— Нигде, — повторила Катя, осторожно повесила трубку и включила автоответчик: пусть себе кричит-разоряется.
В глубине души, там, где продолжал бдить милиционер, ее второе «я», сложившееся за годы работы в милиции, Катя отлично знала, что поступает неосмотрительно и глупо. Ехать на рандеву с оборотнем! Надо было по крайней мере хоть Сережке сказать, где искать, если… Но слушать снова его разглагольствования о «суперсамце», сказках и мистической чуши ей больше не хотелось. Она все тихонько повторяла, напевала про себя фразу, услышанную вчера от Лейлы: Цыганское счастье… Я еду на праздник Цыганского счастья. Какое оно, интересно? Ей воображалось, что это путешествие начнется как-то необычно. Пробьет полночь, в ее дверь позвонят и…
Но звонок раздался гораздо раньше. В пять часов вечера.
На пороге стояли горбун Георгий и его сын — тот самый шкет, которого они с Мещерским…
— Вечер добрый, — поздоровался Георгий. — Мы тебя быстро нашли. Поехали? — Он крепко держал мальчишку за руку.
— Здравствуй, тетя. Хатка у тебя ничего, сносная, — шкет так и зыркал по прихожей. — Теть, дай водички попить, а?
— Хочешь сока? — гостеприимно засуетилась Катя.
— Обойдется он, — Георгий тряхнул сына, как мешок с картошкой. Тот завизжал, затараторил непонятно. — Говори по-русски!
Катя все никак не могла свыкнуться с мыслью, что у такого юного инвалида и такой бойкий сынуля.
Она сняла с вешалки теплую кофту, заглянула в зеркало, старательно подкрасила губы и сообщила, что готова.
Машина, на которой приехали отец и сын, подкосила ее окончательно: белый облезлый «мере» времен Карибского кризиса. Длинный, точно корыто, неповоротливый, весь в заплатах и пятнах коррозии. Цыган пнул ногой покрышку, кивком указал сыну на переднее сиденье, а Катю усадил назад В салоне одуряюще пахло бензином и приторной туалетной водой. Катя заметила, что горбун принарядился: черные волосы тщательно разделены косым пробором, ядовито-красный пиджак из тех, которые лет пять назад даже в бане не снимали «новые русские», черные мятые брюки, пугающетропически-кричаший галстук «живанши». Мальчишка был облачен, как и в тот раз, в спортивные «адидасы», только не такие замызганные, как в прошлый раз.
По дороге Катя не закрывала рта: цыган оказался живым и словоохотливым собеседником, машину вел уверенно и на подъездах к постам ГАИ резко сбавлял скорость. Катю в цыгане интересовало все «Вот ведь народ, точно с Луны. Живет с нами рядом. Свои обычаи у них, традиции, обряды, праздники. А мы, кроме того, что они кочуют по вокзалам, продают наркотики и клянчат в метро, ничегошеньки про них и знать не хотим!» — с досадой думала Катя, жадно слушая своего собеседника.
Семья Лейлы, по всей видимости, принадлежала к цыганской элите. Горбун Георгий рассказал, что две родных сестры Лейлы играли в театре «Ромэн». Сам Георгий окончил восемь классов и тоже хотел петь.
— И что же ты? — поинтересовалась Катя.
— Голос пропал, — ответил он, поправляя очки. — А потом у меня… Сама же видишь, какой я.
Он усмехнулся печально и тут же шлепнул по руке сына: мальчишка украдкой лез в «бардачок» за сигаретами.
— И чем же ты сейчас занимаешься? — осторожно полюбопытствовала Катя.
— Так, всем помаленьку, — уклончиво ответил горбун. — А ты?
Катя тоже уклончиво представилась журналистом. Далее она узнала, что Цыганское счастье — что-то вроде нашей Красной горки, когда родственники-цыгане ездят в гости друг к другу, порой справляют свадьбы, порой организуют сговор, что-то типа помолвки для будущих жениха и невесты.
В цыганский поселок съезжаются цыганские кланы не только со всего Подмосковья, но и из Владимира, Рязани, Тулы, Молдавии и Украины. У Лейлы, оказывается, была обширная родня А ее брат — «дядя Симеон», как называл его горбун, — был чем-то вроде цыганского барона или еще кем-то в этом роде.
«Будь наш, привыкни к нашей доле, бродячей бедности и воле. А завтра с раннею зарей в одной телеге мы поедем…» — вспомнила она Пушкина. Ей уже чудилось, что из этого путешествия к цыганам выйдет первоклассный репортаж! Одно только смущало: бдительный внутренний страж, второе «я».
