— Вот! А теперь скажи, только честно: у вас в отделе частенько обсуждали Думу, депутатов и наше законодательство?
— Я в этих обсуждениях не участвовал, — открестился Глеб, — потому что культурный человек, по моему мнению, не должен ругаться матом.
— М-да, пророков в своем Отечестве не бывает. А между тем таких мудрых людей, как наши депутаты, еще поискать! Перед ними была поставлена примерно такая же задача, какой сказочный царь озадачил Иванушку-дурачка: пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. То есть требовалось написать законы, каковые, с одной стороны, разрешали бы энергичным субъектам обворовывать своих сограждан — колоний-то у России не было и нет! Так что как ни верти, как ни крути, а содрать деньги больше не с кого — только с собственного народа. Где вы, безответные индусы?! Ау! Не дают ответа — нету таких. Были, да все вышли. Нынешние сами кого хочешь объегорят! С другой стороны, упомянутые законы должны были запрещать воровство и карать за это противоправное деяние. Потому что позволь только всем воровать вволю — никакого среднего класса и за сто лет не создашь! Только энергичный человек приобретет первоначальный капитал и станет состоятельным собственником, как его другие, того же желающие, оберут — и он, глядишь, опять пролетарий. Да и перед международной общественностью будет стыдно. Что это; скажут, у вас за воровское государство?! Прямо Сомали какое-то! Этак мы и в ВТО вас не примем! Но наши депутаты приняли такие замечательные законы, что и Иванушке-дурачку остается обзавидоваться, и ВТО от нас не отвертится! И пусть некоторые небыстрые разумом граждане удивляются: «Почему у вас за украденный мешок картошки сажают в тюрьму, а тем, кто украл сотни миллионов, — почет и уважение?» Наш ответ этим удивлянтам будет суров: «А потому, недоумки, что с мешком картошки ты в средний класс не сунешься, а с миллионами — пожалуйста!» Вот потому-то я и утверждаю, что на сегодняшний день твой наезд на Горюнова, изъявшего у афериста пятьсот тысяч долларов, а самого мошенника за эти отступные отпустившего с миром за бугор, поближе к его оффшорным банковским счетам, представляется деянием антигосударственным! Да вдобавок ты еще и антиобщественным образом отказался взять свою долю от тех денег, а значит, в среднем классе оказалось на одного человека (то есть на тебя) меньше, чем могло бы быть! И ты продолжаешь упорствовать в своем антиобщественном заблуждении! Горюнов за тебя прямо испереживался: «Глеб который год работает без продыху! Все выходные и отпуск не отдыхает, а подрабатывает у шабашников. Трудится на износ, чтобы купить себе комнату в коммуналке. А не мучился бы дурью и согласился стать моим бизнес-партнером, не то что комнатенку — две квартиры бы уже себе приобрел и загородный коттедж в придачу!»
— И когда же соискатели первоначального капитала нахапаются и средний класс начнет расцветать в законопослушной красе? — скептически усмехнулся антиобщественный упрямец.
— Чтобы точно определить время «Ч», этот критический момент, с которого должна начаться эпоха всеобщей законопослушности, нужно иметь на плечах не обычную голову, а целую академию всех экономических, политических, математических и аналитических наук! Но в прошлом веке один гениальный политический деятель высказался по этому вопросу так: «Вчера было рано, а завтра будет поздно. Нужно действовать сегодня!» Только как определить, что это «сегодня» — сегодня? И тут важно попасть в самую точку! Не дай Бог прокукарекать до рассвета.
