Флеаса нашли только благодаря его щегольским позолоченным сандалиям. Вернее, той из них, что была надета на правую ногу. Сама правая нога торчала из-под лошадиного трупа. По крайней мере, так потом рассказывали легионеры, а золотая сандалия вошла во множество афоризмов и даже стала эмблемой личной гвардии императора.
Самое удивительное, что он был еще жив… после страшного удара кавалерийской пики, пронзившей ему живот… после опрокинувшейся лошади, чья туша впечатала его в каменистый грунт…
— Быстро тащи вертолетную аптечку, — заявила Вики-Мэй тоном, не предполагающим возражений, и, уже обращаясь к легионерам, добавила, — мне нужно много чистой воды, два десятка полотенец и пять шерстяных одеял.
— Ты что, собираешься оперировать его? Прямо в этой грязи? — спросил Румата.
— Нет, блин, укольчик сделать и в клинику везти, — огрызнулась она, а затем прикрикнула на легионеров, — шевелитесь, черт вас побери!
… Вот и пригодился трофей, взятый при том памятном захвате вертолета. Универсальный полевой медицинский комплект, в просторечии именуемый «аптечкой». К моменту, когда Румата вернулся и осторожно опустил на чей-то плащ двадцатикилограммовый белый ящик с красным крестом на крышке, уже было готово нечто вроде импровизированной операционной. Кроме того, Верцонгер успел притащить Игенодеутса, своего шамана, который, как и оказалось, здорово разбирался в ранах, увечьях и вообще в устройстве человеческого организма.
Тем временем, Флеас ненадолго пришел в себя. Шевельнулись побелевшие губы.
— Глен… Это ты?… Почему так темно?… И холодно… Здесь всегда так?
— Все хорошо, мы тебя вытащим, — сказала Вики-Мэй, и, увидев, что раненный снова впал в беспамятство, добавила, — ну, начали?
Они начали. Они чистили забитые грязью внутренности. Они откачивали кровь, вылившуюся в брюшную полость. Они склеивали рассеченные сосуды и органы. Они заставляли работать сердце, то и дело готовое остановиться навсегда. И все это — под грохот артиллерии, добивающей остатки последней орденской армии. Под завывание ветра, несущего по равнине тучи проклятой пыли, от которой не спасал натянутый наспех полог. Под нервное сопение легионеров, на глазах у которых трое чужих людей боролись за жизнь их командира, а они почти ничем не могли помочь. Только таскать воду, стирать полотенца и отгонять назойливых мух. Ну, еще дать кровь. Да с радостью — сколько угодно. Может, еще чего надо? Отвалить отсюда? Хорошо-хорошо, отваливаем… Вы только позовите, если что…
Солнце клонилось к закату, когда появился дон Тира и буднично сообщил:
— Сражение окончено. Победа, Светлые… А как он?
— Нельзя так спрашивать, — пробурчал шаман, — вот сядет солнце, пойду с ним разговаривать.
— С кем? — удивленно спросил Румата.
— С ним, — повторил шаман, глазами показав на Флеаса, — попробую уговорить его вернуться.
… Операция длилась шесть часов и, казалось, отняла у Вики-Мэй и Руматы, все силы без остатка. Наконец на рану и разрезы были наложены последние полосы клеящего геля. Теперь на первый взгляд казалось, что тело легата даже и не подвергалось повреждениям… Только казалось и только на первый взгляд. Потому что лицо раненного даже в свете факелов оставалось бледным до прозрачности, конечности были холодны, а пульс едва прощупывался.
— Мы ведь все сделали правильно? — неуверенно спросила Вики-Мэй.
— Наверное, — сказал Румата, — будь это один из нас, я был бы уверен, что правильно. И приборы показывают, что все более-менее…Но они… эти местные ребята…такие хрупкие.
— Да уж, — согласилась она, — впрочем, мы тоже не железные. Я сейчас засну.
— Спи, любимая. Я еще посижу с ним.
— Угу. Потом я тебя сменю, — с этими словами Вики-Мэй свернулась клубочком и через минуту уже крепко спала. Кто-то из легионеров осторожно накрыл ее теплым шерстяным плащом.
Шаман, тем временем, скрестив ноги, уселся в изголовье Флеаса и застыл. Даже его широко открытые глаза остановились, будто он впал в кому. Только ладони, словно существующие независимо от тела, чуть слышно хлопали по коленям, ритмично, как метроном.
Румата поднялся и вышел из-под полога. Поднял глаза вверх, к звездам. Подставил лицо прохладному ночному ветру.
— Устали, Светлый? — негромко спросил подошедший капитан легионеров.
— Не то слово.
— Можно я предложу вам глоток вина?
— Конечно, можно, — Румата усмехнулся, — и даже нужно.
