долго она там сидит?
— Да с утра… — видимо, мать тоже что-то заподозрила, потому что смягчила тон.
— И вы даже не поинтересовались, что происходит?
— Ой, да что с Милкой сделается!
Я выдохнул и оттеснил Иву к стенке.
— Ломаю.
На удивление, вышло с первого раза — дверь оказалась не деревянная, а полая внутри, так что я просто проломил её плечом и выпал в комнату. Иволга протиснулась следом.
Сначала меня поразило обилие синего в интерьере: синие шторы, синий шкафчик у окна, синий диван с синим покрывалом — будто вся комната Милы погружалась на дно океана, или замерзала в леднике.
А потом я увидел хозяйку комнаты, распластавшуюся на диване. Огромные, широко раскрытые глаза девушки бессмысленно уставились в потолок, в уголках рта собралась пена. Покрывало вокруг усеивали пустые пачки от таблеток.
— Господи! — Ива попятилась, наткнулась спиной на тумбочку и замерла, поднеся к губам дрожащие руки.
А я мысленно поблагодарил Руса, любившего зачитывать мне интересные, по его мнению, статьи из медицинских журналов. В том числе, про первую помощь самоубийцам. Я схватил руку Милы, прощупывая пульс. Он нашелся, так что следующим движением я рывком притянул девушку к себе и отвесил ей три сильных пощёчины.
— Давай, просыпайся!
Мила моргнула и попыталась сфокусировать на мне взгляд. Получалось у неё плохо.
— Ты… Кто?
— Таджикский Джокер! Вставай, надо в ванную. Дура, ну зачем ты это сделала!?
— Я… Так устала.
Не говоря ни слова, я подхватил подругу под левое плечо, и попытался отвести к выходу в коридор. Оказалось, это не так уж легко — Мила уже не могла переставлять ноги самостоятельно, а тащить её в одиночку совершенно не получалось.
— Ива!
— А? — мелкая вздрогнула, приходя в себя.
— Помогай, ей надо желудок промыть!
Иволга подхватила Милку под второе плечо, и мы с горем пополам потащились в ванную. Мать Милы уже вызывала «скорую».
— Давай её сюда!
Я включил холодную воду и сунул под неё голову подруги. Мила глубоко и громко вдохнула, снова придя в сознание.
— Пей! — и я повернул её так, чтобы вода попадала на губы.
Милка сделала несколько глотков и попыталась податься назад, но я только крепче сжал её волосы.
— Ещё пей! Пей, пока обратно не полезет!
Она стала пить, потом её стошнило. В рвоте я различил остатки таблеток, и заставил Милу еще раз глотать воду. Не знаю, сколько это продолжалось — просто в какой-то момент в ванную ворвался врач, и я разжал пальцы, отдав подругу ему. Плохо помню, что было дальше — нас вывели в коридор, потом Иволга потащила меня за собой в подъезд. Здесь она закурила быстрыми затяжками, опершись на стенку. Я встал напротив, глядя, как дрожат руки. В нос бил привычный сигаретный дым.
«Пассивное курение гораздо более вредно, потому что курильщики вдыхают дым через фильтр, а те, кто рядом — сразу в лёгкие».
От этой мысли меня пробило на истерический смех. Я хохотал и хохотал, до боли в животе, пока весь воздух и, наверное, никотин покинул лёгкие. Потом смеяться уже не мог, разогнулся и посмотрел на Ивушку. Она глядела перед собой, держа в руке почти закончившуюся сигарету. Рот её искривился в гримасе, подбородок дрожал, по щекам текли слёзы.
Я шагнул вперёд и прижал маленькую к груди. Сигарета полетела на пол, а Иволга разрыдалась, медленно оседая на пол. Чтобы она не упала, я подхватил обнял девушку за талию, и держал, пока не успокоилась. В это время из квартиры вышли санитары с носилками, и пронесли мимо нашу подругу. Следом вышел врач, за ним — мать Милы.
Мы поднялись обратно на лестничную клетку. Доктор, немолодой уже мужчина, устало потер виски.
— Вы успели вовремя, и всё сделали правильно. Только поэтому девочка осталась жива.
— Слава богу, — выдохнула Ива.
— Это ты виновата! — вдруг зашипела мать. — Довела мою Милочку! Довольна, да?!
Я уже приготовился к скандалу, но мелкая лишь сильнее потупилась и отступила на шаг.
— Простите.
Не знаю, почему это так меня задело. За годы жизни и общения с разными людьми успеваешь привыкнуть: иногда лучше перетерпеть и помолчать, чем вступать в спор с идиотом. Эмпатия от этого притупляется, и начинаешь смотреть на всех вокруг если не свысока, то с ноткой цинизма. Становится чуть больше наплевать. Вот и сейчас Ива, казалось бы, поступила правильно: отступила и не стала ничего доказывать, но у меня внутри будто за секунду вскипел океан кислоты.
«Это же Иволга! С ней так не должно быть!»
Я шагнул вперед, загораживая собой девушку.
— Имейте совесть!
— Да ты! — глаза матери вспыхнули. — Ты с ней!
— Я с ней. И я спас вашу дочь. Если бы не мы, вы бы до вечера не узнали, что с Милой что-то случилось!
— Да как ты смеешь!
— Легко! Единственная, кто виноват в случившемся — это вы!
Я круто развернулся и, подхватив с собой Ивушку, быстро пошел вниз по ступеням. За спиной разразились запоздалые крокодильи слёзы.
* * *
Иволга вдавила сигарету в пепельницу и потянулась за следующей. Я схватил пачку и зашвырнул её в мусорное ведро. Девушка не отреагировала, продолжая пялиться в окно. Там, за переделами нашей квартиры, медленно догорал вечер. На кухонном столе покоился давно остывший стакан чая. Ива сидела на табурете, обхватив руками правое колено, и, по-моему, старалась совершенно не шевелиться. Она выкурила подряд три сигареты, и я не позволил взять четвертую.
— Я не знала, — хрипло произнесла красноволосая. — Я правда не знала, что это может случиться.
— И я.
— Я не хотела, чтобы Мила это с собой сделала.
— Знаю, Ив.
— Но она сделала, — Иволга повернулась ко мне и посмотрела в глаза. — Я не знала. Я не хотела. Но Мила сделала. Из-за меня.
— Не из-за…
— Нет, — спокойно перебила девушка. — То, что ты скажешь, ничего не меняет. Это моя
