каждой из них следует искать в разных сферах. Как правило, эти два аспекта безнадежно запутанными в современных взаимоотношениях, когда один человек становится богоподобным судьей над хорошим и плохим в другом человеке. В конечном счете такие симбиотические отношения деморализуют обе стороны, поскольку быть Богом так же невыносимо, как и оставаться абсолютным рабом.
Отто Ранк1
Оглядываясь на историю, мы видим, что сознание существа всегда поглощается культурой. Культура противостоит природе и превосходит ее. Культура в своих самых сокровенных намерениях – это героическое отрицание тварности. Но в некоторые эпохи это отрицание более эффективно, чем в другие. Когда человек жил безопасно под сенью иудейско-христианской картины мира, он был частью великого целого; выражаясь нашими терминами, его космический героизм был полностью спланирован, а потому был безошибочен. Человек пришел из невидимого мира в видимый по Божьей воле, выполнил свой долг перед Богом, прожив жизнь с достоинством и верой, вступая брак, потому что так нужно, и понимая рождение потомства как долг. Он вверял всю свою жизнь – как и Христос – Отцу. В свою очередь, он был оправдан Отцом и вознагражден вечной жизнью в невидимом измерении. И никакого значения не имело то, что земная жизнь была юдолью слез, ужасных страданий, несоизмеримости, мучительной и унизительной повседневной ничтожности, болезни и смерти, местом, где человек чувствовал себя чужим, «неправильным местом», как сказал Честертон2, местом, где человек ничего не может ожидать, ничего не может достичь для себя. Но это не имело значения, потому что служило Богу и слуге Божьему. Одним словом, космический героизм человеку был обеспечен, даже если сам он был никем. Это самое замечательное достижение христианской картины мира: взять рабов, калек, слабоумных, простых людей или могущественных, и сделать из них надежных героев, просто сделав шаг в другое измерение вещей, которое называется рай. Или же лучше сказать, что христианство взяло сознание существа – то, что человек больше всего хотел отрицать, – и сделало его само условием для космического героизма.
Романтическое решение
Как только мы поймем, в чем суть религиозного решения проблемы, мы поймем, как современный человек оказался в безвыходном положении. Ему по-прежнему нужно было чувствовать себя героем, чтобы знать, что его жизнь имеет значение; он все еще должен был быть особенно «хорошим», чтобы соответствовать какой-то действительно особенной цели. Кроме того, ему все еще приходилось сливаться в доверии и благодарности с каким-то высшим, поглощающим его самого смыслом – мы рассматривали это как универсальный мотив «слияния с Агапэ». Если бы у него больше не было Бога, как бы он это сделал? Один из первых способов, которые пришли ему на ум, как замечал Ранк, было «романтическое решение»: человек сфокусировал космический героизм на другом человеке в форме объекта любви3. Самовосхваление, в котором человек нуждался по своей природе, он теперь искал в объекте любви. Партнер становится божественным идеалом, которым можно заполнить свою жизнь. Все духовные и моральные потребности теперь сосредоточились на одном человеке. Духовность, которая когда-то относилась к другому измерению вещей, теперь опустилась с небес на землю и обрела форму в другом человеке. Само спасение больше не относится к абстракции, подобной Богу, но может быть обнаружено «в канонизации другого человека». Мы могли бы назвать это «канонизацией переноса». Человек теперь живет в «космологии двоих»4. Безусловно, на протяжении всей истории существовала некоторая конкуренция между человеческими объектами любви и божественными – Элоиза и Абеляр, Алкивиад и Сократ, или даже Песнь Соломона. Но главное отличие в том, что в традиционном обществе человеческий партнер не вобрал в себя всё измерение божественного. А в современном обществе он это делает.
В случае, если мы решим забыть, насколько обожествлен объект романтической любови, популярные песни постоянно напоминают нам об этом. Они говорят нам, что любимый – это «весна», «ангельское сияние», с глазами «как звезды», что опыт любви будет «божественным», «как небо» и т. д. и т. п. Популярные песни о любви наверняка имели одинаковое содержание с древних времен и, вероятно, ничего не изменится до тех пор, пока человек остается млекопитающим и родственником приматов. Эти песни отражают жажду реального опыта, серьезную эмоциональную тоску со стороны существа. Дело в том, что если объект любви – это божественное совершенство, тогда человек сам возвышается, соединяя с ним свою судьбу. У каждого есть наивысшая оценка идеального процветания; все внутренние конфликты и противоречия, многие аспекты вины – от всего этого можно попытаться очиститься в совершенном единении с самим совершенством. Это становится истинным «моральным оправданием в другом человеке»5. Современный человек реализует свое стремление к самораскрытию в объекте любви так же, как когда-то это было происходило в Боге: «Бог как … представление нашей собственной воли не противится нам кроме тех случаев, когда мы сами этого хотим, и так же мало противится нам любовник, который, уступая, подчиняет себя нашей воле»6. Одним словом, объект любви – это Бог. Как гласит индуистская песня: «Мой любимый Бог; если он примет меня, мое существование будет не зря». Недаром Ранк смог сделать вывод, что любовные отношения современного человека являются религиозной проблемой7.
Понимая это, Ранк смог продвинуться далеко вперед относительно убеждений Фрейда. Последний считал, что у современного человека моральная зависимость от другого была результатом эдипова комплекса. Но Ранк мог видеть, что это результат продолжения проекта causa sui и отрицания собственной тварной составляющей. Поскольку не существовало религиозной космологии, способной включить в себя подобное отрицание, каждый хватался за своего партнера. Человек обратился к «ты», когда умер образ великого религиозного сообщества под присмотром Бога. Зависимость современного человека от любовного партнера является результатом потери духовных идеологий, так же, как и его зависимость от родителей или психотерапевта. Ему кто-то нужен, некоторая «индивидуальная идеология оправдания», чтобы заменить отжвишие «коллективные идеологии»8. Сексуальность, которая, по мнению Фрейда, лежала в основе эдипова комплекса, теперь понимается как то, чем на самом деле является: еще один изворотливый прием в поисках смысла жизни. Если у вас нет Бога на небесах, невидимого измерения, которое оправдывает видимое, тогда вы берете то, что ближе всего и решаете с помощью него ваши проблемы.
Как мы знаем из собственного опыта, этот метод дает реальную выгоду. Человек угнетен бременем жизни? Тогда он может положить его к ногам своего божественного партнера. Самосознание слишком болезненно, попытки придать хоть какое-то значение жизни мучительны, и тому подобное? Можно растворить всё это в эмоциональной уступке партнеру, забыться в сексуальном экстазе и при этом получить
