Только теперь я увидела сидящую перед камином в кресле женщину.
Ей было, вероятно, лет восемьдесят. Она сидела к нам спиной, держа в руках трость и упирая ее в пол; на ней был огромный пудреный парик, такой, какие носили лет сорок назад, и, по моде того же времени, накрахмаленный чепчик с синими лентами. Несмотря на старость и старомодность, одета она была с чрезвычайной тщательностью: в серо-голубое платье с большими, почти квадратными фижмами, аккуратно завязанную на груди кружевную косынку, туфли с пряжками и белые митенки, открывающие худые, сморщенные пальцы. Я невольно подумала, что, наверное, в кругу маркизы де Помпадур[10] эту женщину нашли бы безупречно одетой.
– Вы опоздали на пять минут, Александр! – хрипло, но внятно изрекла старуха, не оборачиваясь к нам.
Герцог подошел к ней, молча поднес ее старую руку к губам. Старуха каркающим голосом продолжала:
– Я не спрашиваю вас, привезли ли вы свою жену, ибо дух де ла Тремуйлей я чувствую издали. Что бы вы ни говорили, Александр, а я вам еще раз скажу: этот брак не принесет вам счастья, ибо я была против него!
Я было решила, что это, вероятно, какая-то родственница моего мужа, и уже хотела подойти к ней, но, услышав такие слова, замерла на месте. Я никак не ожидала, что вот так, сразу, на меня пойдут в атаку. Герцог ничего не ответил старухе. Тогда я решила взять эту задачу на себя.
– Да будет вам известно, сударыня, – холодно прозвучал мой голос, – что не только вы одна были против этого брака. Я тоже не проявляла особого желания, и хотя господин дю Шатлэ утверждает, что в его силах сделать нашу судьбу счастливой, я скорее разделю ваше мнение насчет того, что, по всей вероятности, этот брак будет несчастлив.
– Э-э! – воскликнула старуха. – Мне известно, откуда вы, дорогая моя, унаследовали свой язычок!
Она поднялась, опираясь на палку, – все еще высокая и способная ходить самостоятельно. Она была не толстой, а скорее сгорбленной. Ее выцветшие глаза впились в меня так пытливо, что я сразу поняла: эта женщина сохранила зрение таким же, как в молодости.
– Отлично, – произнесла она энергично. – Вы хороши собой, моя милая. Но этого недостаточно, явно недостаточно для того, чтобы стать герцогиней дю Шатлэ. Я еще намерена изучить вас.
– Я уже стала герцогиней, сударыня, – сказала я холодно. – Мы обвенчались сегодня утром, так что изучать вам меня придется, исходя из свершившегося факта.
Накрашенные брови старухи приподнялись.
– Что это значит, Александр? Вы обвенчаны? Отец Ансельм готовился обвенчать вас сам завтра утром.
– Мадам, – с мрачным видом ответил Александр, – мы действительно обвенчаны. Если вы спросите, почему, я скажу, что такова была ситуация. Перед вами моя законная жена, мадам дю Шатлэ, герцогиня и новая хозяйка поместья.
– Видимо, – произнесла старуха, – последнее сказано на мой счет, не так ли, Александр? Я должна уступить дорогу де ла Тремуйлям. О, я всегда им уступала!
– Полагаю, – прервал ее герцог, – пора приступать к ужину.
Он, видимо желая прекратить разговор, позвонил. Вошли лакеи с салфетками, ввезли столик с подогретыми блюдами. Я повернулась к старухе.
– Мадам, – сказала я, – вы уже дважды упомянули де ла Тремуйлей. Это имя дорого мне, и я не знаю, какие у вас основания говорить о них с неприязнью.
Тяжело ковыляя к столу, она обернулась. Губы ее приоткрылись в усмешке, показав целый ряд великолепных зубов – без сомнения, искусственных.
– Мое имя – герцогиня де Сен-Мегрен, милочка, и мы с вами в куда большем родстве, чем вы предполагаете. Я – Анна Элоиза, голубушка, дочь принцессы Даниэль и, видит Бог, родная сестра вашего расстрелянного отца.
Прекрасно понимая, какое впечатление произведет на меня это сообщение, старая герцогиня с достоинством заняла свое место.
Ошеломленная, я сразу вспомнила рассказ Маргариты. Это та самая Анна Элоиза, которую мой дед Жоффруа отверг ради ее матери, принцессы Даниэль. Моя родная тетка! Даже покойная маркиза де л'Атур не была мне роднее. Анна Элоиза вышла замуж за герцога де Сен-Мегрена и родила ему одиннадцать детей – так говорила Маргарита… Я сразу поняла, почему та так недолюбливает де ла Тремуйлей: из-за поступка моего деда. Но я-то тут при чем? Мне все это казалось ужасно древним, какими-то замшелыми дрязгами…
– То-то, моя дорогая! – решительно продолжала Анна Элоиза, пока служанка поправляла салфетку у нее на груди. – Вы, я вижу, понятия не имеете, за кого вышли замуж. Моя третья дочь, Эмили, вышла замуж за герцога дю Шатлэ и родила ему двух сыновей. Упокой Господи ее душу! Эти сыновья нынче ездили за вами, милочка, и один из них – Александр, мой внук, а ваш, стало быть, двоюродный племянник!
Я метнула изумленный взгляд на герцога. Было так необычно сознавать, что между нами есть какие-то родственные связи, и тем более что он мой двоюродный племянник… Я растерялась. Возможно ли это? Пытаясь прийти в себя, я подошла к столу и в замешательстве остановилась, не зная, куда сесть. В этом доме, как я поняла, все подчинялось традициям.
Герцог тронул один из стульев.
– Это место – ваше, герцогиня, – сказал он сухо, не проявляя ни малейшего интереса к разговору.
Сам он сел во главе стола, а мне было отведено место по его правую руку. Я села, быстро вспоминая, как следует вести себя за ужином – настоящим аристократическим ужином, и чувствуя себя не совсем уютно под взглядом Анны Элоизы. Она смотрела на меня с какой-то веселой злостью.
– Вот так-то, племянница! – протянула она. – Нельзя сказать, что мне по душе де ла Тремуйли. Но я стара, с моим мнением не считаются. Что ж, мой внук выбрал вас. С этим придется смириться и мне, но я предупреждаю, что не рада вашему появлению в этом доме, вовсе не рада.
Я беспомощно взглянула на Александра, не зная, как быть. Я теперь поняла, что Анна Элоиза – его бабка, и она всегда всем распоряжалась в этом доме. Как мне себя вести, чтобы не обидеть его? Мне предстояло жить в этом доме долго. Но даже если я настроена миролюбиво, я не собираюсь молча терпеть обиды. Я ждала, когда он вступится за меня. Ведь он теперь мой муж.
Ожидание было напрасным. Александр сидел, не выражая никаких чувств, и лишь молча играл ножом. Он не намеревался становиться ни на одну сторону, это я поняла.
Дверь в столовую распахнулась, вошел дворецкий в алой ливрее.
– Его сиятельство герцог дю Шатлэ!
«Еще один герцог? – подумала я, недоумевая. – Сколько же у него родственников?» Мои мысли были резко прерваны. В столовую прихрамывающей, но быстрой походкой, еще полный энергии, вошел старик лет семидесяти, морщинистый, худой и высокий. Улыбка была на его лице. Одет он был небрежно: явился в столовую без камзола, только в жилете. Парик был напудрен лишь с одной стороны. Идя, он заметно сутулился.
