В мгновение, когда я был выпущен из своей тюрьмы, из школы, сначала я шел к Самбху Бабу. Он готовил чай и сладости, которые, он знал, я любил. Я упомянул об этом, потому что люди редко думают о другом человеке. Он всегда все устраивал для другого человека. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь заботился о человеке так, как он. Большинство людей, хотя они готовят для других, делают это в соответствии со своими вкусами, принуждая человека любить то, что нравится им самим.
Самбху Бабу так не делал. Именно его заботу о другом человеке было то, что я любил и уважал в нем. Он всегда покупал вещи, только спросив у владельца магазина, что обычно покупала моя Нани. Я узнал это только после его смерти. Тогда владельцы магазинов сказали, и продавцы сладостей, что «Самбху Бабу всегда задавал странный вопрос: «Что покупает у вас эта одинокая женщина, которая живет около реки?» Нас никогда не интересовало, почему он задавал этот вопрос, но теперь мы знаем: он спрашивал о том, что вам нравилось».
Я был также поражен, что у него всегда было то, что я любил. Он был человеком закона, так что, естественно он находил способ. Из школы я спешил к нему в дом, пил чай со сладостями, которые он покупал, тогда он был готов. Даже до того, как я заканчивал, он был готов послушать, что я хотел рассказать ему. Он говорил: «Просто расскажи мне все, что ты хочешь. Дело не в том, что ты расскажешь, но в том, что это будешь ты».
Его ударение было очень четким. Мне была предоставлена абсолютная свобода, даже в том, о чем говорить, я мог сказать все, что угодно. Он всегда добавлял: «Если ты хочешь продолжать молчать, ты можешь. Я буду слушать твое молчание». И иногда случалось, что я не произносил ни единого слова Сказать было нечего.
А когда я закрывал глаза, он тоже закрывал глаза, и мы сидели как квакеры, просто в молчании. Столько раз было, день за днем, когда я или говорил, или мы оставались в молчании. Однажды я сказал ему: «Самбху Бабу, странно, что ты слушаешь ребенка. Было бы более подходящим, если бы ты говорил, а я слушал».
Он засмеялся и сказал: «Это невозможно. Я не могу ничего тебе сказать. И ничего никогда не скажу, по простой причине, что я не знаю. И я благодарен тебе за то, что ты помогаешь мне осознавать мое невежество».
Эти два человека давали мне столько внимания, что в раннем детстве я осознал факт, что внимание это подобие пищи, питания. О ребенке можно прекрасно заботиться, но если ему не уделяется внимание, есть возможность, что он не выживет. Внимание — это, кажется, самая необходимая составляющая человеческого питания.
В этом смысле мне повезло. Моя Нани и Самбху Бабу толкнули шар, и он покатился, собирая все больше и больше мха. Даже не учась как говорить, я стал рассказчиком. Я до сих пор не знаю, как говорить, и я дошел до тысяч людей, даже не зная как начать. Вы видите, как это забавно? Я говорил больше, чем любой другой человек за всю историю, хотя мне еще только пятьдесят один год.
Я начал говорить так рано, тем не менее, я не был рассказчиком в западном смысле этого слова. Не рассказчик, который говорит: «Леди и джентльмены», - и всю эту ерунду - все заимствованно и ничего не пережито. Я не был рассказчиком в этом смысле, но я говорил с горящим сердцем. Я говорил не потому что это искусство, а потому что это жизнь. И это признавалось с первых моих школьных дней, не одним человеком, а многими, что мой рассказ, казалось, шел из сердца, что я не пытался как попугай повторить что-то, что я приготовил. Рождалось что-то спонтанное, здесь и там.
Директора, который дал мне свои часы, и принес все эти проблемы, звали Б.С.Аудхолиа. Я надеюсь, что он до сих пор жив. Насколько я знаю, это так, а я знаю достаточно. Я не надеюсь, когда нет надежды, когда я надеюсь, это значит, что все так и есть.
Той ночью он сказал: «Мне жаль», и ему действительно было жаль; он уволил профессора со службы. Б.С.Аудхолиа также сказал мне, что всегда, когда мне что-то понадобится, мне нужно только сообщить ему, и, если это будет в пределах его возможностей, он выполнит это. Позже, когда я просил что-то, я предупреждал его. и все исполнялось. Он никогда не спрашивал: «Зачем?»
Однажды я сам спросил его: «Почему вы никогда не спрашиваете меня: «Зачем мне это надо?»
Он сказал: «Я знаю тебя: если ты просишь, мой вопрос: «Зачем?» — будет глупым. Ты может привести столько доводов, даже если тебе это не надо. И еще одно. - сказал он, если ты просишь что-то, невозможно поверить, чтобы тебе это не было нужно и самом деле. Я знаю тебя достаточно хорошо».
