— Продолжай разрабатывать это, Хосе Луис, — сказал Фалькон. — Калека нам очень нужен.
— Я подключил Серрано и Баэну. С наркоотделом у них застопорилось. Думаю, разумнее будет копать здесь. Завтра утром первым долгом они и возьмутся.
Фалькон дал отбой. Консуэло закончила разговор.
— Это не тот мобильник, который должен был прослушивать Тирадо?
— По этому я с русскими разговаривала.
— Это были они?
— Перед тем как уйти, я дала номер управляющему ресторана.
— А разве основного твоего мобильника при тебе нет?
— Русские по нему не позвонят. Я оставила его дома.
— Кому известно, что ты здесь?
— Никому.
— А тем, кто в доме?
— Они думают, что я легла спать, — сказала Консуэло. — Я прошла в сад к соседу, вышла через переднюю калитку и взяла такси до твоего дома.
— Теперь ты даже и честным людям не веришь.
— Хотела бы, да не могу, — сказала она с несчастным видом.
— Ладно, — сказал Фалькон и, чтобы успокоить ее, поднял руки, словно сдаваясь. — Зачем ты понадобилась управляющему?
— Несколько минут назад кто-то зашел с улицы, оставил одному из официантов конверт и велел обязательно передать его мне сегодня же вечером.
20
Ресторан Консуэло Хименес, Ла-Макарена, Севилья, понедельник, 18 сентября, 23.25
Конверт лежал на столе Консуэло. Заперев дверь своего кабинета, она загружала компьютер, пока Фалькон надевал латексные перчатки. Конверт лежал в пакетике, на котором черным фломастером значилось: Сен. Хименес. Клапан конвертика был вправлен внутрь. На обрывке плотной бумаги было написано: «Для разговора с Дарио позвоните 655926109». Фалькон передал записку Консуэло, которая в это время проглядывала свою домашнюю почту, где нашла одно-единственное сообщение.
— Отправлено в двадцать два двадцать, спустя примерно час после того, как я вышла из дома. Сообщение такое: «Наше терпение не бесконечно. Звоните: 619238741».
— Итак, оба игрока включились в игру, — сказал Фалькон. — Но один из них блефует.
— Позвоним сначала новеньким, — сказала Консуэло. — Посмотрим, чего они хотят и как будут говорить. Может быть, это натолкнет нас на догадку, к какой группировке они принадлежат.
— Выдвини требование, — сказал Фалькон. — Первым делом требуй разговора с Дарио. Разговор они предлагают сами, но возможно, поговорить не разрешат. Не захотят слишком рано идти на такие уступки. При подобных похищениях информацию обычно получаешь поэтапно. «Сделай то-то, и мы сообщим тебе о нем то или иное, сделай следующее, и мы дадим тебе услышать его голос». Потом тебе пришлют фото, и только под конец тебя допустят до разговора с похищенным. Нам надо установить, кто держит у себя Дарио, а для этого требуется веское доказательство. Есть у Дарио что-то, чего посторонний не будет знать?
— На внутренней стороне руки выше локтя, возле самой подмышки, у него красная родинка. Мы зовем ее клубничкой, — сказала Консуэло.
— Вели им расспросить Дарио о его особой примете, и пусть скажут, как он зовет ее, — распорядился Фалькон. — У тебя есть диктофон?
Она достала маленький цифровой диктофон. Они проверили его, включили, и Консуэло, вытерев бумажными салфетками влажные от пота ладони, взяла телефон, включила громкую связь и набрала номер. Переведя дух, она приготовилась сыграть важнейшую во всей ее жизни роль.
— Diga, — произнес голос.
— Меня зовут Консуэло Хименес, и я хочу поговорить с Дарио.
— Ждите.
Телефон передали в другие руки.
— Сеньора Хименес…
— Я получила сообщение, где говорилось, чтобы я позвонила по этому номеру, если хочу поговорить с сыном. Соедините меня с Дарио, пожалуйста.
— Сначала мы должны обсудить кое-какие детали, — отвечал голос. Говорил он на безукоризненном кастильском испанском.
— О каких деталях может идти речь? Вы украли моего сына. Я у вас не крала ничего. Обсуждать нам нечего, кроме времени, когда мне будет возвращен мой сын, а сделать это можно сразу же после того, как я поговорю с ним.
— Послушайте меня, сеньора Хименес. Я могу понять вашу тревогу за мальчика. Вы желаете говорить с ним, и это естественно, но сперва нам необходимо утрясти ряд вопросов.
— Вы совершенно правы, говоря…
— Могу заверить вас, сеньора Хименес, что я искренне восхищаюсь вашим хладнокровием в такой ситуации. Большинство знакомых мне матерей не смогли бы говорить со мной по телефону так, как это делаете вы.
