Когда я пришел домой, то обнаружил на автоответчике сообщение. Оно гласило: «Томас, это Алисия. Ты забыл, что в двенадцать у тебя экзамен, правда? Ты не представляешь, что тут происходит, милый. Студенты пошли жаловаться деканше, она рвет и мечет; я уж не говорю о Льоренсе: он орет, как ненормальный, что выкинет тебя на улицу. Будь добр, позвони мне как можно скорее, вдруг что-нибудь еще удастся уладить. Пока, моя радость, до встречи». Я стоически перенес очередную волну нахлынувшей тоски, когда слушал это сообщение. Я взглянул на часы: десять минут четвертого. Телефон зазвонил прежде, чем я набрал номер Алисии. Словно озвучив свои мысли, я произнес:
– Алисия?
– Простите, как?
– Алисия, это ты?
– Нет, сеньор, – отчетливо произнес явно мужской голос. – Вы ошиблись.
– Тогда кто это?
Голос с неудовольствием вымолвил:
– Это не имеет значения.
В полном недоумении, я вдруг ощутил, что уже бывал в подобной ситуации прежде или же проживал ее во сне. Стараясь не терять присутствия духа, я уточнил:
– Но ведь это вы мне позвонили, так?
– Да, – отвечал он. – Но это не дает вам права вести себя так.
– А это мне дает право спросить, что вам угодно?
– С этого и надо было начинать.
Внезапно смягчившись, голос поинтересовался:
– Это ресторан «Бомбей»?
За одну секунду я успел последовательно растеряться, смутиться и, когда узнал голос, наконец, возмутиться. Я не смог или не захотел сдержать свое раздражение.
– Послушайте, вы издеваетесь надо мной, или как? – прошипел я. – Вы уже третий раз звоните мне и заводите разговор про ресторан.
– Я? Про «Бомбей»? – цинично спросил он. – Это невозможно. Я никогда там не был. Единственное, что мне известно, что он находится на углу улицы Сантало и Виа Аугуста, а телефон там 3443542; и еще верные люди мне сказали, что там великолепная кухня. Но больше я ничего не знаю. Так что, если я ошибся номером, прошу прощения.
– Не стоит, – ответил я. – Идите на хрен.
Я повесил трубку. Тут же снял ее снова и, набирая телефон кафедры, заметил, как дрожат мои руки.
– Алисия?
– А, Томас! Наконец-то! Молено знать, куда, черт побери, ты запропастился?
– Мне очень жаль. Дело в том, что…
– Оставь свои объяснения при себе. Я только что говорила с деканшей. Вероятно, ей удалось договориться со студентами насчет переноса экзамена на завтра. В двенадцать. Я не спрашиваю, устроит ли это тебя, потому что обязано устроить.
– Я в восторге! Сам не знаю, как я мог забытье Ладно, если честно, то знаю. Слава богу, хоть удалось все уладить, правда? Что говорит Льоренс?
– Ничего. Он умывает руки.
– Тем лучше. Ты можешь сказать деканше, что завтра ровно в двенадцать я буду на месте. Непременно. Пусть не волнуется.
– Знаешь, единственный, кто должен волноваться – это ты. Потому что ничего не уладилось, слышишь? И когда-нибудь тебе придется из-за таких штучек наесться дерьма. Если уже не пришлось.
Словно не слыша ее, я спросил:
– Кстати, а вообще как?
– Раз уж ты спрашиваешь, скажу тебе честно: мне осточертело терпеть вопли деканши из-за твоих идиотизмов! В остальном же нормально: одинокая и свободная. И жду, что ты пригласишь меня на обещанную рюмку.
Поскольку она, очевидно, не поняла мой вопрос, я разъяснил:
– Извини, Алисия, я имел в виду деканшу.
– Ты, как всегда, исключительно галантен, – вздохнула она. – Значит, деканша. А как ты думаешь? Лезет на стенку: сыта по горло нашей кафедрой, сыта по горло Льоренсом, сыта по горло мной. А к тому же еще и студенты, которые подняли шум из-за повышения оплаты и грозят забастовкой, чтоб им сдохнуть! Она даже бедолаге Игнасио устроила выволочку в пятницу. Так что ей тебя только не хватало для полноты ощущений!
– По крайней мере она, должно быть, успокоилась, перенеся экзамен на завтра, – высказал я предположение.
– Успокоилась? Ты что, совсем спятил? Эта женщина в жизни никогда не успокаивалась. Тем более сейчас. На самом деле, – заколебалась она, – на самом деле я знаю только один способ ее успокоить.
– Какой?
– Ты что, сам не догадываешься?
Тон, которым был задан вопрос, заставил меня догадаться.
– Не будь пошлячкой, Алисия.
– Я не пошлячка. В мире нет страшней зверя, чем неудовлетворенная женщина, если выражаться деликатно. Видишь, какой я стала интеллигентной за последнее время? Уверяю тебя, уж я-то все про это знаю. Про женщин, я имею в виду. И еще скажу тебе правду: на свете есть очень мало по-настоящему удовлетворенных женщин. Во-первых, потому, что вы, мужики, явно не справляетесь с этой работой: вам больше нужно поговорить об этом, похвастаться перед друзьями, а на самом деле времени не хватает. А во-вторых, потому, милый, что страшно, что наше время проходит.