Я посмотрел на него. Я не ожидал, что директор очень известного колледжа может быть настолько понимающим. Он засмеялся и сказал: «Это просто совпадение, что я директор; на самом деле, я не должен им быть. Это была ошибка со стороны правительства». Я не спрашивал, но он, должно быть, прочитал это на моем лице. С того дня я начал отращивать бороду. Под бородой ничего не видно. Опасно, если что-то можно легко прочитать. Вам нужно сделать что-то, чтобы вас не читали как газету.
Через шесть месяцев, когда мы снова встретились, он сказал: «Почему ты начал отращивать бороду?»
Я сказал: «Причина в вас. Вы сказали, что можете прочитать по моему лицу, теперь по нему будет не так просто прочитать».
Он засмеялся и сказал: «Ты не сможешь скрыть это — это в твоих глазах. Почему бы тебе не начать носить солнечные очки, если ты действительно хочешь скрыть?»
Я сказал: «Я не могу носить солнечные очки по простой причине, что я не могу создать преграды между своими глазами и существованием. Это единственный мост, где мы встречаемся, другого не существует».
Вот почему слепые пользуются симпатией повсюду. У слепого человека нет моста, он потерял свою связь. Исследователи теперь говорят, что восемьдесят процентов нашего контакта происходит при помощи глаз. Возможно, они правы - возможно, это больше, чем они думают, но восемьдесят процентов - это точно. Возможно, что больше, девяносто или девяносто девять процентов. Глаза - это человек.
У Будды не могут быть такие же глаза, как у Адольфа Гитлера… разве не так? Забудьте о них, они не были современниками. Иисус и Иуда были современниками, и не только современниками, но также учителем и учеником. Все равно у них не было одинаковых глаз, одинакового качества. У Иуды были очень хитрые глаза, по-настоящему еврейские. У Иисуса были глаза ребенка, хотя он не был им физически, но он был им психологически. Даже на кресте он умер, как будто был в утробе — таким свежим, как цветок, который никогда не раскрывался, а остался бутоном. Он никогда не знал все уродство, которое существовало вокруг. Иисус и Иуда жили вместе, двигались вместе, но я не думаю, что Иуда когда-нибудь смотрел в глаза Иисуса, иначе все было бы иначе.
Если бы однажды Иуда набрался смелости и посмотрел в глаза Иисуса, тогда не было бы распятия и крестианства - я имею в виду христианство. Это мое название христианства. Иуда был хитрым.
Иисус был таким простым, что вы могли бы назвать его «глупцом». Это то, что Федор Достоевский сказал в одном из своих романов, в «Идиоте».
Хотя он не был написан в защиту или против Иисуса, Достоевский был так наполнен духом Иисуса, что иногда тот появлялся. Главный герой романа «Идиот» это никто иной, как Иисус. Его там не упоминают, также вы не найдете и ссылок на него, но если вы прочитаете его, что-то найдет отзвук в вашем сердце, и вы согласитесь со мной.
Это будет не согласие головы, это будет согласие более глубокое, чем-то куда может проникнуть воображение, в самом стуке вашего сердца настоящее согласие.
БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Мне придется ходить кругами, круги за кругами, вот так идет жизнь. И так же в моем случае. За пятьдесят лет я прожил, по крайней мере, пятьдесят жизней. Па самом деле, я ничего больше не делал, кроме как жил. У других людей много занятий, но с самого моего детства я оставался бездельником, ничего не делая, просто живя. Когда вы ничего не делаете кроме жизни, тогда, конечно, жизнь принимает совершенно иное измерение. Она больше не горизонтальна, она имеет глубину.
Девагит, хорошо, что ты никогда не был моим студентом, иначе ты не смог бы быть дантистом. Я был бы последним человеком, который выдал бы тебе сертификат. Но здесь ты можешь смеяться и хихикать, думая, что я так расслаблен, нет проблем. По помни, даже если я буду мертвым, то выйду из могилы, чтобы накричать на тебя.
Я не сделал ничего в смысле заработка, обладания большим банковским счетом, становления сильным в политическом смысле человеком. Я жил по-своему, и в этой жизни, обучение было важной частью. Поэтому, даже здесь, простите меня, я не могу забыть это: я всегда мастер. Вы знаете, я знаю, каждый в этой комнате знает, что вы ниже меня, а я на дантистском кресле вы нет. Если я хихикаю, это можно простить: «Ага! Старик наслаждается самим собой!» Даже Яшу наслаждается этой мыслью, а она серьезная женщина, очень серьезная. С женщинами, если они учителя, машинистки, няни, происходит что-то не так. Они неожиданно становятся такими серьезными.
