— Завидуешь? Мечта репортера!
— Интересно, а как ты собираешься общаться с прислугой и соседями, ни слова не понимая по-шведски?
— Ну-у… У вас цивилизованная европейская страна, каждый говорит или на английском, или на немецком. А ты же знаешь, что в определенной степени я…
— Как это называется? Ты меня… это… кидаешь?
— Господи! Успокойся. Куда же я без тебя? Уж и пошутить нельзя.
— Дать бы тебе по ушам за такие шуточки! — Густавсон, кажется, по-настоящему обиделся.
— Ну извини. Серьезно — извини! Мир?
— Ладно. Мир, свинья неблагодарная.
— Только одно… Не условие даже — просьба.
— Ну?
— Если мы что-нибудь накопаем… Не сливай все сразу в редакцию, а?
— Видишь ли…
— Один прокол — и господин Геллер вышвырнет тебя вон. И меня, соответственно. Не говоря уже о том, что это может серьезно помешать нам самим… мне самому.
— Я журналист!
— А я пытаюсь быть профессионалом. В своем деле. Репортерский интерес будет соблюден — кроме тебя, никто полученной информацией владеть не будет, в свое время ты ее и так выдашь. Да и в конце концов… Ладно, пусть твоя редакция все, что можно, получает, но хотя бы согласовывай со мной тексты.
— У нас даже полицейские не занимаются цензурой!
— При чем тут цензура? Мы же джентльмены. Партнеры.
Олаф согласно кивнул и жестом подозвал официанта:
— Платишь ты?
— Как договаривались! Угощаю по случаю аванса.
С учетом чаевых получилась весьма значительная сумма.
— Можем себе позволить.
— Изредка — да. Володя, я сам здесь всего третий раз, для среднего шведа это дороговато.
— Ладно, будем собираться.
— Какие планы на сегодня, начальник?
— Надо бы опять туда поехать. Побеседовать с хозяйкой, и вообще… У тебя есть на примете какая-нибудь приличная охранная фирма? По части всяких технических средств, эскорта?
— Если посмотреть… Найдем, конечно.
— Понадобится. Поехали?
— А служебный транспорт тебе хозяин не предоставил?
— Нет, мой язвительный друг! Придется тебе немного поработать шофером. Но если возражаешь…
— Что ты, что ты! Кто же откажется от возможности пообщаться с симпатичной молодой женщиной в отсутствие ее мужа?
— Там еще я буду, не забывай.
— Втроем? Это очень по-нашему, по-шведски.
На улице было солнечно и не слишком людно. Цепочка белобрысых дисциплинированных школьников проследовала в сторону Исторического музея.
Обеденный перерыв закончился.
* * *
— Господин Геллер говорит, что вчерашний вечер был не самым идиллическим в его супружеской жизни. Он, конечно, понимает, что господин Виноградов делает свое дело, но так ли уж обязательно вторгаться в вопросы сугубо частные? Вряд ли вывернутое наизнанку грязное белье поможет устранить грозящую господину Геллеру опасность.
Олаф переводил без особого энтузиазма. Да и по выражению лица босса было ясно, что он лишь формально реагирует на устроенную фру Геллер сцену.
— Прошу прощения, если был бестактен. Готов извиниться и перед вашей супругой.
— В этом нет необходимости. Узнали что-нибудь полезное?
— Ценность полученной информации покажет время.
Геллер хмыкнул:
— Чтобы у вас не было иллюзий… В случае моей смерти жена ничего не выигрывает. Оставшись одна, она получит право распоряжаться суммой, которой вряд ли будет достаточно для удовлетворения даже самых скромных потребностей. На билет бизнес-классом до Петербурга, конечно, хватит, но… Так составлен брачный контракт.
— Весьма предусмотрительно.
— Я некоторое время работал в России. Среди ваших девушек встречаются очень разные.
— Разные встречаются везде.
— Это верно.
— Кстати, по поводу этого бедняги шофера… Откуда он появился?
— Сначала он обслуживал хозяйку, госпожа Геллер сама нашла его, кажется, через бюро по найму. А может, и нет. Потом, когда она получила права и сама села за руль…
— У нее своя машина?
— Да, «фольксваген-гольф». Шофер ей стал не нужен, а мой как раз уволился.
— Кроме того, это выгодно, — прокомментировал в тон переводу Олаф, — иностранцу можно платить меньше, чем соотечественнику. Разумная экономия.
— Что вы можете сказать о нем?
