– Все в порядке, Августин, – сказал Хотой и плавно закрыл дверь.
8
Саама была матово-черной, словно оливковый плод.
Саама слегка блестела в антикварном свете керосиновой лампы. Саама лежала на ладони Хотоя флаером в иные измерения.
Августин смотрел на крохотный смолистый комочек, словно на крупицу звездной пыли, невесть как попавшую на нечуткую к звездному свету землю.
– У нас с тобой общие враги, – начал Хотой очень тихим, ровным голосом. – Они хотят твоей смерти, но они ее не получат. Они хотят моей смерти тоже, но еще не знают об этом. Но уж ее-то они и подавно не получат.
– Пусть будет так, – тихо сказал Августин, хотя все еще не понимал, о ком идет речь. Кто это – «враги»?
– Они едва не погубили тебя в Веселом Квартале. Они гоняли тебя, словно гончие зайца, от Утгарда до сих мест. Сейчас они ищут тебя по всей округе, и тебе предстоит еще не раз встретиться с ними. Встретиться, чтобы сразиться.
– Я помню, – отозвался Августин, и зернышко саамы перекочевало с ладони Хотоя в его ладонь.
– Но они охотятся за тобой, не зная, что ниточки их жизней в твоих руках, Августин. Я был свидетелем того, как Пантера – несчастное существо, разлученное со своим физическим телом, – говорила с тобой. Ей удалось оставить с носом тех, кто наложил на ее уста Печать Молчания, и сказать тебе то, что она тщетно пытается сообщить всему миру несколько лет.
– Но она не сказала мне ничего такого! – вздохнул Августин, и в его мозгу пронеслись эпатирующие картины последнего свидания с Пантерой.
– Такого она, быть может, и не сказала. Но то, что нужно, ты, обаятельный белый барс, уже слышал. «Я тень, я свиристель, убитый влет. Поддельной синью вбитый в переплет…»
– Да, я слышал. Это любил мой отец, – сказал Августин.
– В этом стихе есть все. Все, что нужно, чтобы уничтожить наших общих врагов и остановить наступление кошмарного рая «Виртуальной Инициативы».
Августин не понимал, чем таким не потрафила Хотою «Виртуальная Инициатива», но замечание насчет «уничтожения общих врагов» пришлось ему по душе.
9
«Ты положишь зернышко саамы под язык и закроешь глаза», – грохотал в ушах Августина голос Хотоя.
Перед его внутренним взором расплывались шустрые круги и кружочки, сверкали крохотные звезды. Космос? Хаос? Ничто?
«Саама заставит твой мозг заиграть. Ты станешь первой скрипкой в оркестре Мироздания. Совершенная Пустота в обличье Господа Бога будет указывать тебе путь своей дирижерской палочкой», – нараспев говорил Хотой.
Тело Августина становилось невесомым и прозрачным. Казалось, свет пронизывает его насквозь, не зная преград.
«Ты доверишься всему, что будет происходить вокруг тебя. Ты не будешь сопротивляться. Ты будешь принимать все, что увидишь. И ты запомнишь все». – Хотой убаюкивал Августина, чье распластанное на тростниковой циновке тело уже, казалось, не принадлежало ему. Оно лежало само по себе. Неодушевленный кусок мяса. Никому не нужный, чужой. Сидящий у изголовья Августина Хотой был ему хранителем.
«Ты попадешь туда, где сохраняется все, произошедшее во Вселенной». – Вкрадчивый голос Хотоя звучал, как казалось Августину, в каждой клетке его мозга. Он был растворен в пространстве. Он был его единственным проводником в бестелесном мире саамы.
«Сейчас ты сделаешь мысленное усилие и пустишься на поиски. Тебе нельзя задерживаться. То место, где ты сейчас находишься, не должно стать для тебя музеем, иначе тебе не найти выхода назад. Ты должен сказать всем, зачем ты пришел, иначе они не отпустят тебя назад. Скажи им, зачем ты пришел. Скажи им, что тебе нужен свиристель, убитый влет. Скажи им, что ты хочешь знать, что это значит», – шептал Хотой на якутском, но, как ни странно, Августин прекрасно понимал его. Керосиновая лампа освещала линогравюры с неведомыми пейзажами и невидимыми ландшафтами.
«Теперь смотри во все глаза и слушай во все уши. Саама поможет тебе понять смысл. Я не оставлю тебя. Я просто не буду мешать тебе…» – сказал Хотой и надолго замолчал, положив свою большую ладонь на лоб Августина.
10
Обгоревшие стволы сосен упирались в темнеющее небо. По ним еще перебегали язычки пламени, а внизу уже давно все было кончено. Все, что могло гореть, сгорело. Все, что могло расплавиться, расплавилось.
От обломков вертолета «Ка-106» остался только закопченный каркас, бронированное днище и титановые пилотские кресла. Двигатели, вырванные взрывом еще в воздухе, валялись где-то очень далеко. В пилотских креслах покоились останки двух человек.
Первый сгорел почти полностью. От него остались разве что несколько костей и развалившийся череп. Второй оказался крепче.
В абсолютной пустоте вспыхивали и гасли далекие молнии. Не было ни мыслей, ни симулированных эмоций, ничего. Был только безучастный внутренний голос. И этот голос вел медленный отсчет.
«Семьдесят восемь процентов».
Спустя минуту: «Семьдесят девять процентов».
Из ядра регенерации, находившегося в наиболее защищенной зоне несущего каркаса – в центре груди, – глубоко под землю уходили несколько тонких щупалец. Как корни ненасытного хищного растения, но только в сотни раз быстрее, они высасывали из почвы питательные вещества, не брезговали дождевыми червями и с жадностью набросились на задремавшего крота. В дело шло все, что могло быть использовано как строительный материал для новых тканей.
«Восемьдесят пять процентов».
На месте оторванной правой кисти неспешно вырастала новая. От сгоревшего лица с треском отвалилась черная корка. На ее месте показалась свежая кожа, два комочка слизи сгустились в белки глаз, появились зрачки. Ровная поверхность свежей матовой кожи треснула, трещина углубилась и разошлась в стороны. Так зарождался новый рот.
«Девяносто пять процентов».
На лысом черепе заколосились волосы, вокруг ушных отверстий выросли привычные улитки ушей. Без них было нельзя. Без них сильно ухудшалось качество системы обработки акустической информации.
«Сто процентов. Аварийная регенерация завершена. Все основные системы функционируют нормально».
Щупальца ядра регенерации втянулись обратно. После этого появились мысли. Пьеро – теперь он снова знал свое имя – встал и пошевелил конечностями. Все в норме.
Конечно, это был не тот красавчик, который ворвался сегодня днем в квартиру Августина. Восстанавливать весь макияж было некогда.
Лицо Пьеро напоминало диковатую маску. На ней были только глаза (чтобы видеть в оптическом диапазоне), рот (чтобы говорить со своим шефом) и два отверстия химических анализаторов, которые некогда было приводить в соответствие с модельным римским носом. Одежды на Пьеро не было.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
