Дело об убийстве девушки из поселка Солнечный было в принципе типичным для преступлений подобного рода. Имелись все признаки насильственного полового акта с фактом нарушения девственности и последующего убийства жертвы с помощью удушения. Повреждения на лице, шее, в области наружных половых органов, на внутренней поверхности бедер и на руках жертвы свидетельствовали о том, что изнасилование было совершено с применением грубого физического насилия. На то же указывали разорванные белье и одежда потерпевшей со следами крови и спермы в виде засохших пятен. Жертва пыталась обороняться, о чем свидетельствовали также и следы засохшей крови у нее под ногтями, но силы были явно неравными.
Провести нужные в таких случаях анализы, в частности на ДНК, в условиях местной клиники было, конечно, абсолютно нереально, тем более что со дня насилия и убийства прошло фактически пять суток. Исходя из этого, Липинский собрал все необходимые для исследования следы выделений, крови, одежду пострадавшей, после чего сообщил следователю Загоруйко, с которым уже не раз приходилось работать совместно, что материалы следует отправить в Москву, в лабораторию биохимической генетики Медико-генетического научного центра. Ну, тот, что располагается в районе Каширского шоссе, на улице Замоскворечье. Антон Юлианович, мол, уже звонил туда коллегам, поэтому дело теперь за официальным направлением от следственных органов.
И вот тут неожиданно возникли некие проблемы, о которых еще не знал доктор Липинский, как его уважительно называли студенты медучилища. Он-то считал, что предстоит обычная, в определенной степени рутинная работа, но вдруг, понимаете ли, обнаружились «обстоятельства»!
А суть заключалась в следующем.
Буквально через день после обнаружения тела пострадавшей Загоруйко уже задержал подозреваемого в совершении этого преступления и отправил его «на дачу» — так почему-то и жулье, и милиция называли местный ИВС. Но узнал-то об этом Липинский лишь тогда, когда встретился со следователем, чтобы решить вопрос отправки материалов на исследование в генетическую лабораторию. Загоруйко, к удивлению судмедэксперта, не высказал по этому поводу «горячего своего согласия». Сказал, что следствию вполне достаточно результатов той экспертизы, которую провел сам Антон Юлианович. Липинский попытался возразить, аргументируя свою точку зрения необходимостью тщательного генетического анализа. Но следователь проявил совершенно непонятное упрямство, заявив, что арестованный квалифицируется им уже в качестве обвиняемого. Что в конце концов и вывело из себя честнейшего Антона Юлиановича. Уж он-то хорошо знал, какие у «этих» иной раз применяются методы дознания.
Впрочем, может быть, эадержанный добровольно дал признательные показания в совершении им тяжкого преступления? Следователь подтвердил, что дело выглядит именно так. Липинский возразил, что одного признания, наверняка выбитого на допросе, окажется недостаточно, нужны доказательства вины, иначе обвиняемый откажется от своих показаний и следствие сядет в галошу, что практика и показывает… Но раздраженный следователь не хотел слышать его аргументов. И тогда Липинский не то чтобы сорвался с резьбы, но с присущей ему резкой откровенностью квалифицировал действия следствия как дилетантские и аморальные.
— Зачем тогда вообще, извините, любая судебно-медицинская экспертиза? — возмущенно закричал он. — Если вам все предельно ясно и вы считаете свои действия абсолютно законными, действительно, на кой черт вам все эти формулы ДНК и прочие генетические «бредни»?!
Короче, очень неприятный получился разговор… А усугубило его то, что Липинский пообещал следователю высказать свою профессиональную точку зрения официально. Не для того, чтобы вдрызг рассориться с теми, с кем ему все равно работать в будущем, а потому, что должен же быть предел беззаконию, якобы оправданному интересами следствия.
И вот это, последнее, кажется, подействовало на упертого Загоруйко. Он, скорее всего, сделал вид, будто смирился с неизбежным, сказал, что сам-то он согласен с экспертом, вот разве что обстоятельства… Но, так и быть, против истины, как говорится, не попрешь.
— Ладно, не будем ссориться, — огорченно вздохнул Загоруйко, — я сегодня же напишу постановление на проведение экспертизы, а завтра с утра отправлю с курьером подготовленные вами материалы в генетическую лабораторию.
