— Эми, — сказала Элизабет, — я желаю, чтобы это все было так и на самом деле.
— Что вы имеете в виду?
— А то, — осторожно проговорила Лиз, — что на данный момент все так непросто вокруг нас. Порой эмоции берут вверх.
Девушка наклонилась вперед над чашкой.
— Вы ссорились с Дейл?
Элизабет провела рукой по юбке, расправляя ее на коленях.
— У нее ключи от дома отца. Она заходит иногда.
— Вы застали ее в доме?
— Я попросила ее больше этого не делать.
У Эми перехватило дыхание:
— Ничего себе!
— Я не хочу казаться ханжой. Но не чувствую себя вправе много говорить об этом. Том считает… — Элизабет остановилась.
— Что?
— Он думает так же, как (я полагаю) считает и Лукас. Дейл расстроена, ее любовная история закончилась, и это неудачно совпало с моим появлением в жизни Тома. Теперь воспоминания о потере матери снова разбужены, и мы все должны проявить терпение и подождать, пока не пройдет достаточно времени. Тогда Дейл снова почувствует себя уверенной.
— Вот как, — проговорила Эми. Она встала, одернув рукой юбку. — Вы поддерживаете это?
Элизабет колебалась. Она вспомнила, как сидела вечером за столом на кухне Тома после того, как он нашел ее в отчаянии в спальне. Лиз ела восхитительное рисотто, которое он приготовил. Будущий муж прилагал все усилия, чтобы заставить ее поверить в объяснения и примирительные слова, которые говорил.
А Лиз хотела верить ему, сказав себе, что ее моральный долг — согласиться с ним. Ведь Том так серьезно все воспринимает. Она убедила себя, стоя перед зеркалом в ванной, что самое меньшее, что может сделать для будущего мужа, для себя, для них обоих, — это попытаться понять его.
Лиз посмотрела на Эми.
— Да, — сказала она.
Когда девушка ушла, чтобы попасть на национальный экспресс, едущий обратно в Бат, Элизабет сделала себе яичницу и съела ее ложкой, которой обычно пользовалась, стоя возле плиты. Потом она взяла яблоко и бисквит, способствующий пищеварению, приготовила себе растворимый кофе, который принесла обратно в гостиную. Ее бокал вина, все еще полный, стоял возле стула, где Лиз была до прихода Эми. На самом деле, девушка не хотела приходить. Лиз видела по ее лицу, что ей нужно как-то отвлечься, пока не поймет, как поступить в дальнейшем. Эми заметила, что Элизабет не собирается откровенничать, высказывать ей все, выметая сор из избы.
Элизабет села, держа свою кружку с кофе, упершись подбородком в ее край. Она почувствовала, как испарина выступает на лбу.
На обратном пути после работы Лиз позвонила в консультацию на Харлей-стрит, куда она приходила раньше к гинекологу, женатому на одной из ее коллег. Элизабет осмотрели, она сдала анализ крови. Этим вечером ей сказали, у нее все нормально, мало того — она способна родить ребенка.
— Конечно, — сказал гинеколог, — ваши шансы на зачатие будут гораздо лучше, если вы выберете рослого парня двадцати двух лет. Но мы не выбираем по таким принципам, верно? Выбирают нас. В любом случае, удачи.
Элизабет села в такси между Харлей-стрит и своей квартирой, одной рукой держась за живот, словно недавно обнаруженный потенциал требовал опеки и уважения. Она почувствовала легкое ликование, как будто ее поздравили с достижением или небольшой наградой. Лиз благодарно улыбалась — не кому-то конкретно, а просто так.
Она позабыла о волнениях и тревогах прошлого уик-энда, увлекшись не менее тревожной перспективой. Потом Лиз приехала домой, нашла сообщение Эми на автоответчике и отвлеклась на предстоящий визит. Элизабет так никому и не позвонила, чтобы сообщить радостную новость: учитывая возрастные ограничения ее и будущего мужа, она способна зачать и родить ребенка.
Теперь, сидя с кружкой кофе, Лиз удивлялась своему прежнему порыву позвонить. Кому? Тому Карверу? Своему отцу? Что она скажет? «Ты не поверишь, но я еще не слишком стара, чтобы иметь ребенка!» И что они ответят? Не будут ли оба, каждый по своим личным причинам, захвачены врасплох? Ее отец — потому что дети никогда не приходили ему на ум, даже как предмет восхищения. А Том — поскольку Элизабет прежде не планировала детей, ведь у него уже есть трое от двух прежних жен. К тому же, все его мысли, очевидно, заняты Дейл. Не вызовет ли эта новость раздражения?
Лиз подумала об Эми. Планировала ли подруга Лукаса завести детей с ним, а Дейл — с Нейлом? Если женщина хочет иметь детей, и у нее есть любимый мужчина, то не так ли важно, узнает он о том раньше или позже?
Элизабет наклонилась, отпивая кофе. Возможно, ей действительно не следует никому говорить об этом. Да и кто должен знать об осмотре, кроме нее самой? Кого заинтересуют ее тайный восторг при совершении покупок в супермаркете, радость обладания автомобилем, возможность сказать беззаботно «мой жених», имея в виду Тома? Так вот — об ее новой возможности пока никому не обязательно знать.
Лиз сделала новый глоток и опустила кружку рядом с бокалом вина. Она сказала Тому, что попытается быть терпеливой с Дейл. Значит, надо так и поступить.
Элизабет мягко, но решительно погладила свой живот. Конечно, она попытается быть терпеливой. Теперь понятно, ради чего, разве не так?
Глава 14
Карен, сестра Мэтью, ждала у ворот школы, где теперь, как ей рассказали в Седжбери, работала Джози. Из тех же самых источников она узнала, что дети Мэтью вернулись сюда и живут теперь у отца с мачехой. Ходила молва и о том, что они попали обратно из-за госпитализации Надин, когда та попыталась покончить с собой. Вот тогда Мэтью самовольно перевел детей из их школ, воспользовавшись для этого своим авторитетом заместителя директора.
Пегги, мать Мэтью и Карен, была расположена поверить в обе истории. Последняя как раз и была выводом из предыдущей.
— Не будь безрассудной, мама, — говорила Карен. — Зачем Мэтью делать для своих детей что-то, ухудшающее их жизнь?
Пегги было не остановить:
— Мы все знаем, чья это вина.
— Ты незнакома с ней, — заявила дочь, — даже не видела ее ни разу.
— И не нужно ее видеть.
— Тоже верно, — сказала с нажимом Карен. — Слишком верно, черт побери. Тебе не нужно ничего видеть, но твое извращенное воображение превратит любого во врага номер один.
Пегги сказала, что она зайдет на Баррат-роуд, чтобы повидать своих внуков. Карен заметила, что мать довольно много требует, настаивая на своих воображаемых правах, словно она — потребитель или пассажир общественного транспорта, а не мать и бабушка. Это ничего не значило. Прежде, в годы словесных размолвок Пегги с Надин, мать просто самоутверждалась, — по крайней мере, так думала Карен. Пегги демонстрировала, что если жизнь и нанесла ей удар, она не собирается сдаваться.
