но не теперь.
– А вдруг тебе опять кажется? – Тихо спрашиваю я, поворачиваясь к нему. – Вдруг как с Полиной? Померещилось, а завтра пройдет?
Его лицо вспыхивает болью.
– Нет, это другое. Теперь я знаю, что это совсем другое. Я могу отличить настоящие чувства, а ты?
Мы замираем друг напротив друга, и я тону в его глазах, полных печали, не зная, что ответить. А затем тишину дома разрывает звук мобильника.
– Мне нужно ответить. – Вздыхаю я, взяв со столика телефон.
– Алена. – Опускает плечи Никита.
– Мне нужно ответить, – повторяю я, надеясь, что это даст мне, хотя бы, минуту на то, чтобы прийти в себя и начать соображать нормально.
Но этот телефонный звонок меняет вообще все.
– Ксюши больше нет. – Вместо приветствия дрожащим голосом говорит Тая. – Она ум-мерла. – Заикается подруга. – Алена, ты слышишь меня?! Ее больше нет…
17.2.
НИКИТА
Мы сидим в холле приемного отделения больницы и сами не знаем, чего ждем. На нас все та же мокрая одежда, а за окном по-прежнему бушует ливень. Алена вздрагивает от подступающих всхлипов, лежа у меня на груди, а я обнимаю ее левой рукой и смотрю на черное небо за окном. Мне в голову почему-то лезут воспоминания о том дне, когда весь мир узнал о смерти фронтмена «Linkin Park» Честера Беннингтона.
По словам его друзей и близких, он выглядел спокойным и жизнерадостным за день до гибели, и ничто не указывало на то, что он решится свести счеты с жизнью. Больше всего мне тогда врезался в память комментарий эксперта-психиатра об особенностях протекания депрессий и подавленных эмоциональных состояний: «Людям вокруг очень тяжело распознать признаки того, что происходит с их близкими. И не каждый человек планирует покончить с жизнью заранее: иногда это просто вспышка, минутное помутнение рассудка, короткая мысль о том, что больше уже никогда не будет хорошо – и в такой тяжелый момент важно, чтобы кто-то был рядом и оказал поддержку».
Наверное, Ксюша осталась совсем одна, и рядом не было никого, кто сказал бы ей, что однажды боль отступит. Однажды ей обязательно станет легче, и нужно только подождать. Это мог быть совсем короткий промежуток времени, или какое-то событие, которое стало триггером… И тут меня словно окатывает ледяной водой: та их встреча с Драгачевым в школе. «Осень. Обострилось все» – его слова, словно пощечина, обесценивающие все ее чувства.
И у меня ком встает в горле, и слезы подступают к глазам.
– Это мы виноваты. – Вдруг звучит в привычном больничном шуме голос Таисии, сидящей справа от меня. Она в отличие от Алены не плачет, но на ее лице отражается неистовое напряжение. – Мы оставили ее одну. Это все мы.
– Вы не виноваты. – Говорю я.
У меня ледяные змеи ползают по спине в этот момент.
– Мы же были у нее дома. – Размазывая слезы по щекам, хрипло произносит Алена. – Казалось, что она успокоилась, что ее отпустило. Я не думала … не думала… – Ей не хватает дыхания. – Я – ужасный друг, потому что совсем забыла о Ксюше…
– Не вини себя. – Я глажу ее по волосам. – У тебя отец пропал, ты пыталась справиться с переживаниями, плюс куча других проблем. Невозможно за всем уследить.
– Я должна была быть внимательнее к ней. Мы же знали, как ей плохо!
– У меня вообще нет оправданий. – Едва слышно отзывается Тая. – Я провела последний день с Костиком и была бессовестно счастлива. Мы ходили в кино, катались на роликах, гуляли у моря: даже страшно подумать, что было на душе у Ксени в этот момент.
– Я не верю, что это правда. – Говорит Алена, сжав мою руку. – Я все еще жду, что выйдут ее родители и скажут, что врачам удалось ее спасти. Я не верю, что теперь мы будем говорить о Ксюше в прошедшем времени!
Я целую ее в макушку и крепче прижимаю к себе.
– Это правда. – Кивая, как заведенная, бормочет Тая. – Я прибежала сюда, как только дозвонилась до ее родителей. Вернее, мама Ксюши ответила на звонок по ее мобильнику и сказала, что они в больнице. Когда я вошла, они сидели здесь, в холле. Ее маму трясло, а отчим был белым, как мел. Они даже ответить мне не могли, что произошло с их дочерью, а потом вышел врач и сообщил, что Ксюшу не смогли спасти. Единственное, что я поняла: причиной стала большая доза лекарств, которые она приняла намеренно, и уже к приезду скорой ее пульс был нитевидным и почти не прощупывался. Потом родителей увели в палату, а я осталась тут одна. Вышла подышать, начался этот ливень, я позвонила тебе…
– Но, может, есть шанс… – Алена бросает взгляд в сторону коридора с массивными дверями, за которыми скрываются процедурные для приема пациентов по скорой.
