Толкнул первую попавшуюся дверь — заперто. Надо же!
— Это моя комната.
В метре сбоку стояла фрекен Эльза — и черт знает откуда и как она возникла.
Достав из-под передника звякнувшую связку, экономка протянула ключ:
— Пожалуйста!
— Откройте сами, — пытаясь придать своему лицу выражение такого же презрительного высокомерия, отодвинулся чуть в сторону Виноградов.
— Прошу!
Оказавшись внутри, Владимир Александрович сразу же устремился к окну, делая вид, что его совершенно не интересуют развешанные по стенам фотографии, опрятно застеленная кровать, стройные ряды кружевных салфеток. Гибрид казармы с богадельней.
— В это окно можно проникнуть с улицы?
Фрекен Эльза молча пожала плечами.
— Надо бы поставить решетки. Вам это не будет неприятно?
Снова равнодушное молчание. Эта непробиваемая эстонка положительно выводила Виноградова из себя!
— Вы понимаете, что я говорю?
Кивок. Все ведь понимает и говорить может, но…
— Я вам не нравлюсь? Ведь правда, фрекен Эльза?
— Я ненавижу русских.
Сказано было негромко, но так, что Владимир Александрович поверил. Очевидно, у женщины были на то основания.
— Коммунистов?
— Русских.
Тут сложно было вести дискуссию.
— Покажите мне комнату шофера. Покойного.
Новый водитель Геллера был все-таки шведом и в помещениях для прислуги не жил, предпочитал ночевать дома. Поэтому стоило навестить последний приют бедняги Войтовича, пока там по-серьезному не прибрались.
Экономка повернулась, сделала несколько шагов и остановилась перед соседней дверью. Достала нужный ключ.
— У вас все комнаты запирались?
Отрицательный поворот головы.
— Это вы закрыли?
Кивок.
— После убийства?
Кивок.
— Предусмотрительно. Чувствуется, что вы — человек надежный, рассудительный. Спасибо.
Лобовая лесть, кажется, тоже не достигла цели.
— Что ж, посмотрим.
Обстановочка гостиничная, без особой индивидуальности. Порядка разве что поменьше, чем у остальных обитателей дома. Носки на батарее. Пивная бутылка. Польско-шведский словарь карманного формата в клеенчатом переплете. Инструкция к пейджеру.
— Полиция забирала что-нибудь?
— Документы.
— Ясно. Благодарю, можете опять закрыть.
Не дожидаясь реакции. Виноградов направился к лестнице.
— Ваш чай уже остыл. Я должна подогреть?
— Нет. Я предпочитаю теплый.
За общение с фрекен Эльзой надо выдавать молоко, как на вредных производствах. Шовинистка курляндская!
Из гостиной было хорошо видно, как к калитке подруливает «мерседес» хозяина.
Радовало, что господин Геллер отнесся к рекомендациям своего консультанта по безопасности с подобающей исполнительностью. Сначала из машины вылез мрачный тип, тот, что сидел сзади слева. С секундной задержкой — другой, находившийся рядом с водителем. Повертев низко ввинченными в борцовские шеи головами, они вынули руки из-за пазух и позволили охраняемым лицам покинуть салон.
Автомобиль продолжал стоять с работающим двигателем, перекрывая возможный сектор обстрела.
— Добрый день, господин Геллер! Здравствуйте, мадам!
— Здравствуйте, господин Виноградов.
Супруга хозяина ограничилась чем-то коротким и неотчетливым.
— Я вижу, работа идет? — перевела она.
— Мы стараемся.
— Надеюсь, это необходимо. Потому что уже обошлась в изрядную сумму.
Виноградову показалось, что часть этой реплики фру Геллер произнесла от себя.
— Ответы из России уже получены?
— Я полагаю, они прибудут не раньше чем завтра. Там достаточный объем, деликатные аспекты…
Владимир Александрович помедлил:
— Господин Геллер, в курсе ли вы, что полиция?..
— Да. Разумеется. Муж знает о вашем разговоре с ними.
— Каковы должны быть мои действия?
— Полиции необходимо помогать. Но муж полагается на вашу порядочность. И чувство меры. Совершенно не обязательно обременять занятых лиц ненужной информацией. Не имеющей отношения к покушению. Такие вопросы, как налоги, например…
— Благодарю. Я понял.
— Было бы хорошо, если полученные данные все-таки просмотрит сам господин Геллер.
— Есть!
Виноградов кивнул и чуть было не щелкнул каблуками — хозяевам нравится, когда прислуга демонстрирует туповатую преданность.