– Да, да, конечно, – согласился я, чтобы не молчать, а затем, словно прося у нее совета, высказался: – Наверное, мне надо с ней поговорить.
– С деканшей? Само собой, поговори. Не знаю, поможет ли тебе это, но… Да, и кроме того, ведь остается еще твоя заявка.
– Марсело мне сказал, что здесь все уладилось.
– Улаживалось, но не знаю, уладилось ли. Кстати, ты знаешь про перелом ключицы?
– У деканши? – спросил я, не подумав.
– Эта зараза никогда ничего себе не сломает! – ответила она с сарказмом. – У Марсело.
Я солгал:
– Да, он мне говорил по телефону.
– Он сказал, что поскользнулся на лестнице у себя дома. Ха-ха! Кто поверит в эти сказки?
– Почему сказки?
– Не будь наивным, Томас. Даже странно, что ты настолько плохо знаешь Марсело: небось, какая-нибудь массажистка слегка переусердствовала, одна из тех шлюх в сауне, от которых он без ума. Я словно вижу своими глазами… Ладно, сам виноват. Он явился сегодня утром с этой своей жуткой повязкой и, поскольку узнал, что ты не переговорил с деканшей (я ему сообщила), то сам с ней побеседовал. Ему показалось, что она согласна заменить заявку.
– Он мне так и сказал.
– Ладно, так вот потом наша мадам голосила, что о замене заявки не может быть и речи. Что единственное, о чем она мечтает, – это сделать из тебя котлету.
– Ее можно понять: она очень сердилась, – еле слышно пробормотал я, представляя себя в шкуре деканши.
Мне не понравилось молчание Алисии, и я произнес:
– Слушай, ты же не считаешь, что она говорила всерьез?
– Честно говоря, Томас, именно так я и считаю, – безжалостно ответила Алисии. – Я же тебе рассказала, как она отреагировала. Я не думаю, что она пойдет дальше, но уж дело-то на тебя наверняка заведет. Поэтому я тебе и говорю, что разговор с ней много не даст. Я даже считаю, что Марсело не…
– Он уехал.
– Я в курсе, хотя мне кажется, что с деканшей он уже исчерпал все свои средства. В любом случае, если ты попробуешь, то хуже не будет. Даже наоборот, хоть узнаешь, на каком ты свете… Самое скверное, кажется, будто эта баба восприняла всю ситуацию как личное оскорбление; хотя на самом деле она все воспринимает как личное оскорбление. Пойми меня правильно: я не считаю, что у нее мало поводов размазать тебя по стенке; напротив, этих поводов более чем достаточно: надо быть совершенным придурком, чтобы не явиться на экзамен после июньского скандала, к тому же еще и конкурс на носу. Но, честно говоря, милый, ты бы видел, что с ней стало… Если ты только ей ничего не сделал, а? Я же тебе говорю, она просто истеричка. И готова повторить: что ей действительно необходимо, так это чтобы кто-нибудь ее как следует успокоил, если я понятно выражаюсь…
27
Еще не было десяти часов, когда на следующее утро я явился в кабинет деканши. Сейчас я уже не помню, какие мысли проносились в моей голове в тот момент, но задним числом меня поражает то упрямство, с которым, несмотря на состояние полного упадка душевных сил, угрызения совести, тоску и растерянность, я зубами и когтями цеплялся за свою работу в университете; хотя, как знать, быть может, действительность была еще менее лестной для меня, чем мне казалось: возможно, я действовал так не благодаря цельности характера (поскольку с завидной легкостью мне удалось смириться с потерей Луизы н Клаудии, и, что было намного труднее, с недавно осознанной запредельной житейской глупостью), а по инерции, ведомый своего рода инстинктом, без слов и доводов разума убеждавшим в том, что я не должен поддаваться покорности, исподволь грызущей меня и в глубине души уже одержавшей надо мной верх.
– Деканша занята, – сказала секретарша с дежурной улыбкой, отрываясь от экрана компьютера.
Это была девица с короткими кудрявыми волосами, худосочными губами и лошадиными зубами, с маленькими серыми глазками, суетливо бегающими, как зверьки в клетке, за очками в цветной оправе.
– У нее посетитель. Если хотите, можете подождать. Она скоро освободится.
Девушка снова переключила внимание на компьютер, а я уселся ждать напротив нее в кресле, обращенном спинкой к деревянной перегородке, отделявшей кабинет деканши от приемной. Проведя какое-то время в тишине, нарушаемой только стрекотаньем клавиш компьютера под пальцами секретарши и неразборчивым бормотанием из соседнего кабинета, доносящимся из-за деревянной перегородки, я сделал усилие, чтобы сосредоточиться на словах, которые обдумывал по дороге на поезде до университета и собирался произнести перед деканшей. О степени моего отчаяния в тот момент или моей наивности, наверное, может свидетельствовать следующий факт: сколь невероятным ни покажется, но моим намерением было явиться со своего рода визитом вежливости, будто я случайно проходил мимо и решил воспользоваться приглашением, сделанным деканшей в четверг, когда она подвозила меня на своей машине до дома; я свято верил, что эта стратагема (если позволительно ее так назвать) поможет избежать подводных камней, могущих возникнуть при обсуждении деликатной темы экзамена, на который я забыл прийти; даже возможно и то, что я, совершенно уже запутавшись в разноречивых чувствах уныния и упрямства, был готов на все, чтобы исправить свое бедственное положение.