Вот обмолвился Георгий о родственниках своей матери из Рязани, Владимира, и этот внутренний постовой тут же подсказал Кате, опий, маковая соломка — ведь оттуда, из этих самых мест, транзитом из Средней Азии подпольно завозились в Подмосковье эти наркотики. Молдавия ассоциировалась у нее с толом, пластитом и самодельной взрывчаткой, Тула — с небезопасной продукцией оружейных тульских заводов Катя не понаслышке знала, что ее коллеги интересуются цыганами Подмосковья исключительно по этим направлениям: торговля оружием, опием, кокаином… Вот бы о чем этого юного очкарика поспрашивать! Если он, конечно, окажется дурачком и станет отвечать журналисту на такие провокационные вопросы. Но она только вздохнула: бог с ней, с этой криминальной тематикой. Едешь к людям в гости, на праздник. Да еще оборотня собираешься смотреть. Так и трудись в этом направлении, не отвлекайся. На ее вопрос насчет перевертышей горбун только рукой махнул:
— А, чокнутый он.
— Сам-ма-шет-ший, — по слогам старательно выговорил мальчишка. — Я его раз обзывал, так он мне чуть глаз не выбил. Орал, что сердце вырвет. Потом бабка его заговорила, отошел. Сейчас тихий, только слюни пускает.
Мистико-романтическое Катино настроение как-то разом померкло. Вот тебе на — слюни, не слишком романтично.
В цыганском поселке жизнь била ключом. Столько цыган сразу Кате видеть еще не приходилось. Особенно ее поразили мужчины — самого разного возраста, от безусых подростков, до седых стариков, разодетые в яркие турецкие рубашки, некоторые щеголяли даже в гипюровых кружевных самых легкомысленных расцветок от розового до апельсинового. Ворота всех домов были настежь распахнуты. Улица забита машинами. Среди взрослых с гиканьем, свистом и хохотом носились ватаги цыганят. Совсем крохотные карапузы ездили на мини-карах. Катю уже не удивляло наличие у детей таких дорогих игрушек. Цыгане, хоть и рядятся порой в лохмотья и клянчат милостыню, люди далеко не бедные. Насчет милостыни и «мы люди неместные» она все же не удержалась, спросила Георгия.
— А, это купленные работают, — ответил он равнодушно.
— Как это купленные?
— Ну, если семья большая, кого-то из детей могут продать в работу, в артель. Артель покупает подаяние просить. Вот они и шуруют в поездах.
— Но это же как работорговля, Георгий! — заметила Катя.
— А так с голода помрут. У иной матери десять-тринадцать детей. Куда их девать? — Он повел Катю в дом показать матери, доставил, дескать.
В доме было натуральное столпотворение. Кстати, среди снующих туда-сюда цыган Катя увидела нескольких девиц и мальчишек совершенно славянского типа — русых, белолицых. Георгий пояснил, что это гулевые: дети, «нагуленные» матерями-цыганками от русских, украинских и других самых разных отцов. «Тоже наши цыгане, только белые», — пояснил он.
В доме пахло жареным мясом, перцем, луком, мятой и еще какими-то терпкими пряностями. Катя широко раскрытыми глазами смотрела на эту праздничную суету. И порой ловила на себе любопытные оценивающие взгляды: все в доме Лейлы видели, что ее привез горбун, и наверняка строили самые разные догадки.
Этот вечер запомнился ей надолго: огромный стол, накрытый во дворе, груды жареного мяса, кур, сосисок на фаянсовых блюдах, музыка, вырывавшаяся из выставленных из окон динамиков, говор на непонятном языке, смех… На празднике, как объяснил сидевший с ней рядом Георгий, сговорили несколько пар. Женихи клали прямо на стол перед родителями невест пачки денег — выкуп, подобный восточному калыму.
За все застолье Кате один раз только и удалось переговорить с Лейлой. Потная, раскрасневшаяся, она обмахивалась концами красивой кружевной шали, опрокидывала стопку за стопкой, потчевала гостей, распоряжалась на кухне.
— Уморилась, милая, — только и сказала она. — Никак дух не переведу. Угощайся, водочки со мной выпьешь? Не грех сегодня, — она налила Кате полную рюмку. — Ну, чтоб все хвори нас враз покинули! Черт, черт, черт, чтоб не сглазить!
Катя впервые в жизни залпом выпила целую рюмку водки.
Раз пришла в гости — отказываться неприлично. Закашлялась, засмеялась. И ей тут же стало море по колено.
— Где оборотень? — спросила она у Георгия.
— Позже пойдем. Ешь пока, закусывай. Яхнию с перцем любишь? А жареный лук?
Уже стемнело, когда он повел ее к Клязьме. Поселок полого спускался прямо к ее поросшим ивняком и осинами берегам. Там тоже шла стройка, размечались участки. Тут в прибрежных кустах на природе табором расположились те цыгане, которых в силу каких-то причин не позвали в дома. Горело несколько костров. Вот тут-то Катя и узрела традиционные полосатые перины, пропахшие детской мочой. В траве валялись пустые бутылки, а также пьяные «мужеска и женска» пола.
