– Да, я купаюсь без плавок, – спокойно ответил Августин, выходя из воды мокрый, словно Афродита в аналогичной ситуации. – Насколько мне известно, это не запрещено.
Он принял сидящего в позе «полулотоса» человека за одного из отдыхающих на близлежащих турбазах. За любопытствующего. За простака.
По крайней мере, на «вышибалу» он не был похож ни манерой говорить, ни лицом, ни жестами. Скорее, «отдыхающий» был похож на ни во что не врубающегося японца, выучившего русский на пять с двумя плюсами. Единственное, что смутило Августина, так это неуставное поведение сэра Томаса.
– Это даже показано. Здесь никто не плавает одетым. По-моему, это очень глупо, Августин.
Августин невозмутимо натягивал джинсы. Когда прозвучали последние слова чужака, он был поглощен размышлениями о том, уцелела ли распечатка фотографии загадочного покупателя форсажа, добытая им у Хмыря.
Кажется, она должна быть в заднем кармане джинсов. В одном из четырех. Сложенная вчетверо. Вот почему до него не сразу дошло, что «отдыхающий» в шортах цвета хаки назвал его по имени!
– Как вы сказали? – Августин сощурился и недоуменно воззрился на чужака. – Или мне послышалось? – Нет, Августин, тебе не послышалось. – Человек с восточным разрезом глаз и черными как смоль волосами улыбнулся.
– Разве мы знакомы? – неуверенно сказал Августин. – Вы, по-моему, были в той корейской группе Сетевых полицейских на вечере контактов в Измайловском центре? Вы, кажется, иностранец? – Начнем с конца. Я иностранец. Я из Якутии. Я не полицейский. Меня зовут Хотой. Мы знакомы, хотя друг другу и не представлены.
– А-га, – тупо протянул Августин. Нужно было сказать что-то умное, что-то проницательное или сострить наконец… Но голова отказывалась соображать. Хотелось спать. Хотелось есть.
– Мы знакомы, если можно так выразиться, односторонне. Я знаю тебя. Амулет на твоей шее – мой подарок тебе.
– Хорошо. Спасибо, – тупо сказал Августин и уселся на корточки рядом с назвавшимся Хотоем. – Он мне очень помог, кажется…
– Кажется, да. По крайней мере, ты здесь, а значит, мои старания не пропали даром. Ты все-таки очень сообразительный сукин сын, Томас. – С этими словами Хотой потрепал пса за холку.
Августин посмотрел на собеседника округлившимися от удивления глазами. Больше всего это походило на сцену из комедии абсурда, когда первый попавшийся на дороге велосипедист стреляет в тебя из пистолета лимонной карамелью, а после называется твоим отцом, который еще во Вторую мировую полком командовал, а потом, в подтверждение своих слов, демонстрирует фотокарточку, где твоя беременная тобой мать целуется с мужиком, который на велосипеде…
– И Голос Неба в Утгарде сегодня тоже принадлежал мне.
– Не понимаю, – вслух заключил Августин и вперил взгляд в голубые дали. Яхты, катамараны, чайки. Снится, что ли?
6
Дом на сваях был прост, но красив. Особой, естественной красотой, которую уже давно утратили (если когда-то вообще имели) городские строения.
«Если бы у меня была куча денег, я тоже завел бы себе такой, – невпопад взгрустнул Августин. – Ну его к едрене фене, это стрельбище на восьмидесятом этаже!»
«Центр рекурсионной терапии „Байкал“ – было начертано над притолокой, сработанной из грубой, необструганной и уж подавно нелакированной древесины.
Внутри центра было необычайно тихо – десять-двенадцать человек, мужчин и женщин, сидели на циновках и рисовали – каждый свое. Кто красками, кто углем, кто маркером.
Августин просто не мог представить себе ситуацию, когда в одной комнате находятся хотя бы трое человек и не говорят ничего. Не спорят. Не выпивают. Не шумят. Не обсуждают свои и чужие подвиги в ВР. Не рассуждают о сравнительных достоинствах морфа «Дракон» и морфа «Геркулес Взбешенный».
«Как-то это не по-русски», – подумал Августин.
Хотой распахнул перед Августином дверь в плохо освещенную комнату. На низеньком столике, простом и грубом, как и вся обстановка оздоровительного центра «Байкал», стояла керосиновая лампа. Вот уж чего-чего, а такой игрушки Августину не доводилось видеть ни разу в жизни.
А вот с запахом керосина он был знаком – в ВР так пахли черные тюльпаны.
7
– Слушай меня внимательно, – начал Хотой, когда Августин уселся на циновку с мандалой посередине и сделал попытку расслабиться. – У нас не так много времени на болтовню. Сидя там, где ты сейчас, я говорил с тобой Голосом Неба. Я был в ВР и видел тебя в Замке. Я видел все, что происходило там, и всех, кто был там. Я слышал все. Кроме того – и это было несколько сложнее, – со вчерашнего дня я знал, что произойдет в твоей квартире, в то время как ты будешь балдеть в своей капсуле входа. Я знал, когда люди с «мистралями» появятся у дверей твоей квартиры. Чтобы вытащить тебя из Утгарда, я симулировал для Координационного Центра твой инфаркт и спровоцировал медицинское отключение.
– А еще ты мне папа, мама и Дух Святой, – не удержался Августин. Якут явно не знал меры в своей лжи.
Хотой промолчал. Хотой скрестил руки на груди. Он медленно подошел к двери, открывшейся в молчаливый зал, – самодеятельные художники даже не обернулись в его сторону. Тихо скреб по шершавому листу карандаш. Пахло гуашью.
Притихший Томас, а с ним и Августин следили за действиями Хотоя словно зачарованные.
– Если ты не веришь мне, уходи, – сказал Хотой, и в его голосе не было ничего, кроме несгибаемой воли. Сам Хотой в этот момент был скорее сгустком психической энергии, чем человеком из плоти и крови.
Августин опустил взгляд на циновку. Он сидит в центре Великой Мандалы. Он жив. Он избег массы опасностей, и ни одна случайность не помешала ему осуществить хитроумный план спасения, которого у него не было и в помине.
Экстренное медицинское отключение.
Для инфаркта миокарда он как-то подозрительно молод.
Человек, называющий себя Хотоем, знает все о том, что произошло с ним в последние часы.
И даже про Утгард.
Он утверждает, что помог ему. Но если не он, то кто же помог ему?
Никто? Вот в это Августин никогда бы не поверил.
– Извини, Хотой. У меня отсутствует внутренняя дисциплина. Мой ум суетлив. Я не умею держать язык за зубами. ВР высосала у меня все мозги. Эта проклятая сетевая служба делает из человека дебила, – произнес Августин и сам себе подивился.
Если бы сутки назад ему кто-нибудь сказал, что он в трезвом виде способен на подобные монологи, он запустил бы в дерзкого лгуна первым, что подвернулось бы ему под руку.
– Все в порядке, Августин, – сказал Хотой и плавно закрыл дверь.
8
Саама была матово-черной, словно оливковый плод.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
