— Пойду мусор выброшу.
Лоренца откинулась на пирамидку из подушки и свернутых одеял и прикрыла глаза. Дремать оставалось минут десять, не больше, но делать-то все равно нечего.
До сих пор не укладывалось в голове, что они и правда уехали. Бабушка, похоже, до последнего дня не верила. С неожиданной радостью девочка подумала, что к бабушке попадет очень нескоро. Объяснить, чем именно плох ее дом, Лоренца не смогла бы. Там было… душно. Во всем чувствовался привкус яда — стойкого и узнаваемого, как духи «Красная Москва», которые бабушка предпочитала любым французским изыскам. «Лерик, выпей молока! Лерик, ложись спать, уже десять! Лерик, не носи эти ужасные штаны! Это неженственно! И заплети волосы в косы, что за ведьминская у вас мода?»
«Мне уже тринадцать! — одними губами прошептала Лоренца, — мне лучше знать, как выглядеть!»
Бабушка, летевшая в тумане на метле вслед за поездом, усмехнулась и обдала ее волной «Красной Москвы».
— Соня дорогая, тебя в чайник засунуть? — затрясла ее мама за плечо. — Прибыли! Бери рюкзак!
Лоренца вынырнула в купе. Соседи вернулись — и уже, похоже, вышли из поезда: журнал со столика исчез, их багаж тоже. Мама — уже готовая к выходу, с сумкой в руках, — стояла над ней и качала головой:
— А я, признаться, не верила, что ты на контрольных засыпаешь! Проверяй, ничего не забыла?
— Не сплю я! И не забываю!
— Ну да! Вон деньги на полке валяются. Опять карманы мелочью набиваешь?
Лоренца спрятала монетку, успев удивиться: вроде всю мелочь перед отъездом выгребла. Но тут появился отчим, мама засуетилась, метнулась было к нему, но застеснялась дочери, поэтому опять повторила:
— Лар… Рюкзак…
— Не надо таскать тяжести! — сказал отчим. Взвалил на плечо сумку и протянул руку к рюкзаку. — Идемте, дамы, — скомандовал он, — на перроне еще один грузчик.
Грузчик — сын отчима от первого брака — был старше ее года на два и представился красивым именем, которого Лоренца с ходу не запомнила. По-русски он говорил хорошо, но с заметным акцентом. Парнишка понятия не имел, как держаться с новоявленной сестренкой, а молодожены были заняты только друг другом, так что она могла молчать и думать о своем.
Туман рассеивался, и контуры города стали уже различимы, но полюбоваться ими не удалось. Машина как-то очень быстро остановилась. То ли город был слишком мал, то ли она опять задремала, сама того не заметив.
Мама замерла на пороге двухэтажного особнячка и растерянно улыбнулась, оглянувшись на дочь и пасынка, которые тоже вылезли из машины. Отчим помедлил, а потом все же подхватил ее на руки и перенес через порог.
— Дом встречает хозяйку! — улыбнулся он.
Лоренца подумала, что новый папочка ей, пожалуй, даже нравится. Да и брата ей всегда хотелось, причем именно старшего. На эту роль поочередно назначались Дик Сенд, Натти Бампо, Скарамуш… Она покосилась на кандидата в братья. Достоин ли он столь славной компании, Лоренца еще не решила.
— Ажуолас! — позвал отчим. Брат (пусть будет так, все равно никуда от него не денешься!) улыбнулся и поднял ее рюкзак.
— Идем, — пригласил он, — сейчас будет кофе.
Ее новый дом был просторен, лестница светлого дерева вела на второй этаж. Ажуолас — вот как его зовут, надо запомнить, чтоб не опозориться! — понес ее вещи наверх, и ей оставалось только подняться следом.
— Твоя комната, — сказал брат, — тебе нравится?
— Да, — быстро ответила Лоренца, хотя еще не успела ничего толком разглядеть. Но брат другого ответа и не ждал. Кивнул и вышел. Похоже, бросаться в объятия новой родственнице он жаждал ничуть не больше, чем она сама.
Чертовски хотелось остаться одной. Хотя бы с мыслями собраться. Но — кофе… «Хоть душ приму! — решила она. — И пусть ждут».
Ведь кто знает, вдруг это всего лишь сон? Она задремала в метро, возвращаясь из художественной студии, или спит на своем клетчатом диване под укоризненным взглядом плюшевого медведя, или же — как это было разок зимой — учительница затрясет ее за плечо: радость моя, может, тебе к врачу обратиться? Может, у тебя переутомление, если на уроке спишь?
Но сон не проходил — хоть щипай себя, хоть кофе пей бочками.
