— Тогда какого черта ты мне это говоришь? — разозлился Бледа. — У тебя установка сообщать только о ситуациях, когда кто-то или что-то может представлять опасность для экипажа или корабля.
— Она говорит это для меня, — невозмутимо отозвался Джойс. — Я поручил Джейн следить за поведением Соль.
— Ты…
— Не начинай, Берсерк. Не надо. Да, я за ней присматриваю и помогаю. Но ты будешь дураком, если не будешь делать то же самое. Она впервые в гипере, и она женщина. Нет исследований о реакции женского организма на прыжок. Если ты хочешь успеха миссии, ты так или иначе должен исключить все сомнительные факторы.
Бледа фыркнул:
— Узнаю Канта. Никаких эмоций, один голый расчет. Скажи, игра людьми как фигурами на шахматной доске доставляет тебе удовольствие? Или это просто упражнения для холодного ума? Только ты запросто можешь пожертвовать человеком как пешкой или даже ферзем. Интересно, какой фигурой был Ник?
В голове Джойса внезапно что-то взорвалось, и голос позвал его. Энджел резко поднял руки к ушам, пытаясь их заткнуть, пытаясь отрезать себя от этого голоса, хотя и понимал, что это бесполезно.
«Началось!» — отстраненно подумал он.
А ведь он уже было надеялся, что этот прыжок пройдет без осложнений. Хотя когда такое было? Может, только в детстве, когда он был юной чистой душой. Неужели когда-то действительно такое было?
— Что ты молчишь? — взвился Бледа. — Записка ничего не меняет!
Джойс, из последних сил пытаясь абстрагироваться от голоса в своей голове, обратился к Джейн:
— Соль в опасности? Она может себе навредить?
— Нет, — отозвалась Джейн. — Кажется, с ней все в порядке. Она уселась в кресло Штурмана и отдыхает.
— А куда делся сам Штурман?
— Лежит на полу. Кажется, отключился. Физические показания в норме.
— Отстань от Джейн! — завопил Бледа. — Разговаривай со мной! Да, я не хотел расследования, чтобы не вскрылась неприглядная роль Ника. Но то, что он разрушил тебе корабль, не оправдывает того, что ты его убил!
— Ник… — через силу произнес Джойс, — он… погиб героем. А сейчас, Берсерк, прости, я тебя покину. — Он достал беруши. — Присмотри за Соль. Я знаю, ты не сможешь быть таким гадом, каким хочешь казаться. Присмотри за ней и позволь мне остаться один на один с моими призраками, — проговорил он и заткнул уши, наслаждаясь относительной тишиной: теперь он, по крайней мере, слышал только голос в голове, но ни одного звука из внешнего мира не долетало до него.
— Так будет лучше. Если я не уйду сейчас, то могу начать представлять опасность. — Он помолчал, потом все же добавил. — Джейн, если ситуация будет из ряда вон, попробуй докричаться до меня.
Потом он ушел. Оставил их всех.
* * *
Было невыносимо жарко. И это казалось странным. На Леде лето хоть и теплое, но верхние показатели температуры никогда не достигают таких отметок, после который можно употреблять слово «жара». А Есении сейчас было невмоготу — она чувствовала, как лицо покрылось каплями пота, а одежду можно было выжимать. Сейчас бы искупаться… О, да ведь она и так на озере! Вон как заливисто квакают лягушки. Видимо, она лежала на берегу, и ее сморило. Надо проснуться… Просыпаться не хотелось.
Лягушки тоже были странные. Они перестали квакать и начали петь.
Очень странные лягушки. Но пели они замечательно. Мелодия была знакомой, и Есения спросонья даже попыталась вспомнить, где раньше слышала ее. У девушки не получалось сосредоточиться, мозг отказывался приходить в рабочее состояние, а слов она почему-то не могла разобрать, даже не могла предположить, на какой язык это похоже.
Мелодия звала, тянула, взывала к чему-то, и Есения автоматически начала подпевать, придумывая слова на ходу.
Everything is dark.
It's more than you can take.
But you catch a glimpse of sun light
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Shining, down on your face.
Вокруг сплошная темнота,
Это больше, чем ты способна вынести,
Но вдруг солнечный лучик,
Сияя, ложится на твое лицо.
Oh you're in my veins
Ты в моих венах,
And I cannot get you out
И я не могу достать тебя оттуда.
Oh you're all I taste
Твой вкус — всё, что я чувствую
At night inside of my mouth
По ночам на своих губах.
«Ты меня в крови, — пела Есения. — Ты проник под мою кожу, поселился во мне, теперь твоя кровь течет по моим венам, и я больше не знаю, где заканчиваюсь я, и начинаешься ты».
Слова не всегда складывались в удачную рифму, но очень точно передавали то, что стучало в ее мозгу и просилось на волю. То, о чем ей хотелось кричать на весь мир, но она точно помнила, что этого делать нельзя, хотя и не помнила почему.
«Твоя кровь в моих венах», — вновь пропела Есения и в этот момент пришла в себя.
Она не на Леде. Она на «Драконе», который сейчас находится в гиперпространстве. И это не лягушки. Это Джейн пытается достучаться до экипажа. Как жаль, что Есения не может ее понять.
Но почему так жарко?
* * *
Голос звал его. Голос всегда звал его. Но он не поддастся. Он не откроет глаза, потому что его снова ждет разочарование. Он никогда больше не увидит ее, и никакие голоса не смогут это изменить.
Голос звал его только во время прыжков через гиперпространство. Некоторое время он даже позволял себе думать, что может быть что-то наподобие душ умерших содержится в этом не изученном до конца месте. Люди научились им пользоваться для своей выгоды, но понятия не имеют о том, что оно такое.
Но даже если это так, и ее душа приходит к нему, сама она умерла. И что ему даст общение с ее бесплотным призраком? Только боль, сожаление и отчаяние. В загробный мир любят верить те, кому это несет успокоение. Ему не несло.
Впрочем, его рационализм не позволял ему долго тешить себя фантазиями о месте нахождения душ. Понятно, что дело всего лишь в его подсознании. Это оно вытягивало из Джойса его внутренних демонов и воплощало в реальность. И это происходило только в гиперпространстве, потому что только здесь его самоконтроль давал сбой.
Голос звал.
Не помогали ни беруши, ни затыкания ушей руками, ни противошумовые наушники, ни натянутые сверху на них шапки. Голос звучал внутри головы и звал.
Но ничего, он выдержит. Не впервой. Ему надо продержаться, пока корабль не выйдет из гиперпространства. Просто продержаться, не обращая внимание ни на голос, ни на отчаяние, ни на боль. Это чувства, это эмоции, это ерунда. Их просто не нужно замечать.
Демоны оживали. Демоны вились вокруг него, звали, кричали, вопили. Стонали от страха, визжали от боли и звали его, моля о помощи. А он, стиснув зубы, сидел и ждал. Он не может им помочь. Не смог тогда, а уж сейчас и подавно. Как можно спасти тех, кто умер?
Николас Берсар был самым последним демоном. Самым молодым, прибившимся к сонму его призраков совсем недавно. И наиболее жестоко терзавшим его. В гибели прошлых он мог себя оправдывать. В конце концов, тогда он был всего лишь мальчишка, ничего не умеющий и не знающий. Но Ник… Ник был намного младше его, он был совсем пацан, запутавшийся, заблудившийся в дебрях собственных чувств и мыслей. Как когда-то он сам.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Кто как не он, Джойс, должен был увидеть все заранее, понять, предупредить, остановить? И не позволять мальчишке дойти до точки невозврата.