— А что можно сказать о человеке, принявшем на себя предназначенные тебе пули? — Олаф перевел дословно и с некоторым удивлением посмотрел на Виноградова. — Господин Геллер не понял вопроса.
— Я разделяю чувства господина Геллера. — Владимир Александрович уже хотел уйти от деликатной темы, но собеседник заговорил сам:
— Он был хорошим водителем. Может быть, несколько резковатым, но… Кажется, он сидел в тюрьме, там, у себя на родине, в Польше. При диктатуре.
— Когда?
— Во времена подпольной «Солидарности».
— Это интересно!
— К сожалению, господин Геллер мало общался со своим шофером на отвлеченные темы. Он совсем не говорил по-шведски и очень плохо по-английски. В пределах необходимого минимума.
И эта тема была исчерпана. Виноградов сверился с планом в своем неизменном блокноте:
— У вас лично, господин Геллер… Были ли у вас лично какие-то столкновения с законом здесь? Или в России? Контакты с преступным миром?
— Нет. Господин Геллер в высшей степени законопослушен. Нарушать уголовный кодекс в Швеции глупо, это просто невыгодно, считает он. Что же касается вашей страны… Нет, к счастью, господину Геллеру не приходилось встречаться с русскими полицейскими. Даже с постовыми на дорогах объяснялись его местные коллеги, сотрудники представительства. Он полагает, что в случае каких-либо претензий к нему со стороны властей, они не стали бы так активно содействовать расширению его бизнеса и интересов фирмы в Петербурге.
— Вовсе не обязательно, — буркнул про себя Владимир Александрович. Уж он-то знал, что за приличную взятку в период бурного построения демократии можно отмыться не просто добела, а до ангельского сияния. — Проверим.
— Что же касается преступного мира… Единственным и самым ужасным проявлением разгула преступности в королевстве, коснувшимся господина Геллера, была кража его машины.
— Ее вернули? Ваша экономка… или горничная, не знаю даже, как назвать, фрекен Эльза, говорила нам, что…
— Да, вы же видели «мерседес».
— Очень дорогая модель.
— Вы правы — очень. И достаточно редкая, даже здесь. Господину Геллеру вернули ее буквально на второй день после угона. Практически нетронутой.
— Воры арестованы?
— Да, насколько известно.
— Поздравляю. Вам повезло.
— Это нормальная ситуация. Всякий налогоплательщик вправе рассчитывать на хорошую работу полиции.
Переводя эту фразу, Олаф откровенно наслаждался — он даже непроизвольно скопировал неколебимо уверенную мину добропорядочного шведского гражданина.
— Хорошо. Господин Геллер, вы приготовили то, о чем я просил?
— Да. Можете забрать у секретаря.
— Спасибо, это был значительный объем работы.
— При наличии компьютера… Правда, не совсем понятно, что вы хотите почерпнуть из этих документов.
— Ну, мало ли… Например, список российских фирм, с которыми вы вели совместную деятельность: можно залезть в массив данных о том, кто из них, по информации наших спецслужб, контролируется организованной преступностью.
— Мафией?
— Мы предпочитаем не пользоваться этим термином. По ряду причин.
— Название — вопрос не слишком принципиальный.
— Да, конечно. Главное, что, например, решив подобную же задачу относительно второго списка — перечня фирм и частных лиц, с которыми вы по каким-то причинам не стали сотрудничать, — можно попытаться определить, чьи интересы были затронуты. Каких преступных сообществ, криминально-финансовых групп… Насчет перспективных контрактов и протоколов о намерениях пояснять не надо?
— Спасибо. Господин Геллер удовлетворен.
— Я думал, что у него вызовут истерику те приблизительные суммы, которые я назвал по организации охраны.
— Нет, как это ни странно. — Олаф спросил о чем-то шведа, выслушал пространный ответ. С улыбкой покачал головой: — Господин Геллер сказал, что, конечно, превращение собственного дома в нечто среднее между осажденной крепостью и межгалактическим кораблем-разведчиком вовсе его не радует. Но после того, что случилось… Похороны вряд ли встанут дешевле.
— Хорошо, когда понимание этого приходит до, а не после. А относительно организационной стороны?
— Некоторое ограничение свободы передвижения и… прочего господина Геллера не смущает. Он понимает, что меры это временные и продиктованы вовсе не стремлением господина Виноградова беспричинно осложнить ему жизнь.
— Благодарю.
— Господин Геллер был рад побеседовать.
