в который раз и дернула руками.
В запястья впиваются его галстуки - черные, в мелкую красную полоску.
Ногами смяла простынь пытаясь перевернуться.
И не похоже, что сейчас муж войдет в спальню в кожаной маске на глазах, с большой плеткой в руках, зажжет свечи и устроит мне жаркую ночь.
Нет, святые котики, он просто рехнулся.
- Ты рехнулся! - выкрикнула и закашлялась.
В горле першит и хочется воды, хоть глоточек. И чтобы кто-нибудь пустил на мишуру эти идиотские галстуки - кожу стерла до крови.
Господи.
Я чуть не вывихнула шею, пытаясь подглядеть сколько времени. Сквозь шторы пробивается солнце, но то ли это полдень, то ли закат.
Чем он меня вырубил там, в машине?
Пульсирует в висках.
Подняла ногу, в попытке сбить с тумбочки светильник, привлечь внимание шумом. Светильник грохнулся на пол, но мягкий ковер заглушил звук.
Я вспотела.
Рухнула обратно в подушки и уставилась в потолок.
Пару секунд отдохну и продолжу.
Да.
Тяжело сглатываю, смачивая горло. Набираю в грудь воздуха.
И когда уже собиралась заорать - сбрякала ручка, и дверь в спальню приоткрылась.
Ну, все.
Уставилась на мужа.
Он держит в руке стакан с водой, и мой взгляд носится, скачет, как мячик, с его лица на воду.
Снова сглотнула.
- Что, Маргарита, горло болит? - Дима усмехнулся и шагнул в спальню. - Еще бы. Так визжать. Поберегла бы связки, любимая. Кроме нас с тобой здесь никого нет.
- Знаю. Убери это, - дернула руками, и галстуки натянулись. - Ты зачем это сделал?
- А что не так? - муж приблизился, наклонился. Поднял с пола светильник и поставил на тумбочку. Вздохнул с таким видом, словно огорченный родитель собирает разбросанные непослушным ребенком игрушки. - Мне пришлось тебя связать, Маргарита. Зато полежала, отдохнула.
- Гриша в гостинице?
- А где ты оставила нашего сына, не помнишь уже? - Дима сдвинул в сторону мои ноги и присел на постель. Отпил воды, и кубики льда брякнулись о стекло. - М-м. Потеряла сына, значит. И после этого ты продолжишь уверять, что хорошая мать?
Муж смотрит на меня и пьет, словно дразнит. Но пусть он сейчас мировой океан осушит при мне - плевать. Я хочу знать, что с сыном.
- Сколько время? - привстала в подушках. - Уже поздно?
- Смотря для чего, - заключил Дима философски и поставил на тумбочку пустой стакан. - Если для того, чтобы просить прощения - то да, Марго, уже поздно.
- Не собиралась даже, - огрызнулась и в бессилии махнула рукой. - Просто убери свои галстуки и отойди.
- Ну вот видишь, - он качнул головой. - Тебе даже шанс не нужен. Ты даже не попыталась извиниться передо мной.
- За что?
Он молчит, а мне в виски словно дятел долбит, настойчиво так, желая проделать в черепу дыру. Муж точно чем-то стукнул меня по голове.
И зря он это сделал, первым делом, как только заберу сына - пойду в полицию. И пусть они разбираются, и пусть отправят Диму к психиатру.
- Меня поражает твое отношение, Марго, - Дима закинул ногу на ногу. Достал из кармана белоснежный платок и начал вытирать пальцы, так тщательно, словно руки по локоть запускал в лужу, вылавливая оттуда свой здравый смысл. Он смотрит и цедит, и слова его ненормальны, до мурашек. - Ты предала меня, жена, и при этом не чувствуешь вины. Не понимаешь, в какую грязь окунула нашу семью и что ты должна быть наказана. Я и сам этого не хочу. Но ведь как-то должен тебя научить?
- Тем, что ты меня тут привязал и у меня на глазах воду пьешь? Ты можешь при мне еще и поужинать, достаточно этого будет? Потом развяжешь?
Сообразить не успела, как Дима подался вперед и шлепнул платком мне по щеке.
- Тебе смешно, Маргарита? - он шлепнул по другой щеке и в пальцах сдавил подбородок, заставляя смотреть на него. - Да?
- Нет, - зажмурилась и моргнула, этот морок сбрасывая, но ничего не изменилось - все та же спальня, я связанная, и Дима с платком в руках. И нужно какие-то слова найти, ведь он зол, по-настоящему, его распирает просто, а мне уже страшно, я не понимаю, до чего он может дойти. - Больно.
- Да ну.
Дима ослабил пальцы. И в следующий миг совсем убрал, полез в карман брюк, а я различила мелодию - звонок моего телефона.
- Надо же, как интересно, - Дима достал мой сотовый и сощурился на экран. - Скрываешься, номера не подписываешь. Ведь это кто-то из них названивает тебе весь день. Ответишь?
Да.
Да, хочу ответить, кто бы из Северских это ни был - он должен по-моему голосу понять: что-то случилось.
- Дай мне трубку, - попросила. - Это, наверное, папа. Скажу ему, чтобы съездил за Гришей.
- За Гришей?
Звонок прервался.
Дима наклонился ко мне.
- За каким Гришей, любимая? Ты же его потеряла. Город такой большой и полон опасностей. И бродит где-то маленький мальчик, пока его бессовестная мать упирается и не хочет извиняться.
Бред.
И не действует мой легкий тон, не помогает спокойствие и мои жалкие попытки не показывать страх.
- Прости меня, пожалуйста, - снова зажмурилась, - прости. Отвяжи руки.
- Что? Руки? - переспросил Дима и потянулся к моему запястью. Но вместо того, чтобы развязать галстук схватил мой указательный палец и приложил к корпусу телефона.
- Дима! - выкрикнула и вырвалась.
- Разблокирован, - протянул муж удовлетворенно. И уткнулся в экран. - Сейчас мы все сделаем, Марго. Напишем твоим любовникам, чтобы перестали сюда наяривать. У тебя муж есть, как до них не дойдет? Сейчас. Все будет.
Дернула ногой, пытаясь выбить из его рук телефон, и Дима поднялся с постели, продолжая что-то печатать.
- Дима, - голос дрогнул, и я звучу умоляюще. - Зачем ты это делаешь?
- Потому что здесь не детский сад, Марго, - он поднял от экрана тяжелый взгляд. Помолчал. И глухо, приговором, выдохнул. - Ты провинилась. И будешь наказана.
Глава 50
Глава 50
Тим
- Врач говорит, что надо полежать пару недель, - рассуждает Сева и наблюдает за тем, как я натягиваю рубашку. - Каких-то четырнадцать дней, перелом не сложный, без смещения...без осколков...ты слышишь меня?
- Севастиан, отвали.
Застегиваю пуговицы.
В груди