— Да я бы криком кричала, била бы себя в грудь и захлебывалась рвотой, вообрази я хоть на минуту, что это может произвести на вас впечатление! — воскликнула Консуэло. — Но если вы думаете, что я сделана из железа, то я знаю доподлинно, что ваша натура еще жестче и что никакие проявления чувств не способны поколебать вас и заставить вернуть мне сына. Отсюда и мое поведение. Но прежде чем рассуждать на психологические темы, давайте договоримся об одной вещи. Я хочу поговорить с сыном.
— В данный момент это невозможно.
— Вот видите, вы не держите слова, — сказала Консуэло. — В сообщении говорилось совершенно ясно и определенно, что…
— Я знаю, что там говорилось, сеньора Хименес, — произнес голос, и в том, как это было сказано, прозвучали стальные нотки. — Я сам писал его. Вам следует проявить терпение.
— Не смейте говорить мне о терпении! Вам не понять нетерпения матери, у которой отняли сына! Я не хочу даже слышать слово «терпение», — сердито бросила Консуэло. — Если вы не хотите разрешить мне поговорить с сыном — а это было бы для меня важнейшим доказательством того, что он цел и невредим, — будьте так любезны пройти к Дарио, расспросить его о его особой примете и передать мне то, что он скажет.
— Особой примете?
— Спросите Дарио, и он скажет вам то необходимое, что меня убедит.
— Минуточку…
Последовало долгое молчание.
— Есть кто-нибудь на связи? — спросила она по прошествии нескольких минут.
— Пожалуйста, не выключайте телефон еще минутку, сеньора Хименес, — произнес тот же голос. — Чтобы выполнить вашу просьбу, нам надо испросить разрешения.
— Разрешения?
— Существуют ответственные лица. Сейчас мы связываемся с ними.
И опять молчание. После пяти томительных минут голос вернулся:
— Сеньора Хименес, вам известно, с кем вы ведете переговоры?
— Если вас интересует, знаю ли я, что вы являетесь членами русской мафиозной группировки, то ответом будет «да». Какой именно группировки — не знаю.
— Возможно, это знает ваш друг, инспектор полиции, — произнес голос. — Да, нам известно, что вы находитесь здесь, инспектор. Мы видели, что в ресторан вы вошли вместе с сеньорой.
— Вы связаны с Леонидом Ревником? — спросил Фалькон.
— Верно, — отвечал голос. — Леонид Ревник находился в Москве. За то время, что он направляет нашу деятельность в Коста-дель-Соль, в нашей структуре на Иберийском полуострове возникли некоторые кадровые проблемы.
— Вы намекаете на то, что Юрий Донцов взял под свой контроль значительную часть бизнеса в Севилье и переманил к себе Василия Лукьянова?
— Сеньор Ревник ездил в Москву на сход пяти главнейших русских подразделений, где обсуждались наши испанские дела. Было решено, что Юрий Донцов ответственен за убийство двух важных членов одной из бригад, что он самовольно вклинился в бизнес, нарушив договоренности с нашими итальянскими и турецкими партнерами о способах ведения дел. Мы не можем этого допустить. Сход единогласно решил приостановить деятельность Донцова и распустить его группу.
— Все это крайне интересно, — сказала Консуэло, — но что будет с моим сыном?
— Вы должны уяснить себе общую геополитическую обстановку, прежде чем обсуждать частности, — произнес голос. — Кроме того, существует проблема севильского взрыва.
Молчание.
— Я слушаю, — сказал Фалькон, напрягшись каждой клеточкой своего тела.
— Мы держим на крючке тех, кто изготовил бомбу и подложил ее в мечеть.
Сердце Фалькона заколотилось вдвое быстрее; казалось, оно бьется уже в горле. Его охватил порыв жадности, когда готов схватить и заглотать все, что ни протянут. Он вынужден был напомнить себе, что все действия противника рассчитаны и ничего случайного тут быть не может. Значит, это лишь приманка.
— Зачем же вам понадобилось держать на крючке этих людей?
— Вы полицейский, инспектор, — отвечал голос, — и действуете как бы снаружи, лишь делая попытки проникнуть внутрь, мы же находимся внутри, и у нас развязаны руки.
— Вы хотите сказать, что Донцов санкционировал взрыв и что вы этого не одобрили?
— Для широкомасштабной операции, способной изменить весь политический ландшафт и дестабилизировать регион, долгие годы бывший надежным укрытием целого ряда организаций, Донцов должен был получить добро схода. Но он его не имел. Он действовал самовольно и преследуя собственные выгоды.