– Ее мама говорила то же самое. – Тихо отвечает Тая. – И потом упала на колени. А муж ее поднял.
Она смотрит в одну точку, ее руки дрожат.
– Ксюша ведь выглядела нормально. – Пищит Алена, пытаясь справиться с новой волной подступающих слез. – Я даже подумать не могла, что ей настолько тяжело…
– Она могла жить и жить. – Кивает Тая, сглотнув. – Стала бы счастливой, успешной и поняла бы, что из-за такого дерьма, как Дрыга, не стоит даже на секунду расстраиваться. Я не понимаю, что пошло не так. Не понимаю, зачем она…
Тая зажмуривается, сжимает пальцы в кулаки.
А я молчу.
Я просто не знаю, как открыть рот и рассказать им о последнем разговоре Лехи и Ксени. Нет, не потому, что он мой друг, и я хочу его защитить. А потому, что знаю, что смерть бывшей подруги и так станет для него огромным ударом, и он всю жизнь будет себя винить. И все вокруг и без этих подробностей будут его осуждать. Леха и так знает, что виноват. Нужно ли добивать его окончательно всеобщим порицанием?
Через минуту на пороге больницы появляется Костя. Он идет к нам, но Тая на него даже не реагирует: она словно в каком-то гипнотическом сне. Парень садится рядом с ней, обнимает ее, и Тая, молча, кладет голову на его плечо. Костя спрашивает, что произошло, и так как девочки подавлены, мне самому приходится снова повторить все эти слова, от которых горчит на языке, и холодом стягивает желудок.
Алена беззвучно плачет. Костя, тяжело вздохнув, уставляется в пол. Мы сидим, словно придавленные бетонной плитой отчаяния, и снова ждем неизвестно чего. Никто из нас не понимает, как можно в такой момент просто вернуться домой. Горе лучше переживать всем вместе.
– А кто-нибудь сообщил Дрыге? – Спрашивает Якимушкин спустя некоторое время.
– А для чего? – Бесцветным голосом интересуется Алена. – Думаешь, ему есть до этого какое-то дело? Он даже на сообщения ей не отвечал: выбросил, будто какой-то мусор.
– Я сообщила. – Вдруг, нахмурившись, говорит Тая. И взгляды всех присутствующих обращаются к ней.
– Ты звонила ему? – Удивляется Алена.
Она медленно поворачивается к ней.
– Я послала ему фотографию. Ту, что сделала на кухне в твоем доме. Помнишь? Где они целуются с Ксюшей.
– Тая… – Охает Алена.
– Я написала ему, что это он ее убил. – Она добела сжимает дрожащие губы. – А что?
Костя крепче обнимает подругу за плечи.
– Но Тая… – Всхлипывает Аленка.
– Если это так и есть. – Холодно отвечает та. – Я хотела, чтобы он помнил это до конца своих дней. Чтобы знал, что это его поведение заставило ее…
– Но так нельзя.
– Можно! – Нервно восклицает Тая. – Ему что, трудно было вести себя по-человечески?! Трудно было объясниться с ней?! Почему нужно было быть таким ничтожеством, трусом! Ах, ты… – Она застывает с открытым ртом, и мы не сразу понимаем почему.
А потом следуем за ее взглядом и видим промокшего насквозь Леху. Он стоит у раздвижных стеклянных дверей на входе. Его плечи опущены, с одежды и волос бежит вода: очевидно, парень добирался до больницы пешком. Вид у него ошеломленный, растерянный. Леха скользит испуганным взглядом по залу ожидания, а затем останавливается глазами на нас.
Но подойти не успевает: Тая срывается с места, подлетает к нему и, словно дикая фурия, набрасывается на парня.
– Какого черта?! – Она ударяет его ладонями в грудь. – Кто дал тебе право?!
– Тая! – Мы бросаемся к ней.
– Как ты можешь сюда приходить?! – Новый толчок в грудь сбивает Дрыгу с ног.
Он падает, выглядит ошарашенным. Смотрит на Таю снизу вверх, хватает ртом воздух и дрожит.
– Как ты посмел?! – Кричит Тая.
Костя успевает ее оттащить еще до того, как она дотянется до Лехи ногой. Тая сопротивляется: молотит воздух руками, ногами, сыплет проклятиями и, наконец, разрыдавшись, безвольно повисает в объятиях своего парня.
– Ненавижу. Ненавижу тебя… – Всхлипывает она.
Костя уводит ее обратно и уговаривает опуститься на кресло.
– Так это правда? – Побледневший Драгачев с трудом складывает слова в предложения.
– Да. –
