А та мелко затряслась от смеха:
— Так и сказала? Ну, Регина гордая была. И сейчас такая? — Имя бабушки она произнесла как-то странно, акцент у нее был все же сильный. — С тобой верно, не знакомы. Я и Елку не видела ни разу. Регина давно уехала. В том году… В космос, кажется, полетели. Гагарин. Вот она уехала, не появлялась больше. Тебя как зовут-то?
— Лариса, — нехотя выговорила Лоренца.
Бабка закивала:
— Хорошее имя, хорошее. А меня зови Жиежулой. Бабка Жиежула — все меня тут знают. Вот, пришли. Давай ждать.
Автобус не показывался. Уйти было как-то неловко, надо ее хоть в автобус посадить. Старуха продолжала бормотать — то внятно, то начинала молоть какую-то ерунду. Похоже, она все же была старше бабушки и заговаривалась. А может, просто с головой плохо.
— Нет автобуса, — жаловалась Жиежула, — сын меня по субботам возит… Ну, я тебе уже рассказывала. Хорошие у меня сыновья. Как они гнались за ней — не догнали. Вышла, вышла замуж за змея этого. А ты послушай, я же вместо нее, — бабка Жиежула опять затряслась от смеха, — я ж ему гусыню подсунуть хотела! Ты представляешь?! Вот было бы смеху. Но хитер, мерзавец. Увез мою девочку… Ты видела город на дне моря? — вдруг спросила она резко и требовательно.
— Какой город? — Лоренца совсем уверилась, что бабка свихнулась.
— Город в море. Когда море тихое, тогда его и увидеть можно, и колокола услышать. Говорят, он не тут затонул, — ну, неправда. Здесь он. Женщина одна его из колодца ведром чуть не вытащила, город этот. Но так его не возьмешь, крепко он засел. Выкупить можно — серебром и кровью. Ну да не о том говорим… Увез он девочку мою. Твоя мама как, замужем счастлива?
— Это их дело! — огрызнулась Лоренца.
— Да не буду, не буду говорить… Ты же поняла, что мы не чужие. Хочется знать мне. Но нет, в дом к вам не пойду. Не бойся. И не убегай от меня больше.
— А я от вас и не убегала. Это вы исчезли, слова не сказав.
— Убегала… Неслась по лесу, но сыновья у меня быстрее. Не бойся. Вот и автобус. А колу не пей, — совсем бабушкиным голосом сказала Жиежула, забираясь в автобус. — Лучше в гости заходи, настоящим квасом угощу.
Автобус вильнул, взметнул за собой облако серой пыли и скрылся за поворотом. Лоренца осталась на дороге одна. О странном разговоре напоминал только красный след на ладони, оставленный ручками пакета. И это в маленькой лавочке бабулька столько всего накупает, когда прогуляться выходит? А в «Максиме», наверное, полную тележку перед собой толкает и забивает провизией весь багажник машины своего замечательного сына.
Маму Лоренца застала в гостиной. Елена разложила перед собой клубки и крючки и листала рукодельный журнал. Она хотела связать занавески, которые сочетались бы со скатертью, и никак не могла выбрать модель.
— Все такие красивые, — пожаловалась она дочери, — а ты что посоветуешь?
Лоренца ткнула наугад в картинку, мама наморщила лоб:
— Хм… Коротенькие? Знаешь, а ты права. Это то что надо. Рисунок очень хорош и к скатерти подходит. С изюминкой. Вот, их и свяжу. Как думаешь, — кивнула она на клубки, — хорошо будет смотреться?
— Мама, — собралась наконец с духом Лоренца, — у нас тут родня не сохранилась?
— Родня? — Мама подняла бровь. — Насколько я знаю, нет. А почему ты спрашиваешь?
Просто в голову пришло, — смутилась дочь. Врать было неприятно.
— Дед рассказывал — никого не осталось. Потому и не ездили сюда.
Лоренца захотела чаю с бутербродом. Мама упоенно вертела в руках светло-серый льняной клубок и думала только об уюте, который воцарится в этом, да и в городском доме, когда она развернется вовсю. Талантов у нее было немало, мама умела и свечи лить, и мыло варить, и шить, и вязать. Потом разберусь, решила Лоренца, наливая воду в чайник, пусть вяжет.
В кармане она нащупала ту самую монету и расстроилась: забыла Жиежулу спросить, не вспомнила про денежку. А могла бы: расходящийся ворот старухиного платья был застегнут той самой брошкой со змеями.
Лоренца подняла глаза и вдруг увидела город на дне моря.
Видела она его уже не раз. Точно такой же календарь был и в городском доме. По приезде она даже поддразнила отчима: любимая картина? Тот засмеялся и сказал, что картина, да. Нравится, но всё проще: делали что-то для музея, вот их благодарные заказчики календарями и завалили.