Просто в один прекрасный день мама уезжает ненадолго на какую-то конференцию, а возвращается странно помолодевшая и растерянная. Там, в далеком городе, на берегу холодного моря, она встретила человека, которого не хочет потерять. И не знаешь, радоваться или грустить. Потому что это конец прежней жизни, в которой вы с мамой были — двое. И все у вас делилось пополам, от шоколадных конфет и кино на ночь до слез и задушевных разговоров. А теперь в этот прекрасный — хорошо, не всегда прекрасный! — мир вклинивается чужой. Лоренце хотелось расплакаться, дернуть маму за рукав, завопить на весь дом, на всю улицу: нет! Не смей! Но она только пробормотала, скрывая досаду: «Ну… Хоть познакомь».
Бабушка приняла решение дочери о замужестве в штыки, и Лоренца стала относиться к будущему отчиму теплее. У бабушки было безошибочное чутье: она всегда угадывала, что для мамы лучше, и противилась этому как могла.
Ни на регистрацию, ни на венчание в костеле на Невском бабушка не явилась. Мама делала вид, что ей это безразлично. А может, и правда было не до того. С новой стрижкой, в красивом брючном костюме она выглядела лет на десять моложе и глаз не сводила с жениха. Лоренца смотрела на них и думала: красивая пара, неожиданно свалившийся на ее голову папочка действительно хорош собой, и маму можно понять.
Вот только будет ли для нее место рядом?
Мама, разумеется, уверяла, что ничего не изменится, и сама понимала, что неправа. Но времени посидеть, поговорить, подумать у них не было. Их закрутила суматошная круговерть, и маму вместе с супругом унесло в свадебное путешествие, а Лоренцу — в сумрак квартиры на Петроградке, где жила мамина подруга. К бабушке внучку в тот раз не отправили, чем сильно обидели старушку. Потом была беготня с бумагами, мамины ночные разговоры по телефону, некстати разразившийся грипп.
А неведомая сила толкала и толкала их вперед. Любимая преподавательница ушла из студии, и заниматься там расхотелось. Школа надоела хуже горькой редьки. Лучшая подруга переехала в Москву. Город отторгал ее от себя, а сопротивляться и не хотелось. Она просто плыла по течению, не задумываясь, что, собственно, происходит.
И вот настало пробуждение. В незнакомом доме, в чужой стране. Что с этим делать, Лоренца решительно не знала.
Пора было умываться и спускаться вниз. Надевая халат, она встряхнула джинсы, и на пол со звоном упала найденная в купе монета.
Это был не рубль. Мама ошиблась — из кармана эта денежка выпасть никак не могла. На местные — или еще какие-то европейские — деньги она тоже не походила. Тяжелый серебряный кружок со странным орнаментом на одной стороне и грубоватым изображением коронованного змея — на другой. Может, и не монета вовсе? А какой-то сувенир. Откуда только он в купе взялся?
С улицы послышался шум мотора: отчим успел съездить в магазин, пора было завтракать. Монета отправилась в сумочку к заколкам и расческе, а загадка была отложена на потом и благополучно забыта.
2Следующие дни прошли бестолково и суматошно: получали бумаги в отделе миграции, ждали и встречали контейнер, распаковывали вещи. Пустые полки в ее комнате заполнялись привычными книгами, плюшевый медведь воцарился в углу кровати, и мир снова принял знакомые очертания.
Раза два она выходила с Ажуоласом, несколько раз — с мамой, но довольно быстро Лоренца освоилась настолько, чтоб гулять по городу с альбомом в руках, и каждый день уходила делать наброски. К осени отчим обещал устроить ее к какому-то преподавателю.
Город постепенно раскрывался, принимал новую жительницу. Крошечный и очень тихий, со страшно запутанными для привычного к строгой геометрии глаза улочками и переулками. Вместе с тем ее новый дом казался уютным и таинственным, словно сказочный городок, нарисованный в детской книжке. На самом деле, конечно, он был иным — город с давней историей и горькой судьбой, но пока Лоренца видела только то, что хотела: узкие улицы, черепичные крыши, плывущие в вечернем небе разноцветные шары-монгольфьеры. И думала, что, пожалуй, сможет его полюбить.
Звонила бабушка. Услышав бодрое: «Живем прекрасно», похоже, расстроилась.
Убирая в карман телефон, Лоренца вспомнила, как бабушка пила чай, морщилась и ворчала, что променять Петербург на какую-то дыру — это безумие. Прадедушка, который в свое время вывез семью в Ленинград, перевернется в гробу, потому что Елена мало того что сама спятила, так еще и тащит за собой ребенка. Куда? Зачем? Ответить на эти вопросы Лоренца не смогла бы, но было все равно неприятно.
Резко запахло «Красной Москвой».
