то, что отлично видели, что он пьян и совершенно беспомощен.
— Тысячу проклятий! Вы это ко мне обращаетесь? — спросил Адкинс, повернув свое лицо ко мне.
— Да! Я вам это говорю, — сказал я, — и желаю, чтобы все присутствующие слышали мои слова. Вы бессовестный негодяй, разбойник и даже хуже. Вы убили беспомощного, невинного человека, неспособного защитить себя. Вы говорили о своей чести и репутации, а я теперь публично, при всех, объявил, какова ваша честь и чего стоит ваша репутация.
Будь нас только двое, очень может быть, что Адкинс и не подумал бы отвечать на мои слова или защищаться. Но при этой сцене присутствовало два десятка человек, которые слышали каждое слово. Он был поставлен в необходимость защищать созданную им самим же репутацию отчаянного человека.
— Теперь, — воскликнул я, — вы слышали, что я сказал! Джентльмены, вы все слышали мои слова?
— Джентльмены, — сказал Адкинс, обращаясь к толпе, окружившей нас, — что я должен делать? Вчера я вынужден был прибегнуть к таким действиям, о последствиях которых я сожалею; теперь вот опять появляется другой человек и завязывает со мной ссору, желая, очевидно, последовать за своим товарищем. Вот вам мой совет, — сказал он, обратясь ко мне, — оставьте этот дом, пока из него не вынесли вашего тела. Не дайте моей крови взволноваться.
— Волнение вашей крови не представляет для меня ни малейшей опасности, — сказал я, — у вас уже сейчас от страха душа ушла в пятки. Если бы я был настолько пьян, что не держался бы на ногах, тогда, без сомнения, вы показали бы свою храбрость и напали бы на меня. Но теперь, в данную минуту, вы этого не сделаете!
Величайший на свете трус был поставлен теперь в необходимость выказать свою храбрость, хотя бы и мнимую.
— Черт возьми! Если вы желаете этого, то вы получите свое!
С этими словами он нагнулся. Я видел, что он достал из-за голенища нож, и в тот же миг ударом кулака повалил его на пол. Нож выпал из рук Адкинса и, прежде чем он успел подняться, я встал между ним и тем местом, куда упало лезвие. Я вытащил из кармана свой нож и бросил его рядом с ножом Адкинса. Когда Адкинс встал на ноги, он набросился на меня. Но я снова ударом кулака повалил его на пол. Затем я схватил его, высоко приподнял и бросил на пол с такою силою, что он больше уже не вставал; у него был сломан позвоночник.
Когда я выходил из таверны, Адкинс был уже мертв, а Бурный отомщен.
Вернувшись к Бурному, я нашел его в очень плохом состоянии. Часы его жизни были сочтены.
— Бурный, — сказал я, — что желали бы вы сделать с человеком, который вас предательски заколол?
— Ничего, — ответил он, — он дурной человек, но только вы его оставьте в покое. Обещайте мне, что вы не будите пытаться мстить за меня. Пускай уж это сделает за нас Бог.
— Хорошо, товарищ, — сказал я, — ваше желание я исполню. Да и не могу больше вредить этому негодяю. Его уже нет.
— Я очень этому рад, — сказал умирающий моряк. — Очевидно, он понял, что поступил несправедливо, и ушел отсюда.
— Он не ушел, — сказал я, — а умер. Я зашел в тот самый дом, где вчера произошло это печальное событие — его встреча с вами. Я застал его там, но перед моим уходом он был уже мертв.
При этом известии лицо Бурного осветилось особенной, свойственной ему улыбкой. Он, очевидно, был очень доволен, и если не желал, чтобы я мстил за него, то только из опасения за мою жизнь.
К вечеру того же дня, в который был убит мною разбойник, не стало и Бурного.
Похоронив своего старого товарища, я решил разыскать свою мать, а затем вернуться на родину.
Перед отъездом из Соноры я навестил молодую чету, приютившую у себя сироту мистера Лири.
Ребенка у них уже не было. Они поручили отвезти малыша родителям его покойной матери, в Сидней, знакомому купцу, возвращавшемуся в Австралию. Они дали мне адрес хозяина одной гостиницы в Сан-Франциско, по фамилии Вильсон, от которого я мог получить более подробные сведения о мистере Лири. Вильсон знал Лири еще в Австралии. С этим адресом я отправился в столицу Калифорнии.
Вильсона я очень скоро разыскал в Сан-Франциско. По его словам, мистер Лири прибыл в Сидней несколько лет тому назад. Через год после его приезда в Сидней приехала из Дублина жена Лири, с которой он прожил несколько недель, а затем бросил ее. Потом Лири бежал в Америку вместе с дочерью сиднейского купца. Больше Вильсон ничего не знал и не мог сообщить о дальнейшей судьбе моей матери.
Я решил отправиться в Австралию, где у меня была единственная надежда получить какие-нибудь сведения о моей матери, брате и сестре и о сиднейском купце, отце несчастной девушки, погибшей от руки Лири.
Глава 20
ОПЕКУНЫ СИРОТЫ
В Сидней я прибыл после продолжительного плавания. Сразу же, как только я сошел с корабля на берег, я принялся за розыски мистера Дэвиса, отца несчастной убитой девушки.
Мистер Дэвис был довольно крупный бакалейный торговец в Сиднее и пользовался большим уважением, так что найти его не представляло никакой трудности.
На следующий же день я отправился к мистеру Дэвису. Это был джентльмен лет пятидесяти, с симпатичным честным лицом. Я сказал ему, что только что приехал из Калифорнии, где слышал о нем, и что дело чрезвычайной важности заставило меня обратиться к нему.
Мистер Дэвис попросил сообщить, какого свойства мое дело. По тону его голоса видно было, что он уже догадывается.
— Если я не ошибаюсь, — сказал я, — у вас находится, которого вам привезли из Калифорнии?
— Да, — ответил он, — его доставили мне приблизительно четыре месяца тому назад. Мне сказали, что это мой внук, и в качестве такового я его принял к себе в дом.
— Деньги, посланные для ребенка, вы тоже получили?
— Да, получил и деньги.
Тогда я откровенно и подробно рассказал ему обо всем, сообщив что причина моего приезда в Сидней узнать что-нибудь относительно матери.
— Лучшего вы не могли ничего придумать, чтобы собрать необходимые для вас сведения, — сказал он. — Женщина, называющая себя миссис Лири и считающая себя женою человека, который в наших краях был известен под фамилией Метьюса, здесь. Если это ваша мать, то не трудно разыскать ее. Она бывает у нас каждый день. Она