Город пах сыростью и йодом. Стены домов потемнели, в окна вплывали рыбы, но в окнах светились тусклые огоньки и время от времени мелькали человеческие силуэты. Или почти человеческие.
Спокойно и равномерно рокотал прибой. От его шума было некуда деваться: голос моря был слышен в воде или очень влажном воздухе — уже трудно было разобрать. Наверное, море схлынуло и оставило город открытым вечернему небу. Но волны были все ближе, брызги летели ей в лицо, потом в глаза плеснула волна, Лоренца вскрикнула и сжала кулаки. Море заливало улицы. Утопая, Лоренца успела заметить, что равнодушные рыбы вновь поплыли вдоль стен, скользя пустым взглядом по окнам.
В ладонь больно врезалось ребро монеты, и наваждение пропало. Календарь на стене, чайник закипает. Хлопнула дверь — Ажуолас вернулся.
Лоренца повертела в руке монету, спрятала ее обратно в карман и тихонько выскользнула из дома.
Идти до моря было недалеко, а быстрым шагом — тем более. Берег словно вымер. Даже чайки пропали.
— Ну и где вы? — вслух проговорила Лоренца. — Что вам надо от меня? Что за… Я домой хочу!
Она не выдержала и расплакалась. Еще немного, и мама поймет: что-то не так. Господи, ей и до психушки недолго! Рыбы, змеи, дома, бабушка — или двойник, кто их, глюки, разберет, — с иностранным именем. Рассказать кому — и наденут на тебя одежды с длинным рукавом, и повезут в красно-белой карете.
Море было тихим и некрасивым, как на плохом рисунке.
— Идите к черту! — прошептала девочка.
Она достала монету, подержала ее немного на ладони и без сожаления швырнула в воду. Монетка весело запрыгала по серой глади, оставив на ней пять «блинчиков».
К черту! К черту ваши тайны.
Она зашагала к дому, но, чуть не дойдя до калитки, свернула в сторону, уселась на траву и зарыдала с новой силой.
Ну и чего она добилась? Утопила сувенир? Ай молодец! Только что это изменит? Голова на место встанет?
— Лариса!
Ажуолас неловко топтался рядом, потом приобнял сестрицу за плечи, утешая. Тут же виновато отвел руки.
— Ну что случилось?
— Не могу я больше! — ревела сестрица. — Не могу!
— Тебе плохо с нами?
Лоренца затрясла головой. Лучше б он ее не жалел, от этой неожиданной доброты все обиды и жалобы на жизнь полезли наружу. Хорошо хоть, выговорить их вслух рыдания не позволяли.
— Маму твою позвать? — спросил брат.
— Не надо! — испугалась Лоренца. У нее даже слезы высохли. — Пожалуйста, не говори… Она правда решит, что мне плохо, а мне…
— Тебя кто-то обидел?
— Не обидел. И мне тут… Знаешь, даже и хорошо. Просто непонятно.
— Это пройдет, — пожал он плечами, — привыкнешь. Подожди, я вот починю велосипед, кататься научу. Будешь с нами ездить.
— Ага, починишь, — буркнула Лоренца, отыскивая носовой платок, — если Аустея разрешит.
Ажуолас рассмеялся:
— Она в Лондон едет до конца лета. Запрещать некому.
— Так что же случилось? — спросил Ажуолас, когда она оттерла глаза и щеки мягким, пропахшим лавандой лоскутом. Лоренца уже немного успокоилась, хотела отшутиться, но замерла, не в силах шевельнуться.
Бабушка — или Жиежула — стояла в конце дорожки. Как всегда, в темном. Она показалась немного выше, чем днем, на шоссе, платье на ней было длинное, ноги закрыты подолом, и Лоренца не видела, те же безобразные ботинки на ней или бабка переобулась. А вот лицо переменилось. Жиежула смотрела с нескрываемым ликованием. Радость была нехорошая, Лоренце хотелось то ли спрятаться, то ли камнем швырнуть, только бы не видеть кривой улыбки и сверкающих глаз. Брошь на темном платье сияла, как светляк.
— Что там? — обернулся Ажуолас, но видение уже растаяло, или же бабушка-Жиежула успела шагнуть вбок, под защиту густых кустов. В сумерках разглядеть, кто там прячется, было трудно.
— Ничего, — прошептала Лоренца.
Брат покачал головой:
— Тебе не идет вранье.
Лоренца вздохнула:
— Если рассказывать начну, никто не поверит, что правда.
Они уселись на траву. Пахло цветами и дымом — из трубы ближайшего дома выплывали светло-серые клубы. В маленьком костеле неподалеку запели колокола. Теплело. День-два, и снова можно будет валяться на горячем песке.
— И сегодня она снова со мной говорила. Она откуда-то нас знает, но мама говорит, родни тут точно не осталось… — закончила Лоренца и подняла глаза.
Ажуолас внимательно смотрел ей в лицо. Как ни странно, он ей верит, поняла она. Брат слегка нахмурился и спросил:
