая из ледышек полна страха и ярости, каждая голосит на свой лад и неудержимо несётся вниз. Волосы по всему телу встали дыбом, то самое чувство внизу живота, будто готов упасть, уже падаешь, заиграло забытой щекоткой. Он сидел напружинившись, тараща глаза из темноты подворотни. Совсем как кот, почуявший приближение своры.
В просвете старой арки мелькнул и пропал силуэт. Быстро, так, что толком не рассмотреть. Потом ещё двое, они бежали под гору, так быстро, что казалось — почти летят. Топот башмаков, сапог и сандалий нарастал. Через секунду мимо завала из хлама, убежища Эйдена, селевым потоком пронеслась бегущая толпа. Эти неслись молча, изо всех сил, сшибая и топча упавших. Именно так обычно и отступали. За ними, с разрывом в пятнадцать-двадцать шагов, уже с рёвом и воздетым оружием, торопились победители. Точно такая же — грязная, разношёрстная толпа. Случись им вдруг резко догнать, смешаться — отличить одних от других было бы невозможно. Но пока те, что убегали, или, споткнувшись, пытались ползти, были очевидной добычей. Рябой пёстрый змей толпы, позвякивая железом, поглощая и перемалывая нерасторопных, быстро тёк вниз по улице.
Они схлынули также резко. Всего, должно быть, человек двести, в чистом поле смотрелись бы одиноко, плешивым разрозненным отрядом. Храбрясь старательно и не слишком успешно, бывалый ветеран выбрался из трухлявой кучи. Ноги ощущались чужими, но в голове было очень легко. До улицы Аллегри он добрался без происшествий, разжившись по дороге неплохим топором и насмотревшись такого, что впору бы отводить глаза.
Здесь, к его облегчению, стоял сильный пост. Примерно два десятка человек. Поперёк улицы две телеги, промеж них щедро накидано мебели, скрепляя весь беспорядочный бастион — наискось прибиты свежие брусья и доски. На ближней телеге, стоя за поваленным набок дубовым шкафом, как за трибуной, возвышался Касимир Галли. Здесь Эйдена знали и пропустили. Кто-то даже одобрительно похлопал по плечу, отметив запачканный кровью топор. На улице праздника не было следов пожаров и разрушений. И от того было ещё тревожнее.
— Госпожа. — Эйден вежливо поклонился хозяйке заведения, протиснулся мимо и на нетвёрдых ногах дотащился до кресла. Привычно рухнув в его глубокие, удобные недра — непривычно и неловко пристроил на ближайший столик грязный топор. — Как вы тут? Как девушки? Всё ли в порядке?
— Всё нормально, мастер. — Госпожа Дзилано действительно выглядела практически нормально, разве что дышала чуть чаще. Чего нельзя было сказать о её главном зале, часть меблировки отсутствовала, на паркете печально пустели невыцветшие пятна «теней», годами скрываемые массивными игорными столами, диванами, старинным лакированным шкафом. — Девушки — как мышки. Прячутся, но несомненно набегут, как узнают, кто пришёл.
Здесь его ждали и любили. Эйден в этом не сомневался. Ценили как лекаря, алхимика, интересного собутыльника, а то и внимательного любовника. Окруживших его девушек отогнала Мэйбл. Она одним своим присутствием подавляла и куда более дородных, и старших женщин, хотя излишняя чувствительность и застенчивость явно не были присущи дамам их ремесла. Когда первый поток вопросов схлынул, он осознал, что толком не ответил ни на один из них. Так как ничего особо и не знал. Хмурый мужик при оружии, пришедший «оттуда»,