На этом и закончился первый этап противостояния судебного медика со следователем. И было это больше недели тому назад. А что за «обстоятельства» мучили тогда Загоруйко, Липинскому было в буквальном смысле «до лампочки». Как, впрочем, и теперь. Ибо у истины не может быть двоякого толкования. Даже если этого кому-то очень хочется.
Вот обо всем этом и рассказал Антон Юлианович московским сыщикам, посетившим его утром в клинике. Почему-то он почувствовал к ним доверие. Бывает вот так, посмотрел на людей, поговорил с ними и… проникся. Без всяческих предварительных условий. Тем более что информация, которую он получил, в немалой степени касалась и его самого.
А события развивались следующим образом. Денис Андреевич, помня о позднем — или слишком раннем? — звонке Турецкого и также понимая, что зря «дядь Саня» вдруг беспокоиться не станет, счел за лучшее прислушаться к просьбе Александра Борисовича и с раннего утра отрядил двоих своих сыщиков в Раменское, на поиск Липинского.
Ну, Филя само собой, он уже участвует в деле. А в поддержку ему отправился Всеволод Михайлович Голованов, бывший майор и командир той самой разведгруппы спецназа ГРУ, в которой под его началом служил и капитан Агеев. Они понимали друг друга даже не с полуслова, а с полувзгляда. Мелкий и несолидный Филя был полной противоположностью — и внешне, да и по темпераменту — крупному и очень даже солидному Севе. Что, кстати, очень помогало им в оперативной работе. Филипп обычно вызывал огонь на себя, после чего Сева в нужный момент оказывал высокопрофессиональную огневую поддержку. И, как правило, объекту их внимания мало уже не казалось… Причем если Филя достигал доверия к себе с помощью умелого общения, ловкой демонстрации полной своей открытости и искренности, то Сева брал именно обстоятельностью, серьезностью и умением предвидеть неожиданные повороты ситуации.
Отыскать в сравнительно небольшом подмосковном городе, где, естественно, может быть одна главная городская клиника, место работы доктора Липинского для бывших разведчиков никакого труда не составило. Гораздо сложнее оказалось найти его самого в лабиринте корпусов больницы, первоначально выстроенной, вероятно, еще при царе Горохе, а в дальнейшем постоянно расширявшей свои территориальные владения. Но решили и этот вопрос. И вот теперь сидели в лаборатории при больничном морге и делились с доктором теми соображениями, которые высказал сыщикам в телефонном разговоре, пока они ехали сюда, привычно обретший утреннюю форму Александр Борисович.
Сам он сегодня должен был с утра ехать на аэродром в связи с делом погибшего летчика. Конечно, не будь такой срочности, он и сам бы с охотой встретился и поговорил с доктором Липинским, что, в общем-то, и не исключено в ближайшем будущем.
В этой связи Филя осветил Антону Юлиановичу всю подноготную истории с погибшей девушкой, начиная от самого факта ее смерти и кончая несколько неожиданной, но, как теперь постепенно выясняется, возможно, и вполне закономерной реакцией тех людей, что окружают ее семью, по поводу проводящегося расследования. Для Липинского все это стало своего рода откровением. А когда он узнал, что сам Турецкий по личной просьбе отца погибшей девушки привлек к расследованию частное агентство «Глория» и первые же найденные вещественные доказательства стали свидетельствовать отнюдь не в пользу версии следователя Загоруйко, вот тут Антон Юлианович задумался всерьез…
То есть, можно сказать, он уже где-то понимал, что упрямство Загоруйко было продиктовано не дурными качествами его характера, а суровой необходимостью поступать именно так, как он поступал. Оставалось теперь только проверить, как далеко распространяется это его упрямство. Липинский сел к телефону и стал методично набирать номера своих коллег из генетической лаборатории. Одного нет, другой занят и не может взять трубку, третий… Наконец нашелся тот, кто смог выслушать просьбу Антона Юлиановича. Его собеседник записал, о каком конкретно анализе идет речь, и попросил перезвонить через полчасика, а он за это время постарается все выяснить.
За эти полчаса Филя, не вдаваясь в детали частной жизни одной учительницы испанского языка, нарисовал доктору портреты некоторых старшеклассников из московской гимназии, где учатся дети российской так называемой элиты. Антон Юлианович, что было заметно, слушать-то слушал, но мыслями был совсем не здесь, в своей лаборатории. И с нетерпением поглядывал на часы.
