не готова к близости с ним.
Я не знаю, как это бывает у других девчонок, и, может, я наивная дурочка, но мне хотелось, чтобы мой первый раз был особенным. Мне не хочется морщиться, позже вспоминая о нем, даже если было неприятно и больно. Мне хочется вспоминать о нем, как о моменте, к которому я была морально готова и который могла контролировать с первой и до последней секунды. Мне хочется, чтобы Стас понимал, насколько это значимо для меня. Но, вероятно, именно его опыт в таких делах и торопит его к получению уже знакомых ощущений. Для меня же – этот опыт будет совершенно новым, и мне страшно ступать на неизведанную территорию. Именно поэтому я чувствую сейчас облегчение: я словно получила отсрочку.
– Мур! – Встречает меня Никита.
На его лице максимальная неловкость. Волосы взъерошены, одежда помята, рукав рубашки разодран и болтается, на шее – царапина: видимо, ободрал веткой, когда приземлился в розовый куст или пытался оттуда выбраться.
Я застываю напротив него и вглядываюсь ему в глаза.
Мы смотрим друг на друга, и что-то трепетное и невысказанное трещит электричеством между нами в соленом вечернем воздухе. «Интересно, как много он успел увидеть?» – думаю я.
И понимаю, что много. Никита видел достаточно, чтобы сделать нужные выводы. Я инстинктивно закусываю пылающие от поцелуев со Стасом губы и гадаю, смотрит ли он сейчас на нас из окна.
– Ладно, мне пора! – Вдруг выпаливает Никита, но не двигается с места. – Я просто хотел… Неважно. Так, глупость.
– Как ты? – Спрашиваю я. – Сильно ушибся?
– Ерунда. – Хмыкает он. – Ты была права, шпалера уже давно прогнила, а мне уже не двенадцать, чтобы лазить по ней к тебе в спальню.
Никита так пристально смотрит на меня, что я начинаю дрожать. Мне так больно от его взгляда, и мне так жаль, что все так сложилось, что меня буквально разрывает на части от нахлынувших чувств. Мне хочется расплакаться, но я не могу.
– Ты весь грязный. – Шепчу я, делая к нему шаг. И начинаю пальцами собирать с его одежды травинки и отряхивать с нее пыль. У меня нет сил, смотреть ему в глаза, я больше не могу. – И ты поранился. – Говорю, задержав взгляд на царапине на его шее, по краям которой выступила кровь.
Я умираю от желания его обнять, но все еще помню, что мы тут не одни. И я в ужасе от того, как все запуталось.
– Лель, я пойду, ладно? – Тихо произносит Никита.
Он осторожно дотрагивается до моего плеча, и я вздрагиваю.
– Нет! Нужно обработать рану!
– Алена, все хорошо. – Бормочет Никита мне в волосы. Его губы почти касаются моей макушки, и это ощущается как поцелуй, от которого у меня все внутренности сводит. – Я обработаю дома. Все в порядке. Правда.
– Зачем ты приходил? – Я поднимаю на него умоляющий взгляд.
В моей памяти проносится вся палитра ощущений, пережитых наедине с ним: вот мы катаемся по траве и смеемся, вот поднимаем сотни брызг, купаясь в море, подпрыгиваем на кочках в автобусе, гоняем наперегонки на велосипедах, и солнце играет бликами на наших лицах и в волосах. Это все мгновения безудержного счастья, которые не могу отпустить. Мне хочется, чтобы они длились вечно.
– Давай завтра. – Почти шепчет Никита, бросая взгляд куда-то мне за спину.
– Зачем ты приходил? – Упрямо повторяю я.
Но Высоцкий молчит. Смотрит сквозь меня, и я понимаю, что сейчас самое время обернуться. Что я и делаю. И ожидаемо вижу Стаса.
– Я поехал. – Он на удивление выглядит спокойным. Приветливо улыбается Никите, затем подходит ко мне. – Заеду завтра утром.
– Тебе не обязательно… – Начинаю говорить я, но Стас прерывает мою речь коротким, но нежным поцелуем в губы.
– Все нормально, еще спишемся сегодня. – Говорит он, поглаживая большим пальцем мою щеку. – Мне, правда, нужно домой – помочь матери. А вы… поговорите спокойно. – Видно, что ситуация ему неприятна, и Стас делает над собой усилие, чтобы улыбнуться. Но при этом он уверен в себе и не ревнует меня к лучшему другу. Ну, разве что самую малость. – Пока, Никитос! – Он взмахивает рукой на прощанье. – В следующий раз выбирай лиану покрепче!
– Я лучше через дверь. – Не оценив шутку, без эмоций отвечает Высоцкий.
Небо разрывает внезапный раскат грома.
– Да, – подмигивает Стас, – отличная идея. И не забывай стучаться!
Смеясь, он отправляется к машине, припаркованной с другой стороны, у дороги, а я поворачиваюсь к Никите.