Отхлебнул из протянутой ему фляжки. Вино было теплое и терпкое.
— Он искал смерти, — неожиданно сказал капитан.
— Кто?
— Флеас. Дождался момента, когда уже стало ясно, что мы победили, и бросился в самое опасное место.
— Ах, вот как, — медленно произнес Румата, — кажется, я начинаю понимать… Кто такая Глен?
— Его жена. Погибла во время событий в Енгабане. Легат не мог простить себе, что во время не удалил их в поместье. В смысле, ее и сына. Шерку было три года. Он тоже погиб. Такие дела, Светлый.
И капитан снова протянул ему фляжку.
— Очень ее любил? — спросил Румата.
— Не то слово. Вообще, ее все любили. Такая была удивительная женщина… Когда он узнал, то чуть сразу не бросился на меч. Потом передумал. Сказал, всех их сперва убью, и уж тогда… А перед той атакой… Не знаю, Светлый, стоит ли это говорить…
— Говорите, раз уж начали.
— Ну, он мне сказал, что теперь спокоен, что вы… Светлые… всех этих порешите, камня на камне от Ордена не оставите. Потом попросил: если что, скажи им, пусть только Енгабан не разрушают. Это — последнее, что от старых королей осталось. И еще попросил: передай, что Питан надо под плуг пустить, как наши предки делали. Чтоб, значит, наверняка.
— Под плуг? — переспросил Румата.
— Ну, да, — подтвердил капитан, — распахать и засеять. А я вот еще прикинул, может лучше фруктовые сады там посадить? Чтобы, значит, деревья и все такое. Жаль только, в тех местах воды почти нет. Солончаковое болото.
— Что-нибудь придумаем, — рассеяно сказал Румата, делая еще глоток и возвращая фляжку капитану.
— Хорошо бы, — вздохнул тот, — Глен очень любила фруктовые деревья. У них даже в городе во дворе росли несколько… Их сожгли, конечно. Вместе с домом… Вот…
Капитан отсалютовал и растворился в ночи, а Румата отправился назад.
За время его отсутствия ничего не изменилось. Вики-Мэй безмятежно спала. Флеас так и не пришел в сознание, хотя дыхание вроде бы стало ровнее. Игенодеутс все также сидел неподвижно, только ладони его перестали хлопать по коленям. Он уже не находился в трансе. Он просто пребывал в глубокой задумчивости.
«Ну, что ж, будем думать вместе. Непонятно, правда, о чем — но там видно будет», — решил Румата и уселся рядом с ним.
Примерно через четверть часа шаман нарушил это странное молчание.
— Надо найти женщину и ребенка, — сказал он, — таких же, как те, мертвые, что зовут этого воина за собой.
— Таких же? — переспросил Румата — Или похожих?
— Таких же. Или похожих, — эхом отозвался шаман, — тогда он вернется. Иначе — уйдет.
— А что должны делать эта женщина и этот ребенок?
— Просто быть здесь. К полудню.
— Так, — сказал Румата и легонько толкнул в бок спящую Вики-Мэй.
— Что там? — спросила она, протирая глаза.
— Смени меня пожалуйста. Я отправляюсь за прекрасной принцессой для нашего героя.
— Какая еще, к свиньям собачьим, принцесса?
— Обыкновенная. С ребенком. Все вопросы — вот к этому джентльмену, — Румата быстро поцеловал Вики-Мэй в ухо, встал и направился к группе негромко переговаривавшихся о чем-то легионеров, чтобы задать им вопросы, казалось бы совершенно нелепые:
— Кто из вас хорошо помнит, как выглядели жена и сын легата?
— Да, считайте, все помнят, — откликнулся кто-то.
— Тогда вопрос второй. Где находится ближайшее место, в котором сейчас много женщин?
— Женщин? — переспросил один, с нашивками лейтенанта, — да, наверное, милях в двадцати пяти вниз по Вал-Зи. Там латифундия Ордена. То есть, теперь, вроде бы, ничья. Там можно найти хоть какую-то еду и крышу над головой. Значит, много беженцев. В основном — женщины, дети. Ну, еще старики и увечные…
— То, что надо, — перебил Румата, — поедете со мной, лейтенант. Возьмите с собой полсотни парней половчее.
— И меня с моими охотниками, — раздался за спиной утробный бас Верцонгера.
— Ну, разумеется, — согласился Румата, — и вас тоже.
Вскоре около сотни всадников уже стремительно неслись вдоль реки на поиски «того, не знаю чего». Практически, как в сказке. Прошло чуть больше часа, когда они издалека увидели бывшее орденское поместье. Вернее, слабые всполохи огня над ним.
— Кто-то что-то подпалил, — флегматично констатировал Верцонгер.
