– Привет, ма. Дай лапу, Костяра! О! Крепко жмешь. Будет время, возьму тебя на хоккей.
Сын Игорь возмужал, но вроде совсем не изменился. Он наклонился к Вере, дал поцеловать себя в щеку.
– Зайдешь? – спросила Вера. – У меня полный обед. Скоро будет готов ужин.
– Не. Потом как-нибудь. Ну, ты поняла, да?
– Конечно, – кивнула Вера и достала из сумки бумажник.
– Игорь, – удивленно произнес Костик, – какая у тебя смешная тетя!
Вера оглянулась. У машины сына качалась на ветру не просто высокая, а нескончаемо длинная девица в этих самоубийственных ходулях под названием «лабутены».
– Действительно, Игорь, это не Соня!
– Ма, не вникай. Соня в прошлом. Это Диана. Не знакомлю, потому что она стеснительная, а я проверяю чувства. Да, если тебе интересно. К отцу повадилась соседка Наташа, ты с ней в школе училась. Мне сдается, собирается переехать. Я против. Не поможешь прогнать?
– Нет. Вы уж как-нибудь договоритесь. Постарайся не делать глупостей.
Игорь вприпрыжку побежал к своей сизой от ветра Диане. Перед тем как сесть в машину, он оглянулся. Его маму, его няньку-кухарку-дай-прибери-не мешай, – обнимал крупный, красивый, такой ухоженный и качественный «мэн» Андрей, а рядом радостно щебетал этот симпатичный, неизвестно как у матери оказавшийся малыш.
– Во как бывает, – глубокомысленно изрек он в машине, взглянув на лицо Дианы в блестках вечернего макияжа.
– Красивая пара, – жеманно сказала та, изо всех сил стараясь не потерять выражение томного декаданса, который в тусовочном тренде. – И ребенок, как ангел. Твой братик? Я сразу поняла, что в тебе есть что-то аристократическое.
* * *
Ксения отбросила ногой какие-то вещи на полу: она только что вывалила их из шкафа – и подошла к окну. Фу-у-у! Чем она занимается? Собираться в тюрьму? Это значит, сменная пара белья, еще один свитер, пара маек. Какой-нибудь платок, обувь покрепче… На пять лет все равно не хватит.
Метель. По этому саду она пришла тогда с кучей гостей и прислуги, ночевала с возлюбленным, а ушла вдовой, изгоем. Отлично, что все засыпала метель, потом смоет талая вода. Ксения посмотрела на свое отражение в стекле. Она и раньше была худой, а стала почти изможденной, но не казалась слабой. Она была натянутой струной. Прямые волосы отросли до плеч – было не до салонов. Лицо еще вытянулось, потемнело, морщин немного, но они глубокие, как будто прорезаны ножом. Но, в общем, все получилось. Впаяли ей тогда по полной программе. Но Настя постаралась, и ей подарили эти два года отсрочки, учитывая раскаяние и желание искупить вину перед ребенком, ставшим из-за нее сиротой. Когда читали приговор, люди, которые пришли на слушание, встали. Ксению тогда даже слеза прошибла. Настя звонила сегодня и сказала, что те, кто там был, записываются к ней на свидания. Что она, Настя, будет подавать на УДО.
– Не парься особенно, Настя. Я не тороплюсь. А вдруг мне там понравится.
У Ксении было два свободных года. Конечно, считается, что она была под присмотром. Но соскочить она могла найти возможность. Соскочить в разные стороны. Или в другую страну, или… вообще. Как-то в тягость она себе стала без Нарцисса, со всей этой правдой о родне. Дела с оформлением его квартиры на себя, продажей, открытием счета на образование Костика – все это как-то отвлекало. Она не знала сама, какое решение примет, закончив эти дела. Ну и вот. Она собирается в тюрьму. В лом ей прятаться.
Ксения видит, как к воротам с трудом продвигается незнакомая машина. Выходит мужчина, открывает калитку. Помогает выйти высокой женщине в длинной шубе с большой палкой, как у Деда Мороза. По дорожке женщина идет одна. Ксения открыла ей дверь, впустила в холл, они долго смотрели друг на друга. На старухе сильные очки.
– Я бы тебя узнала на улице, – сказала она еще более низким и хрипловатым, чем у Ксении, голосом.
– Я тебя, наверное, тоже, ба.
Через полчаса они сидели на кухне, перед чашками с горячим чаем. Бабушка Ксении, мать Нелли, привезла домашние пирожки. Ксения их ела, хвалила.
– Ты похоронила мать, – сказала бабушка, – и не позвала меня. Почему?
– Я должна была сделать это сама. Я выбрала самое недоступное место на кладбище. Чтобы рядом с ней не было других душ.
– Ты ее ненавидишь?
– Нет. Я ее не знала. Ненавижу то, что она сделала. А ты?
– А я ненавижу ее. Я ее знала.
– Как ты могла жить, родив такого монстра? Что ты думала все эти годы?
– Я не думала. Я ждала.
– Чего?
– Я хотела пережить ее.
– Зачем?
– Теперь это даже не вопрос, раз я нашла тебя. Это ответ.
– Утром за мной приедут.
– Я знаю. Мы будем вместе ждать.
– Ба, я вернусь к тебе. Дождись, пожалуйста.