Мои щеки горят, сердце в груди грохочет. Я вижу, как помрачнело лицо Высоцкого, и чувствую вину: пламя стыда охватывает буквально весь горизонт за его спиной, где яростно догорает солнце в закатном небе.
– Я тоже пойду. – Выдыхает Никита тихо, когда за домом слышится урчание двигателя.
– Нельзя так уходить. – Говорю я.
В его чертах горит разочарование. Он мотает головой.
– Нет, так будет лучше.
С неба начинают падать холодные капли.
– Мне так жаль. – Почти пищу я, когда Никита разворачивается, чтобы уйти.
Он замирает и не двигается.
– Я тоже тебя любила! – Кричу я ему в спину сквозь шум набирающего силу дождя. – Любила, но ты не видел! Не замечал этого…
Высоцкий медленно оборачивается. Вода льется по его лицу, просачивается сквозь одежду.
– Сколько мне еще было ждать, чтобы ты заметил?! – Дождь меня тоже не щадит: стекает с волос на лицо, путается в ресницах, сбегает струйками по шее. – Ты кроме Полины никого не видел, а Стасу я нравилась и прежней…
– Это неправда. – Он делает ко мне шаг. – Я просто не понимал…
– Ты и сегодня был с ней, я вас видела. – Ору я, как безумная, а выходит лишь жалобный писк.
Никита отчаянно мотает головой. Ливень обрушивается на наши головы с новой силой.
– Я видела. – Повторяю я, пытаясь контролировать свое дыхание и сжимая пальцы в кулаки.
– Мы просто поговорили! – Отчаянно восклицает он. – Она не нужна мне. Я сказал, что люблю другую.
– Слишком поздно. – Надломлено произношу я. Внутри меня происходит настоящая истерика. – У меня есть парень!
– Я знаю, что облажался. – Никита кладет мне ладони на лицо. – Я виноват. Позволь мне все исправить?
Он выглядит таким смятенным и подавленным, что я забываю про проклятый дождь, пытающийся смыть нас с поверхности земли.
– Я не знаю. – Честно отвечаю я. – Не знаю, что чувствую. Это так сложно…
– Я помогу. – Говорит Никита, наклоняясь к моему лицу.
И мы целуемся, а дождь хлещет нас, как безумный, жалит даже через одежду. Он проскальзывает везде – будто мы стоим под душем, и только увеличивает силу, словно собирается смыть с нас следы этих поцелуев, как следы преступления.
Никита запускает руки в мои влажные волосы, прижимает меня к себе. Мне передается его бешеное биение сердца. Он целуется неуверенно, но так страстно, что от его хриплого стона, щекочущего губы, на меня обрушивается волна дикого возбуждения: словно щелкнул какой-то внутренний переключатель, и я больше не могу остановиться, больше не владею собой.
Никита прихватывает зубами мою нижнюю губу, и на это тут же, как будто только этого и ждало, отзывается мое тело. Я сильнее вцепляюсь в него, вжимаю в себя и углубляю наш поцелуй, буквально терзая его рот – яростно, задыхаясь, будто изголодавшись по тому, чего так долго хотела.
Целое полчище хрупких бабочек устраивает танцы в моем животе, заставляя меня стонать от удовольствия и желать, чтобы это не заканчивалось никогда. Никогда.
Но тут перед глазами вспыхивает картина того, чем мы занимались со Стасом перед тем, как появился Никита, и снова накатывает стыд. Высоцкий не замечал меня, он с ума сходил по Полине в то время, как Стас всегда был тверд в своем выборе. Я не могу поступить с ним так, это неправильно. Он этого не заслужил.
– Подожди. – Мой голос звучит отчаянно, когда я пытаюсь отстраниться. Но Никита продолжает тянуться ко мне, и наши губы снова соприкасаются в поцелуе, грозящемся растянуться надолго. Из его объятий вырваться намного труднее, чем из объятий Кощея. – Остановись, Никит. – Задыхаясь, шепчу я.
Дождь больно бьет меня по щекам.
– Ты же чувствуешь это? Чувствуешь? Скажи! – Тяжело дышит Никита, не желая отпускать меня.
Я кладу руку ему на грудь и осторожно отодвигаюсь. Мое сердце рвется из груди, и на его месте рождается страшная пустота.
– Чего ты хочешь?
– Чтобы ты выбрала. – Решительно говорит он.
– Прости. – Я разворачиваюсь и бегу в дом.
Никита бросается за мной.
– Вот твоя худи. – Говорю я, когда мы оказываемся в гостиной. – Забирай и уходи. – Указываю на аккуратно сложенную толстовку с капюшоном, лежащую на кресле.
– Алена! – У него сбивается дыхание. Он руками смахивает влагу с лица и волос. – Ну, ты ведь тоже меня любишь. Я знаю. Я чувствую! Ты могла меня обмануть до нашего поцелуя,