— У меня просьба к господину Геллеру.
— Что?
Бывшая соотечественница посмотрела на Владимира Александровича так, будто он собирается выклянчить у нее последний полтинник до получки.
— Что вы еще хотите?
— Пейджер, которым пользовался покойный… Он ведь был оформлен на вашего мужа?
— Да.
— Пожалуйста, пусть он запросит компанию… От своего имени. Если возможно. Потребуются данные за последний месяц, хотя бы о всех вызовах. Дата, время, краткое содержание.
— Зачем? — Это ей явно не понравилось.
— Переведите, пожалуйста, будьте любезны.
Фру Геллер заговорила по-шведски нехотя, с тревожной рассеянностью. Хозяин кивнул.
— Он попробует это сделать.
— Спасибо.
Вот и еще один соблазнительно избитый сюжет — шофер-любовник, пока барин на службе… Убийство из ревности?
* * *
— Ты куда пропал?
— А ты? Со вчерашнего дня ни слуху ни духу!
С некоторых пор, после того вызова в полицию, в партнерстве Виноградова и его приятеля журналиста наметилась трещинка. Это обоим не нравилось.
— Что в газетах?
— Ничего серьезного. Интерес почти пропал — все обсуждают Асахару, токийское метро. Ищут русский след.
— Там тоже?
— Ладно, давай не будем! Что тебе предложили?
— А тебе?
— Сотрудничество. Я обязался не разглашать сведений, которые получу в ходе расследования, — ни устно, ни письменно, без согласования с инспектором.
— Несколько необычное обязательство для журналиста.
— Да. Но взамен они позволят мне работать с тобой.
— А заодно — присматривать?
— Да! Согласись, для полиции ты фигура несколько…
— Подозрительная?
— Скажем так — странная. Кроме того, мне представлен фактический эксклюзив на этот материал. При успешном расследовании может получиться шумная книжка. При неудачном, впрочем, тоже.
— Очередной бестселлер? — В конце концов, для Олафа это кусок хлеба, нельзя писать на криминальную тематику и ссориться с парнями в погонах. И наши, отечественные журналисты, всегда были у соответствующих служб на коротком поводке. А кто не понимал взаимной пользы — быстренько уходил писать на темы образования или плохой работы городской канализации. Исключения лишь подтверждают правило.
— Никто не просит на тебя стучать, пойми правильно! Иначе бы я не стал, сам понимаешь, так откровенно…
— Олаф, не говори ерунды! Мы партнеры?
— Да.
— Я тоже так считаю. И без доверия ничего не выйдет. Поэтому давай так — каждый и дело свое сделает, и не скурвится…
Даже если Густавсон и не знал точного значения последнего слова, то смысл он уловил верно:
— Заметано.
В полицию они ввалились вместе, готовые к отпору всем внешним враждебным силам:
— Мы не опоздали?
— Пардон.
По пути Олаф предложил зайти перекусить, не обошлось без некоторого количества пива, поэтому настроение у приятелей было боевое.
— Пожалуйста, проходите. Присаживайтесь. Кофе?
— Нет, спасибо.
Действующие лица с позавчерашнего дня не изменились — только Лapc выглядел несколько небритым, а «студент», как окрестил его по старой памяти Виноградов, надел другой галстук.
— Тогда мы не будем терять времени. Кто начнет?
— Может быть, вы?
За подобную наглость дома, в Питере, можно схлопотать «демократизмом» по пузу или просто вылететь из кабинета, но швед лишь вздохнул:
— Хорошо!
Полицейские переглянулись:
— Господин Густавсон дал нам определенные гарантии, поэтому мы не…
— Я проинформирован. В той степени, в которой это меня касается.
— Тем лучше. — «Студент» перевел, и все, кроме Владимира Александровича, сосредоточенно закивали. — Убийца установлен. Это некто Марк Ко-ло-сов-с-кий, — фамилия далась полицейскому с трудом, он даже подсмотрел в разложенные на столе записи, — имеет вид на жительство в Дании, в Копенгагене. Тысяча девятьсот семьдесят шестого года рождения, уроженец Польши.
— Тоже поляк?
— Да. Его довольно легко узнали по картотеке. Имел приводы, датчане даже собирались выслать. Хлопотливый иностранец!
— Хлопотный, — непроизвольно поправил Виноградов. — То есть доставляющий хлопоты. Хулиган? Наркотики?
— Нет. Магазинная кража, подозрения в угонах автомобилей, связи с асоциальными элементами…
— Задержан?
— Пока нет. Ищут.