Один миллиардер так-то забежал поперед батьки с несвоевременной инициативой, кукарекнул в потемках: «Мы, состоятельные собственники, пока первоначальный капитал поднакапливали, преступали все законы, какие можно и какие нельзя. Ни бога, ни черта не боялись! Но теперь, когда у нас мошна полна под завязку, объявляем: хватит! Баста! Все россияне — и владельцы заводов, газет, пароходов, и собственники карманов, где только вши на арканах, отныне обязаны жить честно! Дура лекс! Закон суров, но это закон!» И что же слышит он в ответ? Многоголосый отлуп сверху, снизу и с боков: «Рано пташечка запела — средний класс еще не сформирован! Где там лежит чей-нибудь мешок картошки? Ты че, в натуре, пургу гонишь?! Мы еще только-только начальный капитал собрались накапливать, а ты нас хочешь без ножа зарезать!? Мы тебе не англичане, чтобы по центу, по рублику денежки сто лет собирать! Не по понятиям это будет!» Понял олигарх, что сказал глупость, устыдился и со стыда убежал в Англию. Теперь сидит в Лондоне и носа оттуда не кажет… Но еще хуже не опознать решающий момент, неадекватно прохлопать свой исторический шанс ушами и бездарно съехать в бесперспективное «завтра», когда уже наимудрейшие решения оказываются бесполезны. В прошлом веке такой решающий день для государя Николая Второго выпал на девятое января тысяча девятьсот пятого года. Тогда в Российской империи со средним классом тоже дела обстояли неважно, потому и по всей Руси происходили брожения и шатания. А в столице, где «верхи» никак не могли умерить свои аппетиты на главах у «низов», которые уже не хотели жить впроголодь, положение и вовсе было аховое! Но в Охранном отделении служили специалисты своего дела, они нашли Гапона. Вот уж кто-кто, а Гапон оказался умнейшим человеком, а оратором таким, что хоть в нашу Думу его определяй, сразу в руководители Н-ской фракции. Этот мудрец понял, что пытаться мирить «низы» с «верхами» напрямую — дело безнадежное. Одни от других уже столько натерпелись, что любое описание их чувств и упований подпадало под закон о возбуждении социальной розни. А коли социальная рознь и вражда в наличии — стабильность поминай как звали. И решил хитроумный Гапон изготовить кривое идеологическое оружие и выстрелить по смутьянам, возбуждающим социальную рознь, из-за угла. Стал он сочувствовать оголодавшим «низам», преступая при этом закон о невозбуждении социальной вражды и розни. Но ему за это — ничегошеньки: покровители из Охранки прикрывали. А Гапон проповедовал себе да проповедовал примерно в таком разрезе: «Вихри враждебные веют над вами. Темные силы вас злобно гнетут! А государь сидит в Зимнем дворце и ничего об этих безобразиях не знает. Берите портреты государевы, иконы и айда ко дворцу! Все надеже-царю расскажем, и он нас защитит!» Ну, и пошли с портретами и с иконами. А о дальнейшей истории расскажу в сослагательном наклонении, хоть и говорят, что история сослагательного наклонения не знает. Охранка была заранее осведомлена, что народ огромной толпой собирается идти с челобитной к надеже-царю, и компетентные специалисты из компетентных органов присоветовали самодержцу: «Ты, государь, выйди к народу, скажи таковы слова: “Я ваш царь-батюшка, а вы мои дети”. Изъяви им свою августейшую милость. Ничего плохого, окромя хорошего, от этого не получится». Вышел государь и с государыней на балкон Зимнего дворца, полюбовался император на свои портреты в руках демонстрантов, ручкой народу помахал, пообещал повышение зарплаты, восьмичасовый рабочий день и землю, и волю, и лучшую долю, и суверенную демократию без плутократии. Только все это не сразу а опосля, постепенно и по мере возможности, чтобы у народа от переедания политических свобод расстройства желудка не приключилось. А на сейчас всех одарил царской милостью и подарками: мужикам — по бутылке водки и банке соленых огурцов одну на двоих, бабам — по полушалку цветастому, детям — по кульку пряников печатных. Только раздавать эти подарки будут не на площади, а по месту жительства, чтобы опять Ходынки не случилось. Тут вышел оркестр Преображенского полка и заиграл гимн. И все запели: «Боже, царя храни! Сильный, державный царь православный, жулье сокруши!»
— Не сумлевайтесь, сокрушу! — грозно, но милостиво пообещал государь.
— Мой-от сокрушит, не сумлевайтесь! — подтвердила государыня, вся по русскому обычаю в шушуне, в полушалочке цветастом, ну что твоя певица Бабкина! И платочком махнула…
Простонародную лексику августейшая чета употребила, чтобы к народу стать поближе и опровергнуть злонамеренные слухи, распространяемые смутьянами, будто царица немка, да и государь того… А после этой аудиенции как какой возбудитель межнациональной розни сунется к рабочим в барак, ему от ворот поворот! Не ври, дескать, сами слышали и своими глазами видели: государыня — нашенская, из-под Рязани, и государь из сельской местности, село так и называется — Царское.
Государь же продолжал даровать милости:
— А еще приглашаю ваших деток, по мальчику и девочке от каждого барака, в Зимний дворец на елку! Пусть они с великими княжнами и цесаревичем-наследником хороводы поводят вокруг елки!
Тут народ как рявкнет девятью тысячами глоток: «Царствуй на славу нам! Царствуй на страх врагам!» Государь еще раз махнул народу ручкой, государыня помахала платочком, и царская чета удалилась с балкона во дворец. Народ разошелся по домам ожидать царских подарков. Мужики резали селедочку, к горячей картошечке ее подкладывали. Бабы, сварив картошку, заранее завидовали соседкам: а вдруг царский полушалок у тех окажется поцветастее? Ну и за волосы друг дружку немного потаскали, выясняя, чьи дети пойдут на царскую елку. И смутьяны тут как тут. Стали на царя наговаривать, будто он народ обманул и ничего из обещанного не исполнит. Не успели возмутительные речи закончить, глядь — царские подарки на подводах везут. Водку, как государь и обещал, «Смирнофф», огурцы не тухлые, полушалки замечательной расцветки, один лучше другого, и пряники печатные превкусные! Смутьяны поняли, что окончательно опростоволосились, и с горя все подались в эмиграцию…
